— В любой момент тучные времена могут смениться худыми.

Я повторила вопрос. Экселленсе потер ладонью обожженную щеку:

— Предположим, мы ввяжемся в войну.

— С кем?

— Не важно. Войны ведутся постоянно. Ну, предположим, рыцари большой земли найдут достаточно золота, чтобы нанять наши боевые эскадры для своих нужд.

— Пока они едва наскребли на покупку транспорта.

— Я сказал, предположим. Аквадората занимает чью-либо сторону в борьбе за пустынный восточный материк и начинает тратить уже свои финансы. Граждан тишайшей столицы вынуждают затянуть пояса, и они винят в своих бедах отнюдь не провальную политику Большого Совета, не дожа Муэрто, а, например, вампиров, навлекших проклятие на город.

Какие страшные фантазии обуревают князя Мадичи. Я даже поежилась.

— Поверьте, Филомена. Все обычно так и происходит.

— Доверяю вашему опыту, экселленсе.

— Он подкреплен даром предвидения. Серениссима, я восстал ото сна, ощутив приближение большой беды. Нас, древних вампиров, бессмертных Ночных господ, давно не занимают мелкие человеческие дрязги, мы пробуждаемся лишь на зов клятвы, которая древнее даже нас.

От торжественности слов экселленсе по моей спине пробежали мурашки.

— Значит, браком с губернатором да Риальто вы собираетесь защитить бедняжку Блю?

— Именно, Филомена. И не только ее. В городе участились нападения на чародеев и алхимиков. И маэстро Дуриарти, создатель нашей красавицы, тоже подвергается опасности, и ее деревянные носатые родственники, и труппа марионеток, которым, к несчастью, не нужны кукловоды.

— Так вот почему синьорина Дуриарти говорила жениху, что ему будет хорошо с «ними». Она употребила множественное число.

— Блю постарается выполнить обещание. В ее фарфоровой головке достаточно разума, чтоб составить счастье благородного синьора да Риальто.

— Но она не любит его.

— Зато вполне может сыграть что угодно. Да и кто знает, может, со временем Блю сможет полюбить своего супруга.

Я недоверчиво хмыкнула.

— Не будьте столь высокомерны, серениссима. Моя племянница способна испытывать благодарность и дочернюю любовь, она согласилась участвовать в сегодняшнем представлении ради спасения своих сородичей. Это ли не благородство?

Серые глаза князя наполнила бесконечная усталость. Он меня пристыдил. Если бы не хищно поблескивающие при этих словах клыки, я бы уже рассыпалась в извинениях. Но вид зубов экселленсе направил мои мысли в другое русло.

Благородные защитники. Кусать граждан безнадзорно я им все равно не позволю. Но им же нужно питаться, так же как и нам. Только вот нам, чтоб поесть, нужно заплатить за еду, или поймать ее в сети, или вырастить. Так, так… Пойдем по аналогии. Никакого разведения людей на прокорм. Это немыслимо. И никакой разрешенной охоты. Хотя уверена, горожане не отказались бы от такого развлечения раз или два в год.

— Ваше сиятельство, — проговорила я, нарушив воцарившуюся было тишину, — вы будете платить людям за кровь.

— Простите? — смена темы его озадачила.

— Ваш способ питания, экселленсе, нужно легализировать. Этим мы убьем сразу нескольких зайцев: восстановим справедливость, потому что ваши, простите, тайные надкусывания наших граждан от нее далеки, и развеем мистический флер существования аквадоратских вампиров, тем самым уравняв их с прочими горожанами.

Князь задумался.

— Знаете, Филомена, это великолепная идея. Когда-то на заре времен король Аквадораты объявил для этих целей один день в году временем дикой охоты.

Разочарованный вздох от того, что мысль об охоте пришла не мне первой, я подавила.

— Король?

— Первый и единственный, Теодорих Безземельный, у людей все образования почему-то начинаются с монархии. Обычай не прижился из-за смены строя и потому, что после цареубийства гнездо Мадичи погрузилось в столетний сон.

— Мне казалось, что наш город-государство образовал совет патрициев.

— Лишив жизни монарха, — кивнул экселленсе. — Как, однако, поверхностно преподают историю в «Нобиле-колледже-рагацце».

Смущенно покраснев, я предложила:

— Пусть Ночные господа подадут прошение Большому Совету.

— Я составлю его немедленно.

— Необходимо также учредить некий надзорный орган во избежание…

— Подозрений!

Я хотела сказать «злоупотреблений», но согласно кивнула.

— Дона Филомена, — прошелестел князь, — у вас, моя серениссима, государственный ум. Тишайший Муэрто должен до последнего часа благодарить меня за брачный подарок.

— Меня подарило дожу море, Лукрецио, — отчеканила я. — Не плодите сплетни.

— О, их и без меня в избытке, дона догаресса. Например, о том, что супруга его безмятежности — русалка, одна из тех самых форколских сирен.

— Нелепица!

— Разумеется, серениссима. К чему я вам ее пересказал? Именно такие глупости крайне живучи в сознании толпы. Опасайтесь, дорогая. В случае беды наши добропорядочные горожане вполне способны, вопя и улюлюкая, потащить вас на костер.

Мы беседовали с князем уже довольно долго. Остановив бегущего по коридору лакея, я спросила, одет ли синьор да Риальто. Мне ответили, что одет и теперь рыдает, отказываясь выйти из спальни.

Я вошла туда без стука. Эдуардо сидел на кровати, опустив лицо в раскрытые ладони.

— Филомена!

— Вы хотели мне о чем-то сообщить.

Слуги почтительно удалились, экселленсе прислонился к дверному косяку, поглядывая в коридор.

— Сможешь ли ты меня простить? — всхлипнул Эдуардо.

— После того, как вы прекратите мне «тыкать»? Возможно. — Я села в кресло, которое незадолго до этого делила с Чезаре. — Губернатор, возьмите себя в руки. Ваша невеста ждет вас у алтаря.

— Невеста…

— Синьорина Блю Дуриарти, — напомнила я дружелюбно.

— Я не желал этого брака.

— Однако это не помешало вам разделить ложе с синьориной.

— Да не этого, Филомена, то есть дона догаресса. Я не желал принимать участие в авантюре, затеянной моим отцом.

И он принялся рассказывать мне то, что я и без того знала. Знакомство, ухаживание, притворство.

Зевок удалось подавить. Чикко пыхтела у уха. Как она здорово выстрелила свинцовой пулей! Может, предложить ей снова закусить дробью? Если мы поработаем над прицельностью, из крошки-мадженты может получиться смертельное и компактное оружие. Бесценная моя девочка. И я еще собиралась подарить ее этому синьору, что рыдает сейчас?

Он не знал, он не хотел, его заставили, принудили, обманули. Но он вовсе не такой болван, как многие воображают. У него, знаете ли, есть уши, чтобы слышать, и пальцы, чтобы сложить два и два. Изолла-ди-кристалло — вот ключ ко всему.

— Ключ? — заинтересовалась я. — К чему именно?

— К Аквадорате! — ответил Эдуардо с хвастливой торжественностью.

Я попросила уточнить. Он не смог, твердил лишь, что тот, кто владеет атоллом, владеет государством.

Вздохнув, я посмотрела на Лукрецио, он пожал плечами. Странно пожал, неправильно. Князь, кажется, понял больше меня, или у него изначально было то, к чему прибавляют два.

— Благодарю, дон да Риальто. — Изображать дружелюбие было нисколько не трудно. — Вы прощены.

Покрасневшими глазами Эдуардо наблюдал, как я поднимаюсь.

— Пойдемте, — предложила я, — догаресса безмятежной Аквадораты отведет вас к алтарю.

Ненависти к бывшему своему возлюбленному я не испытывала. Ненавидеть можно равных или тех, кто сильнее тебя. У меня даже злиться на него не получалось. Вся вина за нелепое ухаживание лежала на мне. Я сама вообразила любовь, сама поверила, сама стремилась в объятия пригожего синьора. Я была глупа. Прощу ли я себя? Уже простила.

В часовне нас ожидали. Невеста была прелестна, как и положено по статусу. Рядом с ней возвышался успевший переодеться в черный камзол тишайший Муэрто. Кажется, он только закончил скандалить. Не кажется, абсолютно точно. Горящие гневом глаза, трепещущие ноздри, глумливая усмешка. Бедняжка кардинал Мазератти. Он тоже блистал очами, высокомерно скрестив руки поверх церемониального облачения. Но дрожащие губы указывали на то, что в споре с дожем он проиграл.