– Я говорю о городе, а вижу Хану… – ноги в солдатских ботинках скользили по камням, – оставь, не думай о ней. У вас разные дороги, здесь ее ждать нечего…

Ливень начался, когда колонна бойцов, сделавшая двадцать километров с полной выкладкой, повернула к базе. Сержанты кричали:

– Ребята, поднажмем! Осталось немного, каких-то пять километров. Надо миновать русло вади и мы увидим базу… – дождь лил стеной, рюкзаки, свернутые одеяла и даже ботинки мгновенно промокли. За спиной болталась пятикилограммовая винтовка, Аарон слышал тяжелое дыхание соседей по колонне. Обойти вади они никак не могли:

– То есть можем… – юноша прищурился, – но тогда мы точно не вернемся на базу даже к полуночи. Сержант говорил, что до ближайшей тропы в скалах здесь километров десять на юг, и столько же обратно… – единственным путем через вади оставались опасные камни, пересекавшие русло. Грязная вода бурлила внизу, ребята оскальзывались, протягивая друг другу руки. Спина отчаянно ныла.

Аарон нашел силы усмехнуться:

– Я мог воспользоваться освобождением от армии для студентов ешив. Сидел бы сейчас за столом с накрахмаленной скатертью, в ожидании фаршированной рыбы и иерусалимского кугеля. И не только кугеля, а еще и куриной лапши, и миндального печенья. Здесь ничего, кроме заветренных вафель, не подают. Суп из порошка, курица размороженная. Правда, сержант говорил, что из Кирии вышла какая-то колонна с запоздалыми подарками на Пурим…

Поговорив на перекуре во время марша, бойцы решили, что сегодня колонны ждать не стоит:

– Тучи собираются, – заметил кто-то, – вряд ли они рискнут соваться в пустыню в преддверии непогоды. Переночуют в Сдероте или в кибуце по дороге, приедут на исходе шабата… – стараясь не свалиться в поток грязи, Аарон сначала не понял, что кричат из головы отряда:

– Грузовики, грузовики… – орал сержант, – машины попали в оползень, всем встать цепью… – в стене дождя показались три черные точки. Моторы ревели, ребята спрыгивали вниз, шлепая по колено в грязи:

– Шоферы стараются удержать грузовики на ходу, – понял Аарон, – но если их бросит на камни, то может случиться авария… – ему показалось, что в кабине мелькнули рыжие волосы:

– Ерунда, что здесь делать дяде Аврааму? Он читает лекции в Еврейском Университете. Я тоже мог бы сейчас слушать урок по Талмуду… – он слышал ругань ребят:

– В ешиве таких выражений точно не употребляют, – коротко улыбнулся юноша, – в Израиле ругаются либо по-арабски, либо по-русски…

Дверь кабины распахнулась, сквозь вой ветра до него донесся отборный русский мат, с тяжелым акцентом:

– Держитесь, – Аарон узнал знакомый голос, – я постараюсь притормозить. Хорошо, что ребята здесь, они попытаются остановить машину… – рыжая, в седине голова высунулась наружу:

– Прыгайте на дверцы, – распорядился дядя Авраам, – надо замедлить движение… – Аарон оказался на подножке первым. Ноги скользили, он вцепился в дверцу:

– Еще немного, он тормозит, тормозит… – влажные, черные волосы скользнули по его лицу, блеснули серо-голубые глаза. Небо разорвал удар молнии, Аарон вздрогнул:

– Кузина Хана, как вы… то есть как ты… – он услышал беспорядочный, лихорадочный стук ее сердца:

– Я приехала, – шепнула она, – приехала с концертами. Здравствуй, Аарон, хорошего тебе шабата… – гроза бушевала над вершинами холмов, грузовики останавливались, солдаты спрыгивали в поток:

– Я ее никогда не трогал, мне нельзя. Но надо помочь ей выйти из кабины, надо довести ее до базы… – спустившись с подножки, сорвав с себя мокрую куртку, Аарон бросил ее в грязь:

– Прыгай, Хана… – он протянул девушке руку, – прыгай, не бойся. Я здесь, я с тобой… – хрупкие пальцы коснулись его ладони, в черном небе затрещал гром:

– Я знаю, – тихо сказала девушка, – я рада, что мы увиделись, Аарон.

– Шалом алейхем, малахей а-шарет, малахей эльон…

Дождь хлестал по шиферной крыше большого барака, где размещалась столовая базы. Внутри было тепло, повара оставили открытыми двери на кухню, где работали плиты. Солдаты обступили стол, с дрожащими огоньками свечей, с прикрытыми холщовой салфеткой халами, с бутылкой виноградного сока. Аарон знал, что у него хороший голос:

– Меня всегда хвалили в ешиве, просили вести молитву. Но у нее… у Ханы, голос оперной певицы… – кузина пока не пела. В углу столовой, на ящиках с подарками для Пурима лежал черный футляр ее гитары. Вещи приехавших пока просушивали. Анну Леви и кузину снабдили солдатской формой. Дате получила самый маленький размер:

– Ботинки все равно болтаются, кузен Аарон, – весело сказала девушка, появившись в столовой, – тридцать пятый размер армия выпускает только для женщин, а здесь они не служат. Ничего, мне выдали три пары носков… – в штанах и рубашке цвета хаки, перетянутой ремнем, она казалась совсем хрупкой:

– Словно цветок, – бессильно подумал юноша, – дядя Авраам рассказывал об анемонах на севере… – доктору Судакову выдали форму самого большого размера:

– Временно разжалован в рядовые, – смешливо заметил профессор, – впрочем, на войне за независимость у нас не было званий… – бойцы смотрели на Авраама, открыв рот:

– Ваши офицеры обещали меня не отпускать, пока я не расскажу бойцам об истории становления нашего государства… – Авраам потянулся, – от Маккавеев до сегодняшнего дня. Завтра шабат, тренировочных маршей у вас больше не ожидается, – он подмигнул Аарону, – да и дождь, кажется, не ослабевает…

Грузовики кое-как дотащились до базы. Подарки почти не промокли, ребята хрустели орехами, разворачивали плитки шоколада. На ужин повара обещали подать привезенные из Сдерота марокканские блюда. Когда женщины зажигали свечи, Аарон не мог отвести глаз от узких, нежных ладоней Ханы. Она склонилась над огоньками, закрыв лицо, что-то шепча:

– Она хорошо знает иврит, она десять лет ходила в воскресную школу при парижской синагоге. С ребятами она говорит и на иврите, и на французском… – узнав о будущих концертах, парни закричали:

– Дате, в воскресенье мы вас не отпустим. Останетесь в Нахаль Оз. Мы позвоним в Кирию, объясним, что вы решили служить в армии… – она отшучивалась, блестя белыми зубами:

– Нет, нет, ребята, в воскресенье колонна уходит на север. В Сдероте меня ждет остальная бригада… – кузина с бойцами из военного ансамбля ехала в центр пустыни Негев, в Беер-Шеву, и на близлежащие базы:

– Оттуда в Эйлат, к морякам, – добавила она, – а потом военным самолетом на север, в Хайфу. Я посмотрю на Голаны. Говорят, горы весной очень красивы… – кто-то из ребят, промокнув до нитки, притащил в столовую две охапки дрока:

– Единственное, что у нас цветет, – развел руками боец, – в честь субботы, и для вас, мадам, мадемуазель… – Хане было непривычно слышать французское обращение на отдаленной базе в сердце пустыни, рядом с египетской границей:

– Хотя дядя Авраам уверяет, что здесь безопасно… – девушка старалась не смотреть в сторону Аарона, – стычки происходят на севере, где обосновались сирийцы… – солдаты обрадовались приезду Анны Леви. Кто-то из ребят ахнул:

– Стойте, вы та самая Анна Леви, что написала наш учебник по ивриту… – Анна покраснела:

– Вообще, не только я, а группа авторов… – парень отмахнулся:

– Это все равно. Ребята, тащите учебники, сейчас получим автографы… – завтра Анну попросили вести классы по изучению языка:

– Мы все будем заняты, – хмыкнул доктор Судаков, – узнаю армию, они так просто никого не отпускают. У тебя завтра вроде дежурство, племянник… – накрывая халы салфеткой, Аарон покраснел:

– Дежурство больше на бумаге. Место тихое, надо сидеть в сторожевой будке и смотреть в сторону Газы… – он махнул рукой на запад, – хотя в таком дожде все равно ничего не разглядишь… – дежурство Аарона начиналось в полночь:

– Сейчас шесть вечера, – юноша вздохнул, – свечи мы зажгли вовремя, кидуш я сказал, а после ужина мне придется уйти… – после ужина начинался концерт кузины Дате. На десерт к столам вынесли подносы, ломящиеся от восточных сладостей, полные корзины спелой хурмы и поздних мандаринов. В бараке пахло медом, на пластиковых скатертях валялись оранжевые шкурки: