– Парень твой? – Святозар достал из туристического рюкзака огромный (килограмма на три, честное слово) пакет с апельсинами, и теперь методично счищал с плодов оранжевые шкурки. В палате сразу запахло Новым годом.

– Ну да, ты его должен был раньше видеть, он меня с вашего пустыря забирал.

– В лягушачьей ипостаси совсем другой угол обзора. А он вообще ничего так мужик, дородный.

– Сам ты дородный, – отмахнулась я. – Апельсинку дай.

– А дохтур не заругает?

Я грозно свела брови, и мне отжалели целую дольку. Плод был сочным и невероятно сладким.

– На фирме у тебя полный порядок, – журчал Святозар. – Джоконда кланялась, Пак тоже, и Жанина Геннадиевна точно бы поклонилась, но мы с ней в пути разминулись. Потому и не свиделись. А что такое фрики?

– Странные люди.

– Или нелюди?

– Ну, или нелюди. Ключевое слово тут – странные.

– А твой жених, значит…

– Слушай! – я ловко подрезала у собеседника уже полностью очищенный апельсин и прикрыла его ладонями. – Я не готова обсуждать своих близких с малознакомыми людьми. Давай тему сменим или помолчим.

– Какие ж мы с тобой малознакомые, – не обиделся Святозар. – Я твой личный фрик.

Я фыркнула:

– На футболке такая надпись будет смотреться замечательно.

– А этот твой правильный тебя, стало быть, к фейскому принцу ревнует. К этому, который тебя в метели давеча тискал? Я как раз в окошко на вас смотрел со второго этажа.

Я поискала глазами что-нибудь тяжелое, чтоб швырнуть в поганца.

– Ты говори, да не заговаривайся!

– А чего? Дева ты в некоторых местах выдающаяся, кто угодно потискать бы не отказался.

Я бросила апельсин прямо в русоволосую макушку. Святозар ойкнул, пригнувшись.

Надо срочно звонить кому-нибудь, чтоб мне этого олуха сменили. Он такими беседами меня до нервного срыва за полчаса доведет. У меня вон уже глаз дергается. Левый. Нет, правый! Или оба?

– Кстати, можно тихонько выйти да поглядеть, как они друг дружку метелят. Заметила каламбур? Мне Джоконда объяснила, что если слова похоже звучат, то каламбур получается. Метель – метелят. Складно ведь, да?

Я вскочила:

– Эмбер здесь? Ты его видел?

– Ага, в катакомбах коридорных, вот как раз, когда к тебе шел. А Эмбер – это по-аглицки значит алатырь, или янтарь. Мне Джоконда говорила. А алатырь-камень плакуч зело, это уже я тебе рассказать могу.

Я рванула из палаты как была – в больничной пижаме и босиком.

– Направо, – командовал семенящий следом Святозар. – Теперь вот сюда, по коридорчику, налево. Стой! Не туда! За балясины заворачивай!

Периферийным зрением я замечала едва уловимые следы гламора, развеянную в воздухе волшебную пыльцу.

– На кулачках я бы на твоего поставил, он и покрупнее будет, и злость бойцовская при нем. А вот ежели колдовать примутся, тут один к четырем надо брать… Эх, жаль Пака с нами нет. Вот кто у нас по ставкам наипервейший специалист.

Я развернулась, толкнула добра молодца в грудь, которая оказалась как раз на уровне моих сыплющих гневными искрами глаз:

– Значит так! Или ты заткнешь фонтан, или отправишься на все четыре стороны! Нет, на три! И чтоб я тебя больше не видела. Оставь меня в покое наконец-то!

Святозар испуганно прикрыл рот ладонями:

– Молчу, молчу…

Олух царя небесного! Я фыркнула, глубоко вдохнула, просмотрела десятисекундную пантомиму под названием «Мое раскаяние безгранично, или Никогда и ни за что…» и отвернулась от детинушки.

Ну, положим, боевых действий там не предвидится. Все-таки общественное место, людей посторонних много.

По коридору нам на встречу шел незнакомый врач, рассеянно кивнул, остановив взгляд на моих ступнях.

– Зарок босоножия давеча дала, – вполголоса пояснил Святозар. – Блаженная. Идемте, барышня. У нас с вами еще пять кругов моциону прописано.

На лице эскулапа явственно читалось сразу два желания – убежать от опасных сумасшедших и стоять насмерть в попытке этих самых сумасшедших обуздать. От нелегкого выбора его спас звонок. Мобильный тренькнул в кармане белого халата, и врач махнул на нас рукой.

– Вообще ни с кем не разговаривай, альтернативно одаренный, – зло шипела я, продолжая шлепать по коридору. – Лучше глухонемым притворись!

Мы миновали раздвижные фанерные двери, на которых красовалась табличка «Невралгия. Дневной стационар».

– А если настоящего встретим?

– Кого? – за поворотом послышались мужские голоса, и я остановилась, чтоб не налететь на кого-то из знакомых. Мне же, в конце концов, не жену дуэлянта изображать, а так – посмотреть, послушать.

– Ну глухонемого. Если настоящего встретим. При нем тоже изображать?

Я часто задышала, давя эмоции.

С другой стороны коридора раздалось звяканье, будто кто-то колотил металлическим прутом по кафельной стане, грохот. Потом двери отделения дрогнули и заскрипели.

– Кажись, нас кто-то с той стороны запер, – громко прошептал Святозар, так и не дождавшись моего ответа.

– Наверное, уборщица, – я изо всех сил пыталась не паниковать. – Каким-нибудь другим путем в палату вернемся.

Лягух повертел головой, видимо, ища пути к отступлению:

– Даша! Да это то самое место, где я твоего принца встретил! Вот, смотри – тележка, она здесь стояла. Значит…

– Тише говори, – зашипела я. – Они там, за поворотом. Мне кажется, я слышала голос Ларса.

Святозар прислушался:

– Они сюда идут!

Я в панике навалилась на ближайшую дверь. Заперто. Лягух тем временем проверил еще две. Где же спрятаться? Паника нахлынула, как всегда, не вовремя. Сердце колотилось со скоростью и силой отбойного молотка.

– Под тележку лезь! – скомандовал Святозар, хватая меня за плечи. – Там как раз места для тебя хватит.

Тележка была обычным металлическим стеллажом на колесиках, в пол моих роста, с тремя полками, на которых стопками лежали больничные простыни, стояли картонки с резиновыми перчатками, баночками дезинфицирующих средств, пакеты с бахилами.

«Лучше б эта уборщица не свою телегу в коридоре забыла, а дверь за нами запереть», – подумала я, готовясь к эпохальному нырку.

– Постой! А ты как же? Для двоих там места точно нет!

– А меня мы сейчас превратим в лягушку, – весело ответил Святозар, притянул меня к себе и смачно поцеловал в губы.

Все когда-то бывает в первый раз. У меня не было времени даже вытереть губы после первого в моей жизни лягушачьего поцелуя. Святозар влажно шлепнулся на пол и, перебирая лапками, залез на нижнюю полку, я юркнула следом, стаскивая сверху льняную ткань. Бинго! Сквозь щель импровизированной занавеси я могла видеть две пары мужских туфель – черных офисных, принадлежащих Ларсу, и остроносых, обшитых золотой тесьмой, которые мог на себя напялить только принц Лета.

– Здесь никого нет, – вполголоса проговорил ледяной демон.

Я перестала дышать. Если меня здесь сейчас обнаружат, неудобно может получиться. Лягух сидел у моей щеки, раздувая ноздри и выпучив глаза.

– Значит, мне послышалось, – ответил Эмбер. – Наверное, я настолько увлечен Кузнецовой, что ее чарующий голосок мерещится мне.

– Перестань, – вопреки ожиданиям, раздражения в голосе Ларса не ощущалось. – Даша сейчас не в той физической форме, чтоб преследовать нас в коридорах.

– Ты ее недооцениваешь, лис. Она не обычная самочка, а настоящая альва – воинственная и бесстрашная.

– И не твоя.

– Это временно. Вот увидишь, рано или поздно она поймет, насколько выше тебя по положению, и тогда, мой друг, ты останешься один.

Ларс хмыкнул:

– На моей стороне судьба, принц, и любовь. Кстати, почему называешь ее Кузнецовой?

Тележка надо мной скрипнула и прогнулась под весом принца Лета. Он поворочался, усаживаясь поудобнее:

– А она тебе не рассказывала? Как интересно. Кажется, твои слова о любви несколько преждевременны…

Мне захотелось вылезти и надавать тумаков одному конкретному принцу Лета. Даже дышать стало больно, так сдавило грудь ненавистью.