— Подогрею воду для ванны, от этой грязи придется отмываться.

Маура подтянулась на руках, перебросила колено, но мне пришлось ее подтолкнуть, чтоб подъем завершился.

— Четверть часа, Филомена.

Я прикинула расстояние.

— Десять минут.

Дно улицы было однообразным. Но все равно гораздо интереснее привычных ступенек. Времени я не засекала, но вряд ли у меня ушло больше восьми минут, чтобы пересечь ее из конца в конец. Я помахала Мауре, выпрыгнув по-дельфиньи, и погребла по второму кругу. Его я чуть удлинила, выскочив в более широкий транспортный канал. Там сновали гондолы, так что пришлось ретироваться и при третьем круге быть осторожнее.

— Ванна готова, — сообщила Панеттоне, голова которой была обернута банным полотенцем.

— Еще пару раз.

— Не устала?

— Разве можно устать от плавания?

Через час я сидела на кухне с таким же, как у Панеттоне, тюрбаном на голове, пила горячий сладкий отвар с хрустящим печеньицем и чувствовала, как приятно ноют натруженные мышцы.

— Значит, экзамен уже завтра?

— Да. — Маура вздохнула. — Мне так жаль, что все заканчивается.

— А мне — что я украла наше время нелепой лихорадкой.

— Как будто ты властна над болезнью.

— Не прояви я слабости, не жалей себя, а отправься сразу в школу…

— Какие пустые сожаления! Хватит рассиживаться, нам нужно заниматься.

— В последний день? — Я сдернула с волос полотенце и запустила его под потолок. — Надо пошалить напоследок.

Рассудительная Панеттоне уточнила, что именно я подразумеваю под шалостями.

— Мы пойдем гулять. В Аквадорате вечный праздник, и нынче мы откусим от него свой кусочек. Ах, милая, как там весело, какие там нарядные люди, громкая музыка, ловкие циркачи! Я покажу тебе чернокожего синьора, который глотает вот такенную, — я показала руками размер, — шпагу и вытягивает ее изо рта без малейших усилий, а другой мавр плюется огнем.

— Я видела такое представление на балу. Если бы меня удосужились спросить, я бы предпочла отправиться посмотреть на путтана.

— Оливия! Точно. Мы можем посетить ее «Райское местечко» на Рива дельи Скьявони.

— Карло нас не отпустит.

— Мы ему не жена! То есть ты и пока, — поправилась я быстро. — И к тому же Такколо нужно выспаться перед экзаменом. Давай оставим ему записку, чтобы не волновался, и уйдем потихоньку еще до того, как он вернется домой.

— Пиши ты, — велела Маура. — И наври, что мы идем гулять под присмотром князя Мадичи, Карлитто ему доверяет.

Я побежала в кабинет за пером и бумагой. Панеттоне тщательно обернула кастрюлю с ужином, чтобы она не остыла.

Оделись мы быстро и опомнились только на пороге. Гондолы у нас не было.

— Где твои служанки, когда они так нужны? — сварливо спросила я, поправляя потертую маску Арлекина.

— А где гондола твоего чудовищного князя?

— Гондола ему требовалась только для ночных серенад, и кое-кто, на кого мы не будем указывать пальцами, — я ткнула пальцем в пышную грудь Мауры, — запретил ему мне петь.

— Как приятно, когда твои женщины ждут твоего возвращения на пороге, — сообщил Карло Маламоко, орудуя веслом.

— Такколо!

— Карлитто!

Воскликнули мы одновременно, но дальше я успела первая:

— Это все она придумала!

— Нет, она. Милый, мне не пришло бы в голову тебя обмануть…

— Договоримся так, — строго проговорил Маламоко, закрепляя конец в швартовом кольце. — Сначала вы меня кормите, а потом я решаю, кого из вас и в каком порядке прощать.

Мои бормотания о том, что в вымаливаниии прощения у некоей пышногрудой блондинки есть передо мной преимущества, обращены были к небесам. Маура уже хлопотала, накрывая на стол, а непреклонный Карло выражал непреклонность раздраженным передвиганием мебели наверху. Он поднялся переодеться.

— Ну что ж, рагацце, — сказал он после ужина, — шалости так шалости. Как говорит мой батюшка, перед смертью не надышишься. Выучить что-то сверх того, что мы уже успели, нам до завтра вряд ли удастся.

— Мы поплывем в город? — ахнула я.

— Не в этих нарядах, — улыбнулся Карло. — Помогите. Я привез вам кое-какие подарки.

Втроем мы затащили с его гондолы довольно большой сундук.

— Какая знакомая резьба, — протянула Маура, проводя по его крышке пальчиком.

— Экселленсе велел Ночным господам прихватить его из гардеробной во дворце дожей.

— Милый Лукрецио! — Я отбросила крышку. — Он о нас позаботился.

Там были десятки платьев, и маски, украшенные перьями и драгоценностями, и туфельки с пряжками, и вышитые золотой канителью башмачки. Одежды хватило на всех с избытком. Карло, оставшись в мужском костюме, набросил поверх плащ и надел кошачью маску Ньяга, мы с Маурой оделись Дамами, я — алой с золотым, она — черно-белой. Кажется, у этой дамы было отдельное имя — Домино.

— А что экселленсе просил передать мне на словах? — спросила я уже в гондоле.

Маска Кошки блеснула в лунном свете, из-под нее донесся вздох:

— Ты уверена, что хочешь об этом знать?

— Чезаре мне изменяет? С кем? С Паолой?

— С Ангелой. Он велит одевать ее в наряды догарессы и каждую ночь запирается с ней в вашей спальне.

— Какой кошмар! — ахнула Маура.

— Слуги уверены, что таким образом Чезаре пытается утолить тоску по доне Филомене.

— Небольшое утешение, — сказала я зло. — Что вампирам удалось прознать о прочем? Артуро?

— С этим все чисто, то есть похоже на правду. Отходные молитвы над телом синьоры Муэрто прочел лично кардинал, гроб отправили в портшезе на пристань. Коппальди взошел на борт… Черт, князь не сказал мне названия борта.

— Это важно?

— Не знаю! Но я должен был уточнить. Эта Лукреция…

— С этого места, — тонким голоском, о который можно было порезаться, попросила Маура, — поподробнее. Нашего Маламоко принимала сестра его сиятельства?

«Наш Маламоко» глухо ответил «да». Его тоненько спросили, хороша ли княгиня. Я решила прийти на помощь другу:

— Лукрецио говорил, что они близнецы. Представь себе женскую ипостась чудовищного князя и прекрати ревновать.

— Князь красавчик! — начала Панеттоне в запальчивости, но осеклась под тяжелым взглядом «супруга».

Я подумала, что им поскорее надо пожениться и завести малышей, потому что от их бесконечных сцен мне впору выть.

Видимо, загадочная Лукреция все же не оставила Карло равнодушным, потому что против посещения Рива дельи Скьявони с веселыми местечками на ней он ни словом не возразил.

Мы оставили гондолу в длинном ряду таких же глянцево-черных лодок у городского причала. Маура взяла под руку меня, чтобы кое-кто помучился небрежением. И мы медленно пошли вдоль пристани, дивясь нарядному многолюдию, вычурной отделке зданий и тому, насколько здешнее веселье было гуще и крикливее, чем на пристойных центральных площадях Акводораты. Карло брел за нами следом.

— Путтана! — вдруг вскрикнула Маура, резко остановившись.

— Тише! — Я испуганно осмотрелась. — Разумеется, путтана, их здесь довольно много. Не собираешься же ты каждой сообщать, кем именно она является?

— Путтана Раффаэле, — уже тише пробормотала Панеттоне и кивнула на лодки. — Сама посмотри.

Я проследила жест. На волнах внизу покачивалась алая с золотом гондола. Та самая. Маламоко нам это подтвердил.

«Ах, будь с нами малышка-маджента, — подумалось мне, — эта посудина уже полыхала бы, подняв столб пламени до неба».

Маура не думала. Она подобрала с мостовой кирпич и, перегнувшись через парапет, отпустила его. Раздался треск.

— Бежим!

Расхохотавшись, мы взялись за руки и припустили куда глаза глядят.

Наша крошечная месть наполнила меня беззаботной радостью. Карло нагнал нас в переплетении переулков, мы как раз вполне успешно отбивались от ухаживаний двух нетрезвых синьоров самой материковой наружности. По-аквадоратски поклонники не разумели, поэтому переспрашивали, куда именно предложили им проследовать прелестные синьорины. Мы хохотали как ненормальные. Маламоко пообещал нас отшлепать, потом перешел на гортанную чужеземную речь и что-то пообещал синьорам. Провожая две понурые фигуры взглядами, мы с Маурой решили, что Такколо только все портит.