— Это так, — ответил отец Мартин.

Он выдержал короткую паузу и спросил:

— Намечается что-то серьёзное?

— Сегодня мне предстоит встреча с опасным человеком.

— Вы сами хотели взяться за это дело?

— Нет, Престол выслал рескрипт с назначением. — Минерва положила обе руки на навершие трости. — Но я рада любой возможности проявить себя. Гражданская должность не для меня, всё слишком монотонное и однообразное. Может, я смогу добиться перевода и вернуться обратно.

Капеллан кивнул. Как и Минерва, он в прошлом служил в мобильной пехоте. Одному солдату было легко понять другого.

— Напрасные мечты, ещё никого не возвращали обратно с этой службы. Может, вы слышали о людях, которым удалось вернуться, но это скорее просто слухи.

Минерва знала это, но предпочитала тешить себя иллюзиями. Слова капеллана вернули её к жестокой действительности.

— Сражаться можно не только на поле боя, — тут же добавил отец Мартин, заметив её реакцию.

— Мне не подходят сражения с помощью распоряжений, составленных технографистами. Этот мир изменят солдаты, а не резолюции.

— Если бы вы согласились на протезирование...

Минерва начала злиться — капеллан не в первый раз начинал этот разговор.

— Никогда! — отрезала она. — Мне не нужны киберпротезы. Тем более церебральные.

Как и у всех жителей Европы, у неё были минимальные нанитные модификации, которые служили аналогом дополнительной нервной системы и обеспечивали связь с гено- и ДНК-компьютерами. Это было необходимо для взаимодействия между мозгом и программным обеспечением. Без нанитов обычная жизнь не представлялась возможной.

— В технолизации нет ничего страшного, Минерва.

Одним из самых больших изъянов Минервы была технофобия — острое, временами даже паническое неприятие кибернетических модификаций. Подобное отношение к технолизации вызывало непонимание в обществе, где подобные процессы считался нормальным и даже необходимым. Правда, пока что не все принимали эти реалии. Недели не проходило без того чтобы неолуддиты не устроили очередной демонстрации, протестуя против бесконтрольного внедрения киберимплантов.

— Откуда вам знать?

— Я сам прошёл через это.

Минерва недоверчиво прищурилась. Оглядевшись, отец Мартин слегка подтянул полу сутаны и брюки, открывая технолизационый протез, заменяющий ему левую ногу.

— Заработал себе пару новых ног за годы службы в пехоте, — улыбнулся он. — Достойная награда. Прижились, правда, не очень, но ходить могу. Я почти никому не рассказывал о протезах — не хотел смущать паству, там очень разные люди. Далеко не все готовы принять блага технолизации. Но это нормально, со временем мнения меняются.

Отец Мартин внимательно следил за её лицом. От него сложно было что-либо скрыть.

— Странно видеть священника с модификациями, не правда ли? — спросил он. — Многие считают, что изменения тела влияют и на душу. Но я никогда не причислял себя к ортодоксам. Если бы Бог не хотел, чтобы люди изменяли свою природу, то не позволил бы нам применять технолизацию.

— Из-за этого вас списали? — спросила Минерва. — Из-за модификаций?

— Да. Если бы не риск отторжения и необходимость принимать специальные препараты, то могли бы оставить на службе. А если меня спрашивают о причинах ухода из Корпуса, отвечаю, что стал слишком стар для армии. И это правда — за последний год меня раз пять пробовали уволить из-за возраста.

— Если вы скрываете факт технолизации, то зачем рассказали мне об этом?

— Вам нужен личный пример, Минерва. Иногда изменения необходимы. Технолизация — это ещё не конец жизни.

— Я подумаю об этом, отец Мартин. Не хочу принимать поспешные решения, о которых потом пожалею.

Капеллан кивнул.

— Технолизация — непростой процесс. Конечно, вам стоит взвесить все pro et contra. Но я вижу, у вас остались вопросы.

— Не думаю, что они будут уместны.

— Спрашивайте.

— Как вы...

— Маньчжурская операция. — Отец Мартин слегка улыбнулся. — Да, в то время мы с доминионцами ещё были друзьями. Я был приписан к сто тридцать четвёртому батальону, там как раз освободилась должность капеллана.

— Ваш батальон прикрывали отступление в той операции, — вспомнила Минерва.

— Да. Разведка просчиталась, аберратов оказалось слишком много. Тогда я и лишился ног.

Отец Мартин прикрыл глаза, погрузившись в воспоминания.

— Нас вытащили японцы. Они десантировались на поле боя прямо с суборбитальных шаттлов. Серьёзное испытание, даже для операторов тяжёлых экзоскелетов. Настоящие психи, полезли за нами в самое пекло. Я так и не узнал имени их командира, чтобы поблагодарить за спасение батальона. Помню только фамилию — Серас. Так к нему обращались солдаты.

Минерва поморщилась. У неё были свои причины для нелюбви к клану Серасов. Шли годы, но старые раны давали о себе знать.

Капеллан посмотрел на часы.

— Вам нужно побыть одной, Минерва. Боюсь, я сделал для вас всё что мог. Помолитесь, и Господь укажет вам путь.

— Благодарю, святой отец.

Миновав ряды скамей и средокрестие, Минерва приблизилась к алтарю. Протянув руку, она взяла толстую свечу и, подождав, пока огонь разгорится, поставила её на самый верх, опустилась на колени и принялась молиться.

Её отвлекло сообщение, спроецированное на сетчатку глаза. Минерва подняла голову и встала.

Время пришло. Не стоило заставлять Престол Масок ждать.

* * *

В заключении наметилась определённая размеренность. Жизнь всегда стремится к упорядочиванию.

Сато давно прекратила попытки считать дни, которые она провела в камере. Раньше она отмечала их палочками, выцарапанными на стене, но потом прекратила. Время мало что значило в этих однообразных стенах, и даже еду приносили исключительно через долгие неравные промежутки времени — чтобы не дать ей возможности сориентироваться и понять, как долго длилось заключение. Сато оставалось лишь ждать, сформировав собственный порядок сна, бодрствования и приёма пищи. Конфедераты не посмеют казнить её — это было бы равносильно объявлению войны Доминиону, виндикта не заставит себя ждать. Не та роскошь, которую они могут себе позволить. Если Сато не убили сразу, то не убьют и теперь. Иначе её бы просто отравили нейротоксином и смотрели, как она медленно умирает в собственном дерьме, пока не задохнётся.

А пока Сато просто продолжала существовать в своём замкнутом мирке, ожидая ответного шага. Намерения конфедератов были неясны.

Камера оказалась на удивление удобной. Койку можно было назвать мягкой, стены на ощупь были гладкими и чуть тёплыми. Всё это мало походило на замшелые сырые подземелья родовых поместий, в которых держали пленников доминионцы. Там их ожидали негостеприимные условия: изогнутые стены со встроенными видеопанелями, незаметно для глаза меняющие очертания и расцветку своих психоделических узоров, затрудняющий перемещение пол и нары, наклонённые под таким углом, что на них даже усидеть было непросто, не то что спать. В таких условиях человек ломался быстро. Хуже было разве что в тюрьме на острове Хасима.

Сато предполагала, что еду ей приносили пару раз в день. Меню не отличалось разнообразием — всегда одна и та же смесь сои с дешёвой протеиновой пастой, у которой был противный привкус мультивитаминов. К блюду прилагались глубокая тарелка и ложка; посуда была сделана из растительных полимеров. Трапезу дополнял стакан воды, прошедшей многократную фильтрацию.

Сато могла бы разломать тарелку и сделать из обломка подобие ножа или заточить черенок ложки о стену, но зачем? Совершить самоубийство она всё равно не могла — некоторые обязанности не может уравнять даже смерть. У неё ещё остались обязательства, лишающие права убить себя, чтобы выйти из сложившегося положения. И ничто не могло оправдать нарушение правила ствола и ветвей.

Странно, что ей вообще дали возможность обзавестись пусть и примитивным, но всё же оружием. Может, конфедераты хотели, чтобы она напала на кого-нибудь. Но на casus belli было не похоже — к Сато никто не входил. С ней контактировали только простейшие автоматоны, от порчи которых не было никакого прока или морального удовлетворения. С того момента, как она искалечила надзирательницу, с ней стали обращаться с максимальной осторожностью. Даже на допросы Сато ходила сама, без сопровождения — путь указывали светящиеся линии на полу и стенах. Попытка покинуть ограниченную зону грозила разрядом из парализатора. В допросной комнате её неизменно встречали экран и аудиосистема, немногочисленная мебель была крепко прикручена к полу. Никаких прямых контактов с людьми. Мощные ограничители не позволяли применить Искусство в полную силу.