– О Теодоре-Генрихе никто понятия не имеет, а ты хорошо известен Москве. Лучше побудь с парнями… – попросила тетя, – нашей банде сейчас нужна мужская рука… – Виллем приосанился, – повозись с ними, своди Густи в кино, в кафе… – они ходили и в кино, и в кафе, и на мессу в Бромптонскую ораторию:

– Я попросил Иисуса и Мадонну позаботиться о Волке, о дяде Джоне, о дяде Меире… – Виллем закрыл глаза, – и еще я попросил смелости, но так ей ничего и не сказал… – он увозил в Африку детскую карточку Густи. Кузина в холщовых шортах поднимала плетеную сетку с ракушками:

– Но что я мог сказать, – горько напомнил себе юноша, – поехали со мной, в джунгли, на рудники? Она аналитик, она поступила в университет… – не желая отлучаться из Лондона, кузина выбрала Университетский Колледж, где занималась языками. В ее сумочке Виллем заметил растрепанную книжку советского издания:

– Самоучитель литовского языка… – Густи перехватила его взгляд:

– Они католики, у меня похожий акцент, – сказала девушка, – это очень удобно. Впрочем, еще ничего не решено… – больше она о таком не упоминала:

– Я ей и не нравлюсь, – угрюмо понял юноша, – она со мной ходила в кино по-родственному. Но у Маргариты с Джо, кажется, все на мази… – обедая в особняке на Пасху, кюре храма святого Иоанна обсуждал шатры для летних свадеб. Портниха в поселке, словно невзначай, выставила на витрину манекен в кружевной фате. Когда Маргариту пригласили в подружки на венчание будущей королевы Бельгии, в Мон-Сен-Мартене только глухие старики не пожелали девушке следующей пойти к алтарю:

– Она пойдет, станет графиней Дате… – Виллем бросил взгляд на кузину, – кольца она не носит, но дураку понятно, что они обручились. Джо было неудобно присылать кольцо почтой. Сейчас он подарит Маргарите бриллиант, а поженятся они следующим годом… – Виллем сомневался, что тетя Лаура отпустит старшего сына в Конго:

– Он только вернулся из Японии. Пусть лучше он едет вместо меня в Мон-Сен-Мартен, как мы и договорились. От нас ночь пути до Парижа, тетя Лаура не заскучает, да и дяде Эмилю с девчонками станет веселее… – они, с Тиквой не останавливались в квартире на набережной Августинок:

– Аарон нас отвезет на рю Мобийон, – вспомнил Виллем, – тетя Лаура не любит посторонних в апартаментах, даже семьи. Ладно, так еще лучше. Сходим в Aux Charpentiers, девчонки побегают по магазинам. Аарон и Хана отведут нас в театры, пока те не закрылись…

Они с Маргаритой оставляли Тикву в Париже до конца лета. Хана обещала устроить кузине приватные занятия в Консерватории:

– Может быть, она получит какую-то роль, маленькую, без слов. Видно, что ей по душе Аарон, – усмехнулся Виллем, – она с утра жалуется, что поезд слишком медленный… – отбросив назад черные волосы, Тиква с хрустом разгрызла конфету:

– Зачем тебе брошюра о католическом браке, – поинтересовалась девочка, – ты дипломированный врач… – Маргарита покраснела:

– Я просматриваю ее, как врач. Меня попросили написать предисловие к следующему изданию… – Маргарита ответила «Белой Лилии», что сможет заняться предисловием только после венчания:

– Они поняли, и не стали настаивать… – девушка поймала себя на улыбке, – ничего, остался всего год и я буду графиней Дате… – в последнем письме Джо намекнул, что хочет поговорить с ней о важных вещах:

– На аудиенции я попрошу папского благословения на наш брак, – решила Маргарита, – это огромная честь… – из Рима Шмуэль вез их в Кастель-Гандольфо, в летнюю резиденцию его святейшества. Осенью брата должны были рукоположить в священники:

– В курии я оставаться не собираюсь, – сообщил ей Шмуэль, – писать для газет я смогу откуда угодно. В Африке, Южной Америке или Польше священники нужнее… – Маргарита подумала, что Шмуэля могут послать в Конго:

– Было бы хорошо, если бы мы там встретились… – оправив льняную юбку, она убрала брошюру в сумочку:

– Давайте сворачиваться, – скомандовала Маргарита, – через четверть часа Париж… – труд о католическом браке Тиква изучила вдоль и поперек:

– Ничего полезного в книжке нет, – хмыкнула девочка, – все равно, что лекции школьной медсестры. До венчания храните девственность, а после венчания Иисус и Святая Дева укажут, что надо делать. В синагоге говорят то же самое, только без Иисуса… – в Мон-Сен-Мартене, оплоте католицизма, в аптеках до сих пор не продавали, как выражалась медсестра, средств, потворствующих разврату. В Брюсселе Тиква тоже ничего такого не заметила:

– На витрины это не выставят, – подумала девочка, – но Аарону девятнадцать лет, он живет в Париже. Я уверена, что он все знает… – гораздо больше труда о католическом браке ей помог анатомический атлас дяди Эмиля, как Тиква называла отчима:

– Теперь я во всем разобралась, – она сунула в карман жакета леденцы, – хорошо, что у нас такие книги никто не запирает под замок, как в городской библиотеке. Ужасная косность, и это в космический век… – она надеялась, что не зарделась:

– И вообще, мы с Аароном любим друг друга. Когда любишь, все понятно… – Тиква выглянула в окно:

– Если я его увижу первым, у нас все сложится… – загадала девочка, – мы поженимся… – заметив на перроне знакомую фигуру, с букетами белых роз, Тиква первой вскочила с полки: «Приехали!».

Зашипел синеватый огонек газовой горелки. Маргарита, шевеля губами, склонилась над блокнотом:

– Два десятка яиц, салат, помидоры, курица… – она крикнула в сторону комнат:

– Пьер! Почем у вас курица… – кузен всунулся в дверь. Подросток смахнул налет штукатурки с растрепанных, белокурых волос:

– Вроде поменяли лампочки… – Пьер отряхнул руки, – не знаю, Маргарита, нам провизию на дом привозят… – пройдясь по прибранным консьержкой, мадам Дарю, комнатам, они обнаружили перегоревшую лампочку в спальне. Аарон немедленно сказал:

– Мы с Тиквой все равно собрались прогуляться… – девочка успела сменить скромное платье на американские джинсы, – мы заглянем в магазин на рынке… – за окном, на противоположной стороне улицы, шумели торговые ряды. Они унеслись по гулкой лестнице, Аарон успел крикнуть:

– Стремянка в кладовке, мы сейчас вернемся… – усмехнувшись, Маргарита сняла с огня чайник:

– Вернулись, кинули с порога лампочку и опять убежали. Но Тиква разумная девочка… – она зарумянилась, – и Аарон хороший юноша. Ничего такого у них не случится… – у нее с Джо тоже еще ничего не произошло:

– Мы целовались, в щеку, держались за руку, – сердце застучало, – даже после обручения он себе ничего не позволит, не такой он человек… – приезжая на каникулы в поселок, Маргарита вела прием в рудничной амбулатории. Почти все ее соученицы вышли замуж:

– У многих есть ребенок, у некоторых даже двое. Парни тоже женаты, например, Жюль… – она задумалась, – мамины ровесницы стали бабушками… – Маргарите было немного неловко идти на обед к дяде Мишелю и тете Лауре. Приглашение принес Пьер, явившийся в квартиру после лицея. Девушка побаивалась будущей свекрови:

– Джо очень любит мать. Тетя Лаура долго была с ним в разлуке, ей тяжело отпустить сына путешествовать… – после замужества Маргарита не собиралась сидеть в Европе. Деньги у девушки были. Она могла поступить в интернатуру в парижском госпитале, открыть свою практику:

– Не для того я получала диплом, не для того становилась эпидемиологом, – твердо сказала себе Маргарита, – папа бы обрадовался, что я пошла по его стопам… – приезжая в Амстердам, она всегда приходила в сад Кардозо, оставляя по традиции цветы у бронзовых табличек на ограде:

– Профессор Шмуэль Кардозо, профессор Давид Кардозо. Aliis inserviendo consumor, светя другим, сгораешь сам… – Маргарита навещала особняк, который она помнила с детства. В маленьком музее городской еврейской общины висел портрет отца. Такую же фотографию она увозила с собой. Профессор Кардозо опирался на перила набережной, надвинув шляпу на бровь:

– Папа выглядит, как звезда Голливуда, – весело подумала Маргарита, – но мне больше нравится снимок с мамой… – она бережно хранила довоенную книгу матери об эпидемиологах. Девчонки, Элиза с Розой, ахали, рассматривая старые фото из медицинских лагерей: