– Внучку они не увидят, – парень сжал кулак, – но я хочу сказать ему, что наш народ жив и будет жить… – в коридоре царила полутьма.

Иосиф кивнул напарнику, дежурившему у двери. Щелкнул ключ в замке, они вдохнули запах пота, немытого тела, сигарет охранников. Эйхмана держали привязанным к узкой кровати. Закатывая рукав его грязной рубашки, Иосиф заметил, что веки нациста дрогнули. Глаза были мутными, он смотрел в сторону. Летчик сглотнул:

– Не могу поверить, что это он. Он убил миллионы людей, а выглядит… – запахло спиртом, Иосиф ловко воткнул иглу в вену:

– Обыденно… – перед глазами встал закопченный снег Аушвица, – он выглядит обыденно… – юноша выдернул шприц:

– Зло не всегда бросается в глаза, это я хорошо знаю… – рот наполнился вязкой слюной, Иосиф почувствовал запах мяты:

– Он мертв, мертв… – напомнил себе юноша, – мама его застрелила после войны. Эйхман никогда нас не видел, он не подозревает, кто мы такие. Даже если он и знал… – Иосиф не мог заставить себя сказать: «отца», – по лагерю, о нас он понятия не имеет… – летчик помахал перед Эйхманом фото:

– Видишь, мерзавец, – громко сказал он по-немецки, – ты убил моих родителей, но я жив, моя дочь жива, мой народ тоже жив и будет жить… – он едва успел убрать снимок. Плевок приземлился на серое одеяло. Эйхман, хрипло рассмеялся:

– Мертв. Умрешь и ты, очень скоро, и твое отродье, и все жиды тоже умрут в новых печах нового рейха. Феникс жив, он расправит крылья… – голова нациста свесилась набок, он заснул. Убирая пустую ампулу, Иосиф пожал плечами:

– Бред какой-то. Его держат на сильных лекарствах, это побочные явления… – он потрепал пилота по плечу: «Пошли, у нас осталось время на чашку кофе».