Иветта удовлетворенно кивнула. Ее слегка опухшее от слез личико посветлело.

Аудиенция проходила в покоях княгини, в комнате, носящей название Розовая гостиная. Символика расцвета жизни, томной зрелой красоты прослеживалась во всех элементах декора: от шелковых драпировок, изогнутых линий позолоченной мебели до заполненных цветами ваз. По случаю траура розы, доставленные сюда из оранжереи, были всех оттенков желтого — цвета печали. То, что желтый при этом великолепно оттенял светлые волосы Иветты Лузитанской и ее кремовую кожу, было не более чем совпадением.

— Ну вот, — шмыгнула носиком хозяйка, — теперь я вдова, одинокая и беззащитная, а единственный человек, который мог мне чем-то помочь, мой возлюбленный сын, мой Влад…

Не в силах справиться с чувствами, бедняжка разрыдалась.

Мэтр Нагейра вскочил с кресла и протянул княгине флакончик с нюхательной солью:

— Лекари делают все возможное, чтобы Дракон поскорее пришел в себя.

— У них что-то получилось? — быстро спросила вдова. — Ему лучше?

— К сожалению, нет, — ответил мэтр, вызвав новую волну рыданий. — Но…

— Ах, оставьте! Мои бедные мальчики остались без отца, я одна, одна в этом большом страшном мире! А теперь и Влад мертв, или почти мертв. И кто в этом виноват? Какая-то валашская крестьянка разрушила мою жизнь! Ее казнили?

— Боярин Димитру настаивает на дознании, — слегка озадаченный резкой сменой разговора ответствовал маг. — Затем последует суд…

— Какая глупость! Немедленно сжечь ведьму! Йохана! Вели готовить мне церемониальные одежды. — Нежная ручка княгини схватила серебряный колокольчик и энергично им встряхнула. — Я выйду к народу, я плюну ей в лицо, я…

Личико Иветты исказила ненависть. Стали заметны глубокие носогубные складки и сеточка морщинок на тонкой коже век.

Мэтр Нагейра подбирал слова с максимальной осторожностью:

— Насколько мне известно, в дело вмешался любовный интерес — господин Михай разыскивал девчонку как свою невесту, он заинтересован в том, чтоб открылась правда.

— Мне не нужна правда! — бушевала вдова. — Мне нужна помощь, защита и чтоб мерзавка сдохла в страшных мучениях!

Иветта, задыхаясь, откинулась на кушетку. Неслышно вошла приживалка, с укоризной взглянула на мага, будто только он был виновен во всех бедах ее хозяйки.

— Досточтимому мэтру лучше удалиться, — прошелестела, присев в глубоком поклоне. — Госпоже Иветте надо отдохнуть.

Мэтр де Нагейра с непередаваемым облегчением покидал Розовую гостиную, не забыв придать лицу скорбное выражение.

Убить, сжечь, колесовать… Еще чего! Девочка нужна ему самому. Причем живая и до поры до времени здоровая. В конце концов, как говаривали в его родной деревеньке еще до того, как седьмой сын мелкопоместного дворянчика Луиш Мария отправился постигать науки в Квадрилиум, «Cada um puxa a brasa para a sua sardinha». Каждый двигает угли к своей сардине.

— Я даже испугаться толком не успела… Вот только-только под слоем земли очутилась, как мне лопатой ухо чуть не отчекрыжили. Боярин Димитру очень уж спешил меня раскопать, — заканчивала я примерно через час описание своих злоключений. — Это еще хорошо, я быстро орать перестала, а то бы полный рот земли был. У меня до сих пор из одежды комья сыплются.

Я подпрыгнула в доказательство своих слов, в воздух поднялось пыльное облачко. Йоска неодобрительно покачал головой:

— Круто с тобой обошлись.

— Вот-вот, и главное, ни за что. — Я обхватила губами соломинку, через которую сердобольный охранник поил меня ягодной брожулькой из личной фляжки. — Я же не лиходейка какая.

Сама фляжка через решетку не пролезла, поэтому пришлось потрошить соломенную подстилку. Есть все равно хотелось. Ржаной сухарик, разломанный Йоской на маленькие кусочки и скормленный мне, только раззадорил аппетит.

Йоска вообще оказался дядькой весьма обходительным и свойским. Годков ему было под пятьдесят, а хитринка в светлых глазах выдавала в нем мужика не простого, а себе на уме.

— Попала ты, девка, как кур в ощип.

— Еще побарахтаемся, — не соглашалась я. — Когда там, говоришь, суд будет?

— Ты не суда бойся, а дознания. Суд-то чего — разговоры всякие да крючкотворства, а вот когда до пыток дело дойдет…

— Меня, что ли, через палача в судилище поволокут?

— Никто ничего толком не знает, только мой внучатый племянник, который полотером при замке подвизается, сказывал, что маг к себе на аудиенцию главного кнутобоя кликал.

— И чего? — дрожащим голосом спросила я. — О чем говорили?

— Откуда ж нам знать, как господа промеж собою беседуют? Мы люди маленькие.

— Брось, в жизни не поверю, что никто из «маленьких» к замочной скважине не прислонялся.

Йоска пожевал губами:

— Три дня дознаваться будут. Сегодня на вечерней зорьке начнут. И велено у ведьмы прознать не только то, как она господаря жизни лишала, а и про скрытые той ведьмы таланты.

Я на минуточку задумалась. Кажется, досточтимый мэтр Нагейра излишне мной заинтересовался. Усиление чужих способностей? Как? Не знаю, ёжкин кот! И под пытками мне этот вопрос не прояснится.

— Ты, Ленута, раньше времени всполошилась, — видя мой испуг, проговорил стражник. — Люди сказывают, у палача с Нагейрой непростой разговор был. Нет меж ними дружбы и доверия, так что кнутобой из шкуры лезть ради мажеской прихоти не собирается.

— Сам-то не вылезет, а с меня спустит, — попыталась я отшутиться.

— Он тебя подручным передаст.

— И чего?

— А они, как мы, — люди маленькие, с ними и договориться попроще.

— Денег, что ли, посулить?

— Чего сразу денег? — испугался Йоска. — Побеседовать по-человечески, душу излить… Никто у нас ни мага этого земляного, ни вдовицу романскую, которая всем заправлять ринулась, не любит. Так что простой народ на твоей стороне будет, не сомневайся.

— А ежели докажут, что я на жизнь и здоровье господаря покушалась?

— Ты? — хохотнул стражник. — Малявка от горшка два вершка? На Дракона?

Я вежливо переждала смех собеседника.

— Иветта Лузитанская в Араде? — спросила я, немного помолчав.

— В Романии сейчас неспокойно, туда возвращаться опасно.

— А Влад? Он очнулся?

— Невестка у меня в горничных при замке служит. Так она сказывала, лекари руками разводят. Вроде жив господарь и повреждений никаких не обнаружено, а в себя не приходит. Вот такие дела…

Мы еще немного посплетничали со словоохотливым Йоской, обсудив непростую политическую ситуацию, перспективы засева злаков и новейшие рецепты приготовления мамалыги. Фляжка опустела, меня начинало клонить в сон.

— Давай-ка, девка, на боковую отправляйся, — велел стражник. — Тебе к вечеру отдохнуть надобно.

Я широко зевнула, попрощалась с кормильцем и устроилась на соломенной подстилке.

Место казалось мне знакомым. Нет, не место — пространство. Изогнутые хрустальные стены смыкались высоко над головой, под ногами посверкивала выложенная каменьями дорожка. Изнанка? Сон. Стеклянный лабиринт тянулся, казалось, бесконечно. Я сначала считала повороты, потом бросила это занятие, сворачивала каждый раз направо и просто бездумно шла дальше. Каблучки слюдяных туфелек отщелкивали шаги, шуршал подол голубого франкского платья. Во сне я была одета так же, как на балу в Стольном граде, когда кудесница Инесса превратила маленькую рутенскую крестьянку в знатную госпожу. В лицо пахнуло свежестью, лабиринт закончился. В центре огромного зала, подвешенный серебряными цепями к потолку, покачивался хрустальный гроб. Я приблизилась. В домовине лежал Влад. На обнаженной груди поблескивал иней, глаза были закрыты, только легкое облачко пара, поднимающееся от губ, говорило о том, что он еще жив.

— Чего уставилась? Голых мужиков не видала? — вывел меня из созерцания писклявый голосок.

— Не видала, — честно ответила я маленькой темноволосой девчонке, появившейся передо мной будто ниоткуда. — А ты, что ли, денежку за просмотр собираешь?