— Это же замковые стражники. Костин — кобель хитрый. Для проверки кушаний у него отдельный человек приставлен, да и ребятушки строго наказ блюдут — ничего съедобного ни от кого не принимать.

Михай потянулся к фляге, но Дарина его опередила. В сосуде плескалось на донышке. Дарина сделала глоток и поморщилась:

— Слишком сладко. А сок ежевичный вместо зелена вина хлебать тебя тоже Лутоня надоумила?

— Нет, это Влад. Я же не могу сбежать, когда отечество в опасности, а вот в запой уйти — самое то. С пьяницы взятки гладки, никто не пристает, можно спокойно делами заниматься. Вон даже ты поверила.

Домна Мареш жарко покраснела:

— Лицедей…

Повисшее молчание было тяжелым, обволакивающим. Воздух в комнате вибрировал в такт их дыханию. Казалось, каждый из них может слышать биение сердца другого. И эта тишина сближала их быстрее тысячи любовных тирад.

— Я, наверное, влюбился в тебя с самого первого взгляда. Тогда, в Слатине. — Голос Михая был хриплым. — Почему ты отказала мне тогда?

Дарина до крови закусила губу:

— Ты трус и обманщик! Вспомни, как бегал за моей младшей сестрой!

— А ты себя вспомни — глыба неприступная! Честь рода, политические интересы, воля батюшки! Обязательства тебе подавай да обещания в жизнь не лезть!

— А сам, а ты…

Злость захлестнула домну Мареш тугим жгутом. Она бросилась на обидчика, глотая слезы. Михай принял ее в объятия, осторожно положил на постель:

— Ну все, все, красавица моя, оставим прошлое в прошлом…

Дарина не сопротивлялась. У них было здесь и сейчас. И это «сейчас» было для нее гораздо важнее прошлых обид и даже будущих неурядиц. Отвечая на поцелуи любимого, она вдруг подумала, что это их первый раз в человеческом теле. А потом ей стало не до размышлений.

Мне не было страшно, вот нисколечко. Подумаешь, в зазеркалье попала! Тем более что темнота быстро кончилась. С порывом ветра налетела стая мелких светлячков, усыпала стены мерцающим пологом. Я на мгновение ощутила себя очень маленькой, не больше букашки-огонька. Потому что зал, знакомый мне по разделенному с Трисветлым Ивом сну, был огромен. Я тряхнула головой. Размер значения не имеет, умение важней. Неторопливо обходя помещение, любуясь голубоватыми прожилками мрамора и ажурной резьбой толстых колонн, я, как могла, утешала себя первыми пришедшими на ум изречениями. Что в лоб, что по лбу… Мал золотник, да дорог… Даже если тебя проглотил медведь, у тебя есть целых два выхода. Кстати, его-то мне на глаза и не попадалось. Не медведя — выхода. А если это не сени, не преддверие, а тупик? Если затащило меня сюда чьей-то злой волей просто для того, чтобы под ногами не путалась? Вот и буду тут до морковкина заговенья зал шагами мерить, пока не помру.

— Долго же ты меня искала!

Ленивый голос, сталь и мед, шелк и колючки. Из-за ближайшей колонны мне навстречу вышел Дракон. Мой невидимый морок исчез, видимо отслужив свое. Сердце билось где-то в горле, мешая говорить.

— Как смогла — пришла.

— Молодец! — Влад тряхнул волосами, из складок черного плаща появилась бледная рука, убирая с лица непослушную прядь. Очень странный жест, слишком картинный, слишком… Женский?

— Так, значит, ты сюда от всех арадских неурядиц скрылся?

Господарь пожал плечами.

— От себя не убежишь…

Что-то было не так — нелепо, неправильно. По спине бежали мурашки, на этот раз вовсе не от близости суженого.

В два длинных шага он подошел ко мне, заглянул в глаза, лицо его осветила жесткая улыбка.

— Как долго я ждал тебя, страдал, но верил, что ты явишься ко мне, моя маленькая ветреница. — Его руки твердо взяли меня за плечи.

Я вырвалась, отпрыгнула назад и вздернула подбородок:

— О твоих мучениях мы потом поговорим, при случае. А лучше давай ты мне письмо об этом напишешь — длинное и печальное.

Улыбка Влада стала безумной.

— Видимо, я преувеличивал твое ко мне расположение.

— Да я тебя, потвору, ненавижу! — припечатала я. — Могла бы — голыми руками задушила бы за то, как ты Зигфрида покалечила.

Мгновение Дракон размышлял, потом громко, весело расхохотался. Лицо его поплыло, волнами заходил вещуний балахон. Истинный лик Хумэнь будто вытаивал из-под снега. Лисица оказалась прехорошенькой — смуглокожей и широкоскулой. Острый треугольный подбородок украшала ямочка, а раскосые глаза весело глядели из-под пышной челки.

— Что ж я на вас, яггов, никак управу не найду? Кого ни представлю — не верите.

— Так ты с бабушкой моей повстречалась? И как она — жива, здорова?

— Пошли, ветреница, — оставив мой вопрос без внимания, скомандовала лиса. — Господин ждет.

— А как ты меня приманила, каким колдовством? — послушно следовала я за провожатой, решив, что кровная месть может и подождать. — Там же точно путеводная нить была.

— У господина много фокусов в запасе, — охотно отвечала Хумэнь. — Он по-разному может на других влиять: через сны, плотские желания, мечты…

Понятно! Значит, память мне не просто за «спасибо» вернули.

— Мы сейчас где?

— В месте, которого нет, — хихикнула лисица, — ни на картах, ни в памяти людской.

— Мир-то хоть наш?

— Ваш. — Спутница вдруг остановилась и серьезно поглядела на меня. — Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Твоя страсть к знаниям. Умеешь ты и слушать, и вопросы задавать. И, знаешь, я тебе отвечу. Потому что сегодня ты будешь принадлежать моему господину — и духом, и телом, и разумом, и никому не сможешь поведать о том, что услышала.

Уж не знаю, чего в этот момент от меня ожидали. Что я заору «нет, молчи, лучше дурочкой помру»? Или паду ниц, подчеркивая архиважность момента? Или в обморок брякнусь? Не на таковскую напали, ёжкин кот!

— Выкладывай, — поторопила я слегка растерявшуюся лису. — Времени-то не особо…

Он поцеловал ее полуприкрытые глаза. Задремавшая было Дарина вздрогнула и села на постели. Михай с шаловливой улыбкой потянул на себя простыню:

— Пора просыпаться, соня.

Она тихонько зарычала выгибаясь. Тело приятно ныло.

— У меня сколько угодно времени. Неужели ты забыл, что я под стражей?

— Досточтимная домна Мареш, — проговорил он с дурашливой серьезностью. — Я пришел предложить вам свободу.

— Но как? — Не обращая внимания на свою наготу, она вскочила с ложа, радость близости сменилась недоумением. — Ты не хочешь брака? Как же я раньше не догадалась! Ты получил то, что хотел, а теперь…

— Вот не умею я с женщинами разговаривать, — сокрушался Михай, притягивая к себе ее, недовольную и дрожащую. — Красавица моя, свет мой ясный. Неужели ты могла подумать, что я…

Жаркими поцелуями покрывал он ложбинку между ее грудями, гладил по спине, все больше распаляясь.

— Я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Но не так, не потому, что этого хочет моя властолюбивая матушка. Бесценная моя, я спрячу тебя в тайном месте, и как только вся эта политическая катавасия закончится, мы принесем брачные обеты перед серебряным ликом Тзеваны. Верь мне.

Дарина застонала, отвечая на поцелуи. Он, тяжело дыша, отстранился:

— Одевайся. Нам надо идти.

— Куда? — спросила Дарина, натягивая платье еще дрожащими от возбуждения пальцами.

Голова Михая вынырнула из ворота рубахи:

— Вам, домна Мареш, предстоит охранять самое ценное, что есть у вашего жениха.

— Будущего ребенка? — Она повернулась спиной, чтобы он помог ей с застежками.

— Кхм… Ты права… — Его рука нежно прикоснулась к ее животу. — Ребенок — это самое важное. Но я хочу, чтоб ты сберегла моего господаря.

Мыслей было много. Даже слишком много. А самая яркая из них была — почему я постоянно на бегу размышляю? У нормальных людей для этого привалы какие-то предусмотрены, кабинеты с уютными креслами или хотя бы трактирные столы со всякой снедью, чтобы раздумья чем-нибудь вкусным зажевать. А у Лутони Ягг все с лету — на бегу, на ходу и быстренько. Лисицын монолог длился пару минут от силы, а информации на меня свалился целый воз. Значит, занесло меня в самое вещунское логово — в главный храм. И если Хумэнь не врет, где-то здесь обитает сам вещуний бог — загадочный Трехликий. Только ведут меня не к нему, а к моему знакомцу Ганиэлю — Трисветлому Иву. Как же я число три ненавижу, кто бы знал!