– Надо было поговорить, если ты оказался рядом… – Моше запихнул в рот сразу два бурекаса:

– Я поговорил, – обиженно отозвался он, – звонил какой-то маляр. Он не знал иврита, пришлось объясняться по-французски… – Фрида цапнула пакет:

– У вас все слипнется от бурекас, оставьте нам половину. Наверное, новый репатриант. Ты ему сказал, что папа в Тель-Авиве… – Моше кивнул:

– Сказал и дал телефон в Семинаре Кибуцев, куда папа уехал… – мальчик потянул на себя пакет:

– Это у вас от половины все слипнется, вернее, рожи треснут… – бумага разорвалась, бурекасы посыпались на пол:

– Хорошо, что мы ткань положили… – Фрида велела брату:

– Подбирай и дуй в комнаты Леви. Вечно ты отлыниваешь от работы… – прижимая к себе пакет, Моше ринулся через лужайку к соседнему бараку. Прожевав бурекас, Фрида сказала Эмилю:

– Последний рывок. Потом, пока все будет сохнуть, мы пойдем в холмы… – два мастерка зашаркали по стенам комнаты.

В телефонной будке на углу бульвара Ротшильда пахло старыми окурками и горьким кофе. Тусклая лампочка едва светила, на окне кто-то нацарапал: «Бени придурок». Запустив руку в карман жакета, Анна скормила аппарату несколько шекелей. В кибуце так и не установили коммутатор. Звонки принимали в канцелярии:

– То есть сейчас не в канцелярии, – она сверилась с часами, – секретариат закрыт, у телефона сидит дежурный… – дежурные менялись каждый день. Анна и сама отвечала на вечерние и ночные звонки согласно расписанию:

– Но мадам Симону на телефон не сажают, она обязана быть в столовой… – в Кирьят Анавим накрывали ужин, – она не снимет трубку… – трубку сняла одна из подчиненных Анны в школе:

– С детьми все в порядке, – весело сказала учительница, – твои парни с Моше и остальными гоняют в футбол. Девчонки сидят на лавочках у столовой, я их отсюда вижу… – на тонком пальце Анны поблескивало два простых кольца:

– Мы тоже сидели на этих лавочках с Жаком… – она скрыла вздох, – не верится, что прошло почти пятнадцать лет, с тех пор, как тетя Эстер привела нас в страну… – она услышала деловитый голос учительницы:

– Сейчас позову Джеки. Развлекайся в Тель-Авиве, – женщина рассмеялась, – сходите с Михаэлем в кино, потанцуйте, переночуйте в пансионе… – до звонка в кибуц Анна успела набрать прямой номер Михаэля в министерстве иностранных дел. На часах было почти шесть, но муж зачастую оставался в кабинете и за полночь:

– По крайней мере, он так говорит… – Анна слушала длинные гудки, – пожалуйста, пусть окажется, что он только вышел из комнаты, ненадолго… – она загадала:

– Если Михаэль снимет трубку, если мы сегодня увидимся, все будет хорошо… – Анна никогда не навещала безопасную квартиру, которую снимало для мужа министерство, но знала, что дом стоит неподалеку от бульвара Ротшильда:

– Он говорил, – нахмурилась Анна, – рядом со зданием «Габимы», но точный адрес я не знаю… – она услышала скороговорку Джеки:

– Мы приготовили вам сюрприз… – зачастила девочка, – вы глазам своим не поверите. Яаков просит привезти из города жвачки и шоколада. Дай мне папу… – потребовала Джеки, – я по нему соскучилась. Ты из ресторана звонишь? Вы отмечаете твой успех на лекции…

Анна беспомощно оглянулась. Профессор Судаков, устроившись за рулем киббуцной машины, кусал неряшливую питу с жареным фалафелем и картошкой. Толику свежих овощей щедро полили тхиной. На пассажирском сиденье стоял картонный стаканчик с шоколадным молоком. Анна откашлялась:

– Да, из ресторана. Папа пошел платить по счету… – по привычке военных лет она скрестила пальцы за спиной. Джеки поинтересовалась:

– Вы в Яффо, что ли… – Анна отозвалась: «Нет». Дочка добавила:

– Ладно, нас на ужин зовут. Какое вы заказали шампанское? Наверное, «Вдову Клико»…

Джеки было не оторвать от подержанных, довоенного издания дамских романов в библиотеке кибуца. Дочка знала наизусть светский календарь и правила хорошего тона. Свекровь замечала:

– Хорошо, что Жаклин растет настоящей девочкой, а не сорванцом вроде Фриды. Та забыла, как юбку носить, все время бегает в шортах… – Анна покачала головой:

– Мы в кошерном ресторане, милая, здесь только кошерное вино… – Джеки закашлялась:

– То есть кипяченое. Редкостная гадость. Надеюсь, вам удастся хорошо поесть… – попрощавшись с дочкой, Анна высунулась из будки:

– Дядя Авраам, вы не обидитесь, если я сделаю еще один звонок? Вы не торопитесь? – он выкинул в урну жирную бумагу из-под питы. Чиркнула спичка, профессор Судаков добродушно заметил:

– В общем, нет. В ресторан мне вас повести не удалось, звоните на здоровье… – фонари золотили ее темные волосы, кудрявые завитки на шее, стройные щиколотки. Она стояла спиной к Аврааму:

– Я почти пригласил ее в ресторан после лекции, – понял профессор Судаков, – но раздался звонок из аэропорта… – Авраам давно ничему не удивлялся:

– Никто не должен знать, что я здесь… – вместо приветствия сказал кузен Мишель, – для всех я улетел в Рим на несколько дней, работать в библиотеке Ватикана. У меня заказан номер в пансионе… – пансион помещался на улице Яркон, рядом с пляжем. Авраам взглянул на часы:

– Я велел ему ждать меня в закусочной неподалеку. Хозяин сделал вывеску на английском языке для туристов. Мишель не запутается… – он понятия не имел, зачем барон де Лу прилетел в Израиль:

– Но скоро я все узнаю, – Анна повесила трубку, Авраам завел машину, – только подброшу Анну… – женщина отказалась:

– Не стоит, дядя Авраам. Я доберусь к приятельнице на автобусе. Михаэль, к сожалению, дежурит по министерству… – Анна невесело подумала, что ей опять приходится держать пальцы скрещенными:

– Но может быть так оно и есть, – с надеждой сказала себе женщина, – может быть, я ошибаюсь, он много работает… – профессор Судаков вздохнул:

– Ресторан в любом случае остается за мной. Ты большая молодец, – ласково добавил он, – с лекцией… – проводив глазами красные огоньки киббуцного форда, Анна присела на скамейку:

– Ничего страшного, в Флорентин идет прямой автобус… – подруга жила в южном Тель-Авиве, в рабочем районе. Щелкнув зажигалкой, она услышала шуршание шин. Автобус остановился у противоположного навеса, на другой стороне бульвара Ротшильда. Вскинув голову, Анна увидела в салоне знакомый профиль. Женщина прищурилась, автобус двинулся с места. Опустившись обратно, она затянулась сигаретой:

– Я ошибаюсь, – твердо сказала себе Анна, – это был не Михаэль. Он сейчас у себя в кабинете. Он не разъезжает на тель-авивском автобусе, это был похожий на него пассажир… – присев на переднюю скамейку флорентинского маршрута, Анна забыла о похожем на мужа незнакомце.

Профессор Судаков наконец обогнал еле ползущий автобус на улице Бен-Йехуда, идущей параллельно набережной. Притормозив на светофоре, Авраам высунулся из окна:

– Я бы тебе дал звание самого медленного водителя страны, приятель… – шофер крикнул в ответ:

– Извини, у нас сегодня учебный выезд… – рядом притулился паренек, по виду ровесник Эмиля и Фриды. Авраам улыбнулся бледному юноше:

– Все хорошо, ты отлично справляешься… – он загнал форд в заставленный ящиками двор. Улицу ярко осветили, ветер раскачивал фонари, трепал длинные волосы девчонок. Стучали каблуки, сладко пел Элвис:

– Love me tender, love me sweet… – он сразу заметил кузена. Барон де Лу, в простых брюках и тенниске, устроился под вывеской:

– Фалафель Йоси, лучший в стране. Мы говорим по-английски, – английский язык хозяина, впрочем, ограничивался десятком слов. Кузен, невозмутимо покуривая, пил кофе из маленькой чашки. Профессор Судаков помахал хозяину:

– Мне тоже боц без сахара, Йоси… – присев рядом с кузеном, он кивнул:

– Здравствуй, месье Маляр. Что случилось…

Мишель устало потер голубые глаза: «Здравствуй, пан Вольский. Марта была права, Максимилиан жив».

Иосиф проснулся от шума волн за окном. Пансион стоял на улице Яркон, последней перед пляжем. Фасад выходил на море, но калитка заднего двора, загроможденного сарайчиками и мусорными баками, вела прямо на Яркон: