«Закон презюмирует, что всякое здравое или психически ответственное лицо намеревается относительно естественных, обыденных и обычных последствий его собственных волимых и намеренных действий, и если показано доказательствами вне разумных сомнений, что обвиняемый убил потерпевшего действием, естественным и обычным последствием которого должна была бы стать гибель человека, тогда презюмируется, что смерть погибшего намеревалась обвиняемым, если факты и обстоятельства убийства либо доказательства не создают разумного сомнения относительно того, было ли убийство совершено целенаправленно».[1104]
Обосновывая инструкции такого рода тем, что «правовая система основывается на идее персональной ответственности и что закон должен считать лицо намеревающимся относительно обычных и обыденных последствий его действий»,[1105] суды одновременно с этим возлагали на обвиняемого бремя доказывания (в виде как бремени предоставления доказательств, так и бремени убеждения) отсутствия mens rea.
Время принципиальных изменений в рассматриваемой области уголовного права наступило в конце 1970-х гг., когда Верховный Суд Соединённых Штатов обратился к проблеме конституционности презумпции mens rea.
Предысторией, в свою очередь, к такому повороту судебной практики стали три более ранних решения Верховного Суда.
Первое из них, вынесенное в 1970 г., касалось вопроса о стандарте доказанности для целей применения коррекционных мер к несовершеннолетнему учинения последним деяния, которое являлось бы преступлением, будь оно совершено лицом, достигшим возраста, с которого наступает уголовная ответственность.[1106] Анализируя стандарт убеждённости субъекта уголовного процесса, устанавливающего факты, в их доказанности «вне разумных сомнений», суд, отметив его значимость, во-первых, в избежании ошибки наказания невиновного[1107] и, во-вторых, в становлении уважения граждан к уголовному праву,[1108] решил, «что оговорка о надлежащей правовой процедуре (в XIV поправке к Конституции Соединённых Штатов. – Г.Е.) защищает обвиняемого от осуждения, если не доказан вне разумных сомнений каждый факт, необходимый для образования преступления, в котором он обвиняется».[1109] Оценённое в литературе как утверждающее на конституционном уровне сложившееся к тому времени status quo уголовного процесса,[1110] данное решение стало базисом для последовавших за ним дел о распределении между сторонами в суде бремени доказывания элементов вменяемого преступления.
Вслед за решением по делу С. Уиншипа появились связанные с ним ещё два, вынесенные с разрывом всего в два года.[1111] В первом из двух суд столкнулся с уголовным законодательством Мэна, требовавшим от стороны защиты доказать состояние гнева вследствие внезапной провокации, позволяющее смягчить обвинение с тяжкого до простого убийства, и презюмировавшим вплоть до доказывания подсудимым своей позиции отсутствие такого состояния и, как следствие, наличие mens rea в виде злого предумышления. Установив, что подлежащее доказыванию обвиняемым состояние гнева является необходимым компонентом (наряду с намерением причинить смерть) злого предумышления, отграничивающего тяжкое убийство от простого,[1112] Верховный Суд счёл возложение на сторону защиты обязанности доказать такое состояние нарушающим конституционно диктуемое распределение бремени доказывания (в данном случае – бремени убеждения), установленное решением по делу С. Уиншипа и требующее именно от штата убедить присяжных в существовании всех элементов вменяемого преступления и одновременно освобождающее подсудимого от обоснования противоположной позиции.[1113]
В 1977 г. перед судом возникла проблема конституционности нью-йоркского уголовного законодательства в плане возложения на обвиняемого бремени доказывания (в виде бремени убеждения) состоятельности утверждающих защит посредством предоставления перевешивающих доказательств и, в частности, бремени доказывания утверждающей защиты сильного душевного волнения, превращающего тяжкое убийство второй степени в простое убийство.[1114]Проанализировав конструкцию тяжкого убийства в уголовном кодексе Нью-Йорка, Верховный Суд пришёл к выводу, что утверждающая защита сильного душевного волнения не связана ни с одним из элементов преступления, подлежащих обязательному доказыванию обвинением,[1115] и представляет собой самостоятельное смягчающее обстоятельство, возложение бремени доказывания которого на подсудимого соответствует конституционным предписаниям.[1116]
Суммируя ratio decidendi трёх освещённых решений Верховного Суда Соединённых Штатов в аспекте mens rea, можно заключить, что mens rea как обязательный (по общему правилу) элемент в структуре преступления, отсутствие которого в совершённом деянии a priori конституционно недопустимо превращать в утверждающую защиту, подлежит доказыванию обвинением на базе стандарта «вне разумных сомнений». Однако с прояснением этого вопроса возникает другой, не менее значимый: позволительно ли в конституционном плане не прямое доказывание обвинением mens rea, а её доказывание посредством использования обязательной опровержимой презумпции намеренности относительно естественных и возможных последствий деяния, т. е. насколько конституционна практика существования презумпций, позволяющих из доказанности actus reus юридически заключить к наличию требуемой дефиницией преступления mens real С необходимостью его разрешения и столкнулся Верховный Суд Соединённых Штатов в конце 1970-1980-х гг.
Первое решение, связанное с конституционностью презумпции mens rea, было вынесено судом в 1979 г. по делу Д. Сандстрома, осуждённого в Монтане за обдуманное убийство (deliberate homicide)}[1117] Присяжные в процессе были проинструктированы, что «закон презюмирует лицо намеревающимся относительно обычных последствий его волимых действий».[1118] На разрешение Верховного Суда попал вопрос о том, «имеет ли… инструкция присяжным эффект освобождения штата от бремени доказывания… по критическому вопросу настроя ума апеллянта».[1119] Отвечая на него, суд счёл презумпционный подход к намерению касательно последствий совершённого преступления либо как допускающий возможность окончательности и неопровержимости презумпции mens rea из доказанности actus reus, либо как сдвигающий бремя доказывания на обвиняемого позиции, противоположной презумпции, нарушающим презумпцию невиновности и принцип надлежащей правовой процедуры в аспекте обязанности штата доказать каждый элемент вменяемого преступления вне разумных сомнений.[1120] Иными словами, Верховный Суд признал безусловно конституционно недопустимой и обязательную окончательную презумпцию mens rea,[1121] и обязательную опровержимую с бременем опровержения (в виде бремени убеждения), возлагаемым на обвиняемого.[1122]
