Он закутал меня в свой парчовый кафтан и оттащил от борта, свесившись через который, я благодарила своих помощников.

Я посмотрела в глаза цвета спокойного моря и улыбнулась:

– Волну вижу только я?

– Какую волну?

– Не важно. Как ты отдашь сигнал батарее?

– Фейерверком. – Чезаре кивнул в сторону Артуро, тот держал в руках картонный тубус.

– Стрелять нельзя. Синьор Копальди, будьте любезны передать ракету мне.

– Но, донна догаресса… – Помощник посмотрел на дожа и подчинился.

Фейерверк я бросила в воду.

– Синьоры, будьте добры оставить меня с супругом наедине.

– Все к корме, – скомандовал Чезаре и потащил меня на нос. – Рассказывай, тебя не было более пяти часов.

Притянув его за шею, я зашептала на ухо:

– Там кракен, понимаешь? Настоящий, волшебный, мифический. Тебе притащили его самку, и чудовище явилось за ней.

Мои губы касались мочки тишайшего супруга, и это ощущение странно будоражило. Его серенити дернулся, схватил за шею уже меня:

– Ты безрассудная…

Тело обмякло, прижимаясь к Чезаре. Я развернула его ухом к себе.

– Мы провели переговоры и пришли к соглашению.

Рассказ занял какое-то время. Собеседник, утомившись неудобной скрюченной позой, присел на борт, и теперь я оказалась зажатой мужскими коленями.

– То есть, – прошептал супруг, – над Аквадоратой в данный момент нависает чудовищное цунами?

Я не ответила, вопрос был риторическим.

– И что помешает кракену разрушить город?

– Осторожность. Бедствие такого масштаба, разумеется, будет замечено не только на материке и не только людьми. Гипокампус когда-то был скакуном Посейдона, но, видимо, его изгнали. Ты ведь знаешь о морском божестве?

– Разумеется, – фыркнул супруг, – только не говори об этом в присутствии монсеньора кардинала. То есть ты думаешь, кракен опасается наказания своего повелителя?

– Иначе он устроил бы Аквадорате небольшой конец света, как только обнаружил свою самку в водах нашей лагуны.

– Похоже на правду.

– Передай своему дожу, – раздалось в голове, – чтоб он перестал сомневаться, а занялся с тобой любовью.

– Синьор Гипокампус, – пробормотала я, – подслушивать неприлично.

– Скажи ему, что неприлично не трогать свою жену в плотском смысле. Или он у тебя слаб по мужской части?

– Силен! – разозлилась я. – Просто у людей это происходит несколько иначе, мы размножаемся только когда уверены, что встретили свою половинку…

– С кем беседуешь? – Холодная ладонь Чезаре потрогала мой лоб. – Со счастливым отцом? Он одаривает нас мудростью семейной жизни? Скажи ему…

– Сам скажи, он тебя слышит.

– О великий Гипокампус, – напевно начал дож, – мы приветствуем вас в безмятежной Аквадорате.

Речь была церемониальной и, хоть произносилась вполголоса, звучала солидно.

– Что он ответил? – спросил Чезаре.

– Ничего, – покраснев, соврала я. – Нет, синьор Гипокампус, я не буду это озвучивать. Ну хорошо, не угрожайте. Кракену любопытно, почему ты не вступил со мною в супружеские права. Он интересуется, достаточно ли я красива по человеческим меркам.

– Более чем, – кивнул Муэрто. – Женщин прекрасней не рождала наша благословенная земля. Но Филомена, о великий Гипокампус, сочеталась со мною браком под нажимом обстоятельств. Сердце ее отдано другому мужчине, и я не счел себя вправе надругаться над любовью.

Выслушав ответ, я поморщилась.

– Он спрашивает, почему ты до сих пор не убил соперника. У нас так не принято, синьор Гипокампус.

Солнце почти скрылось за горизонтом. Я озябла под холодной парчой камзола и спрятала ледяные руки на груди супруга.

– Кракен на время прощается, его семейство уже плещется в городских каналах. Нас просят не возвращаться в порт до рассвета.

– Я даже не захватил тебе одежду, – вздохнул Чезаре, – и у нас нет еды.

– Потерпим.

– Артуро, – позвал дож, – парни, на весла. Мы направляемся на Николло, заночуем там.

– Карантин, ваша серенити, – напомнил помощник. – Чума, городские суда не могут причалить к острову.

– Правь к пляжу, чтоб нас не заметили с причала, погаси все огни.

Наверное, в прошлом моему супругу приходилось быть контрабандистом, наверное, и синьор Копальди, и гвардейцы тоже промышляли. Они завели кораблик в лагуну, окруженную скалами с трех сторон. До берега Чезаре нес меня на руках. На пляже они быстро развели костерок, скрытый от острова валунами, а от моря – натянутой на каркас парусиной. Супруг отошел, а вернувшись, велел мне надеть под камзол его сорочку. Стало гораздо теплее, тем более что усадили меня рядом с огнем.

Мужчины негромко переговаривались. Двое из них, вооружившись деревянными пиками и сетями, отправились за добычей. Еще двое – на поиск дров. Артуро пробормотал, что нам нужна пресная вода, и тоже растворился в темноте. Мы остались у костра наедине с супругом. Это меня отчего-то встревожило.

– Где Чикко?

– Я отпустил ее поиграть в замковом камине.

При помощи пары-тройки наводящих вопросов я выяснила, в каком именно камине и не было ли у тамошней саламандры гребешка. Гребешка Чезаре не помнил, но спросил, почему эта примета так меня возбудила. Я ответила, что его легкомыслие вполне может одарить нас отвратительными метисами, потому что в камине обитает самец и моя мадженте после игрищ вполне может понести. На что супруг возразил, что мадженте-самца у меня нет, так что мне в любом случае придется плодить метисов.

Мы поговорили о помете кракена Гипокампуса, тоже полукровках. Я восторженно описала малышей. Дож уточнил степень ядовитости их присосок и попросил меня снять одежду, чтоб осмотреть тело на предмет ран и ожогов. Я возразила, что чувствую себя прекрасно, но он настаивал и даже стал помогать разоблачаться.

Беседа велась самая шутливая, но голоса наши были хриплыми и прерывистыми. Это были игрища, те самые, после которых я могла понести. Я призналась Чезаре, что больше не люблю да Риальто, что вполне смогу со временем полюбить мужа и что не возражаю завести с ним светлоглазых малышей Муэрто.

После этих слов Чезаре перестал целовать мою шею и отстранился.

– Филомена, – голос его звучал глухо. – Прежде чем ты подаришь мне свое отважное сердце… Ты должна знать. У меня не может быть детей, я бесплоден.

И Чезаре поднялся на ноги.

– Винченцо, что там с рыбой? Мы умираем от голода.

Он ушел, потом появился гвардеец с уловом, и другой – с вязанкой сухих веток. Синьор Копальди прислонил к валуну пузатый бурдюк.

– Ревешь? – спросил кракен. – Не отвечай, а то другие заметят слезы. Ну и чего рыдать? Ну бесплоден этот, подумаешь. Найдешь другого плодовитого самца для брака и продолжения рода. Нет? Подожди, твои мысли скачут. Мне трудно их понять. Ты плачешь не из-за того, что чадолюбива, а потому, что тебе жалко Чезаре?

– Ну да, – прошептала я и поднялась, чтоб побродить в одиночестве по пляжу.

Одиночество было относительным, так как в голове моей все еще болтал Гипокампус.

– Для мужчины бесплодие является самым страшным проклятием. Не реви. Вокруг нет людей? Тогда реви. И не вздумай демонстрировать мужу свою жалость! Ты его этим оскорбишь.

– А что тогда делать?

– Ты хочешь совета от моллюска?

– От древнего существа. Нет, не так. От мудрого древнего мужчины.

– Тогда я скажу тебе, догаресса Филомена, что дети – не главное. То есть они важны, но дети вырастают и покидают родителей, и те остаются наедине друг с другом. Есть такая штука – пара, когда две части составляют одно целое.

Я это знала, конечно, знала. Но как донести свое знание до Чезаре? Словами, дурочка. Просто скажи мужу, что останешься с ним, что будешь ему верна, что будешь любить его и почитать всю свою смертную жизнь. У вас будет десяток племянников и племянниц, когда братья твои переженятся и заведут потомство. У вас будет большая шумная семья в любом случае. Родственники тишайшего Муэрто станут и твоими, а твои – его.

Я остановилась.