За стеной капала вода. Размеренный монотонный звук вернул меня к жизни. Кап-кап-кап…

— Господин Ягг, у вас что-то случилось? — донеслось из коридора. — Я могу чем-то помочь?

— Благодарю вас, любезнейшая донья Пинто, но помощь мне не нужна, — спокойно ответили с соседней подушки. — Я сам справлюсь.

Я прыснула и зажала ладонью рвущийся наружу смех.

— Ваш гость опять буянит? Попросите его утихомириться, другие постояльцы могут выражать недовольство.

Влад изогнул бровь и задумчиво уставился в потолок. Трехрожковая аляповатая люстра висела там несколько криво.

— Обед сервируют в столовой. Если молодой человек голоден, он может разделить с вами трапезу.

Звук грузных шагов хозяйки стих. Влад притянул меня к себе.

— Ты голоден, молодой человек?

— Ага, — ответила я на поцелуй. — Если ты меня не покормишь, попытаюсь отгрызть кусочек от тебя.

— Я принес фрукты, но в этом бардаке найти их будет затруднительно.

— Трудности меня не пугают.

— Левее, — развалившись на постели, направлял Дракон мой азарт. — Еще левее, наклонись!

Яства валялись на полу вперемешку с одеждой и деревяшками, некогда служившими предметами меблировки. Не пострадала только массивная зеркальная рама, если не считать того, что теперь она была уголком прислонена к другой стене. Да уж, не повезло любезнейшей госпоже Пинто с гостями…

— Там еще посмотри!

— Передай мне сорочку, — попросила я, наконец догадавшись, что вызываю в Драконе воодушевление несколько другого рода, не связанное с едой. — Пожалуйста.

— Какая нечеловеческая жестокость! — Взгляд Дракона патетично поднялся к потолку. — Заставлять двигаться изможденного, истощенного, потерявшего силу мужчину…

— Тебе плохо? — встревоженно приблизилась я к страдальцу.

— Очень, — согласился тот, ухватив меня за щиколотку и забросив на постель. — И так как виновница моего бедственного положения именно ты…

Через некоторое время, спустя еще одну яростную бесконечность, нам удалось поесть. Фрукты на серебряном блюде смотрелись очень аппетитно, и излишними церемониями никто себя утруждать не хотел. Мы лежали в той же многострадальной постели, и я была возмутительно счастлива.

— Ты говорил что-то о покинувшей тебя силе? — откусывая от сочного яблока, спросила я. — Ты имел в виду стихию воды? Это потому что…

Слов для выражения обуревавших меня мыслей не хватало просто трагически. Я краснела, как маков цвет. Влада моя застенчивость, кажется, забавляла.

— А ты думала, легко провести инициацию? Вот так вот, с бухты-барахты, без предшествующего поста, без благословления ректора? Недели две нити силы будут мне неподвластны.

— И что теперь?

— Ждать до вечера и надеяться, что за это время ты не разнесешь Кордобу по камешку.

Я движением пальца запустила под потолком небольшой вихрь, мгновение подумала и добавила в него аромат цветущих магнолий. Этого показалось мало.

— Тебе нужно быть осторожнее, птица-синица. Филигранное колдовство требует многих усилий, направляй мощь в изящную магию, придумай что-нибудь посложнее.

Разделенный на три струи поток заплелся косицей. Воздух менял свою плотность, захватывая по пути крошечные капли воды. Радуга! Если еще вот эдак повернуть, да закрутить, а потом сразу отпустить целый пучок нитей силы… Красиво! Многоцветный мерцающий купол вращался над кроватью, как ярмарочный навес. Магия давалась мне совсем без усилий. От этой простоты становилось даже немного страшно.

— Значит, целых две недели гордый Дракон будет рассчитывать только на помощь своей супруги?

— Мы проведем это время в Араде, — кивнул Влад. — Помнишь охотничий домик? Там нас никто не потревожит. Мы разгоним слуг, велим чете Димитру ждать нас в замке…

— Я соскучилась по Дарине и Михаю, — сказала я, отбирая у мужа простыню, которую он уже почти успел с меня стащить. — Мы с Иравари пытались связаться с ними, но безуспешно.

— Я закрыл замок от любого внешнего воздействия.

— Зачем?

Он пожал плечами и не ответил. Я не стала настаивать.

— Погоди, если мы разгоним слуг… Кормить нас кто будет? Я мяса хочу и хлеба, и сыра, и сметанки, и ряженки, и мамалыги. Знаешь, Дарина так вкусно умеет ее готовить.

— Не волнуйся, маленькая обжора, — рассмеялся Дракон. — В моих интересах поддерживать твои силы.

В купальне нашлась последняя бутылка вина, и мы отпивали из нее по очереди.

— Ленинел сказал, что это еще твои студенческие запасы?

— Я был очень домовитым юношей, — усмехнулся Влад. — Превыше прочих благ ценящим удобное ложе, чистую постель и хорошее вино.

Мне хотелось узнать про женщин, которые были здесь до меня, но я бы скорее умерла, чем показала, что меня это интересует.

— Как же ты откроешь портал? — спросила я вместо этого. — Или это предстоит сделать мне?

— Если бы это было так просто, Элория давно бы пала. Их полная изоляция является лучшей защитой и залогом побед. На мне запретная метка, местные порталы мне не подчиняются. На тебе вовсе никакого знака нет, студентам этого не положено. Так что воспользуемся порталом, любезно предоставленным правой рукой ректора, господином Кляйнерманном. Он возьмет на себя ответственность и временно блокирует смертельную магию.

Про запретную метку я читала в студенческом уставе и в одном древнем фолианте, в котором также почерпнула сведения про тревожных птиц и обязательную лечебную магию. Метка эта была невидимой и неосязаемой до того момента, когда владелец ее по скудоумию или недомыслию не пытался пройти элорийским порталом. Тогда она появлялась на теле, вспыхивала и сжигала нарушителя на месте. Только вот что нужно было натворить, какую каверзу, чтоб заслужить столь строгое наказание, мне даже в голову не приходило. Имена носителей метки (а было их, судя по слухам, не более двух десятков) вписывались в черную «Книгу запретов» и оставались в ней навсегда.

— И за что же мэтр Пеньяте тебя так облагодетельствовал?

— Зигфрид тебе не рассказывал?

— Я его спрашивала. А он вместо ответа к скоморохам меня отвел. Как раз бродячий театр в Кордобе представление давал, не кукольный, обычный. У них даже актерки ни одной не было, только мужики.

— Что за представление было?

— «Про голого короля» называлось, только нам досмотреть его не позволили. Стража лицедеев арестовала, а зрители сами разошлись. Я еще тогда подумала, что нашему августейшему величеству неприятно, когда его голым представляют.

— Скорее ректор своей досады показать не хотел, — возразил Влад. — Надо же, столько лет прошло, а пьесу до сих пор ставят… Не смотри на меня так. Это наша пьеса — моя и Зигфрида. Два юных вертопраха острым пером сатиры решили весь мир облагодетельствовать.

Я слушала внимательно. Дракон, обычно с неохотой что-то о себе рассказывающий, говорил сейчас свободно и с удовольствием.

— Для начала мне хотелось бы, чтоб ты поняла: история, которую я собираюсь поведать тебе, абсолютно детская. Я был молодым, непримиримым и считал, что искреннего желания достаточно для великих свершений. Учеба давалась мне легко, я даже подумывал сдать экзамены экстерном, чтобы стать самым молодым выпускником за всю историю Квадрилиума. Свободного времени тоже хватало, и развлечения, предлагаемые Кордобой богатым мальчишкам, не оставались без моего внимания. — Влад мечтательно вздохнул. — Дуэли, интрижки, гульба, театры и состязания поэтов… Мы хлебали жизнь большой ложкой и считали это правильным. До момента появления нового ректора. Был он пришлый, в университете до своего назначения не преподавал. И прислали его на замену милейшему мэтру Грабовски, пожилому магу земли, который чем-то насолил всесильным адептам первого круга — грандам четырех домов.

Я придвинулась поближе и положила голову на плечо своего супруга; от задумчивой грусти рассказчика мне самой стало не по себе.

— Первым делом Пеньяте переписал университетский устав, запретив свободное перемещение за стенами Квадрилиума, а также посиделки, состязания. Исключил из расписания уроки поэзии и всемирной истории. У нас изъяли все книги, могущие отвлечь от учебников, предметы для рисования и музыкальные инструменты. Обыски в наших комнатах устраивались по два раза в день, — усмехнулся Влад, крепко обнимая меня за плечи. — Наследники самых аристократических семей континента должны были в нижнем белье стоять в коридоре, пока университетская стража перетряхивала их пожитки. Ректор покровительствовал наушничеству и доносительству, выделял любимчиков, мстил несогласным и в очень короткое время восстановил против себя всех студентов. О боги, как же я ненавидел его! Так могут ненавидеть только в юности.