Убираю телефон в карман куртки, выключаю свет в прихожей — пора в школу, а иначе опоздаю со всеми этими переписками.

За дверью стоит Ольга Евгеньевна. Моё удивление настолько сильное, что я не сразу начинаю понимать и слышать, что она мне говорит. А она говорит. Губы шевелятся, взгляд холоден и весь вид женщины невозмутим. Словно это нормально — стоять в восемь утра под дверью у моего дома.

— Ну, всё, довольно. Нам пора, — и протягивает мне руку.

Это какой-то бред. Я сплю?

— Куда? — чувствую себя ужасно глупой. Вспоминаются вчерашние слова Лизы о её сумасшествии. Лиза, я с тобой.

— В школу, — я впервые вижу как она улыбается, но её улыбка меня вовсе не успокаивает, а скорее нагоняет на меня жуть. — На урок биологии. Ты же выполнила домашнее задание, Ульяна?

— В-выполнила…

— Давай мне руку, — уже строго.

Только искренний шок оправдывает меня сейчас. Не раздумывая лишней секунды я протягиваю пожилой женщине руку, касаясь холодной морщинистой ладони. Ольга Евгеньевна в ту же секунду по-хищному крепко сжимает её, не давая мне шанса на освобождение. Её рука такая холодная, что мне больно. Колючий холод, словно длинные тонкие шипы, мгновенно проникает до самых костей, распространяясь, сковывая и замораживая весь организм. Это последнее, что я чувствую прежде чем потерять контроль над своим телом и сознанием — я исчезаю.

Ульяна

Мои ноги плывут, шагают в невесомости. Ничего не видно и тело почти не чувствую. Мне кажется, что я сплю уже много часов, но всё равно никак не проснусь. Все мысли и ощущения, ещё сонные и бессвязные, сосредоточены на шагах: одну ногу, вторую — один шаг, второй. В голове болезненная пульсация — неужели я проснусь с головной болью? А ведь мне ещё идти на занятия.

Ноги с каждым шагом тяжелеют, переставлять их становится почти невыносимой мукой, но остановиться не получается — они словно живут своей жизнью.

Я вдруг осознаю, что мои глаза открыты, но ничего кроме плотной стены густого белого тумана не вижу. Даже собственных ног, что продолжают идти. Левая рука протянута вперёд, но локоть исчезает в белой дымке. Я тяну её на себя, но сталкиваюсь с сопротивлением — что-то держит её. Кто-то.

Сознание становится более ясным, и я вспоминаю записку мамы, персиковый йогурт, овсяную кашу, переписку в классном чате, Ольгу Евгеньевну…

Уже чувствую жёсткую хватку её руки на моей, но по-прежнему не вижу практически ничего.

Мы вдруг ускоряемся, и я начинаю чувствовать пол под ногами, слышать цокот низких каблучков нашей класснухи. Смотрю вниз под ноги, в немом удивлении при виде мраморной плитки. Она мелькает перед глазами, раздражая органы зрения не хуже колышущейся длинной юбки Ольги Евгеньевны. Дышать тяжело, мы почти бежим. И чем прозрачнее туман, тем жёстче хватка на моей руке и быстрей шаги.

Из горла вырывается невнятный хрип, когда я силюсь что-то сказать. Хотя и не знаю, что говорить — мне просто страшно, и я не понимаю, что со мной происходит. Туман рассеивается, а вопросов в голове всё больше. Это бесконечно длинный и белоснежно-стеклянный коридор с очень высокими потолками. Я такое только только на фотографиях дорогих музеев и замков видела. Эхо шагов и шумного дыхания тонут в безразличных к моим страданиям стенах, величественных, пустых… Где я?

Ведьма (теперь буду называть её так) резко толкает одни из двойных дверей справа, а меня с силой усаживает на огромный диван из чёрной кожи. Сердце трепыхается испуганной птичкой, а эта самая злая ведьма в мире с самым невозмутимым в мире лицом берёт в руки маленькую, в пятьсот миллилитров, банку и откручивает крышку. Внутри банки плещется мерзкая на вид тёмно-коричневая жидкость. Но это явно не эвглены и не практическое занятие по биологии.

— Пей, — протягивает мне банку без намёка на какую-либо эмоцию.

Моих сил хватает только на то, чтобы испуганно вытаращить глаза на свою похитительницу.

— Или ты выпиваешь сама, или я насильно залью её тебе в горло.

Моя рука тянется к подозрительной банке.

Горький вкус обжёг язык, я закашлялась, но под внимательным взглядом ведьмы продолжала пить гадость пока она не закончилась. По телу прошла волна тепла, как если бы меня обнимали родные руки. Дыхание выровнялось, чувствую всем телом как отступает паника, убирая обнажённые мечи обратно в ножны. Чем бы не была эта жидкость, а на экзаменах бы пригодилась. В голове кружатся снежинками в метели множество вопросов, но я спрашиваю лишь одно.

— Что это? — ставлю опустошённую банку на резной стол передо мной.

— Отвар из душицы, — отвечает спокойным голосом.

— Она… меня задушит?

— Ты ничего не смыслишь в ботанике.

Ведьма, Ольга Евгеньевна, сидит напротив меня в таком же, как диван, чёрном кожаном кресле. Не похоже, что она хочет меня убить. У неё даже почти скучающий вид.

Начинаю разглядывать всю комнату, которая оказывается меньше, чем мне показалось сначала. Большие панорамные окна почти полностью скрывают плотные шторы из коричневого бархата из за чего нас окружает полумрак. Из мебели лишь диван, два кресла напротив, стол между ними и высокие полки занимающие пол-стены высотой до самого потолка. Полки под завязку забиты книгами, лежащими в полном беспорядке. Все стены завешаны картинами: и маленькими и большими; с квадратными, круглыми, прямоугольными рамками. Нет ни одного пустующего места. Из всех картин выделяется только одна своим большим размером, но изображения почти не разобрать: сейчас, в темноте, это лишь кружево теней и бликов.

Заметив мой интерес, ведьма встаёт и подходит к окну, отодвигает одну штору. Мрак сразу стал менее плотным, показав мне, что же он скрывал. Огромный волк скалится на меня, готовясь совершить хищный прыжок из полотна. Совсем как живой. Кажется, слюна из его пасти вот-вот капнет на пол и раздастся злобное рычание. Мурашки иглой пронзили мой позвоночник.

Чувствую на себе взгляд ведьмы, что хранила молчание всё это время.

— Неужели больше нет вопросов? Я думала ты только на моих уроках такая безынициативная.

Как же хорошо, что для поступления на журфак мне не нужна биология. Где-то глубоко во мне просыпается злость на эту старую женщину с её провокациями.

— Где я? Похищать и удерживать людей против их воли не законно!

— Здесь не действуют законы твоего мира.

— Здесь — это где?

— Это параллельный, как зеркальное отражение, мир. Параллельный вашему. Его так и называют — Параллельный. Попасть сюда можно только через портал. И покинуть тоже. Самостоятельно у тебя ничего не получится.

На последних словах её бровь выразительно приподнялась.

— Это шутка?

Лучше бы она рассказывала о фотосинтезе.

— Скоро ты забудешь такое бесполезное слово, как "шутка". Этот мир научит тебя серьёзности.

— Это так теперь наказывают нерадивых учеников? Может, как в старые добрые времена, просто поставите мне двойку или отправите к директору?

— Для тебя это скорее испытание, а вот для нас твоё присутствие — необходимость. И наказание. — Тут она вдруг картинно закатывает глаза к потолку. — Больше я ни за что не соглашусь на возню с несмышлёными детьми, — бухтит, как самая настоящая бабуля. — Пусть Кристофер сам этим занимается!

Её глаза метнулись к окну, и в следующий момент пол под нашими ногами задрожал, застучала пустая банка на столе, картины заколыхались подобно листьям на ветру, а с самых верхних полок упало несколько книг. Всего секунда, но этого мне было достаточно чтобы вновь испугаться. Вскакиваю на ноги, не зная чего ожидать в следующий миг. Лишь невозмутимое лицо ведьмы и её раздражённый вздох говорят мне о том, что всё, кажется, не так уж и страшно.

— Землетрясение? — слышу испуганные нотки в своём голосе.

Ведьма, ничего не отвечая, отвернулась от меня и направилась к дверям.

— Я пошлю к тебе моего внука. Он тебе всё расскажет. У меня больше нет на тебя времени — я потеряла его уже достаточно.