А р и с т о д е м. Ты держал когда-нибудь в руках свинцовый отвес, которым пользуются каменщики?
К с е н и а д (ничего не понимая). Зачем мне его держать? Какая связь с…
А р и с т о д е м (привязывает конец веревки к чаше и заставляет ее качаться как маятник). Вот смотри, это выглядит примерно так. Толкаешь свинец в одну сторону, а он стремится в другую. А позволь ему свободно раскачиваться, он останавливается и возвращается в первоначальное положение. То же и с этими юношами. Сколько их ни толкай в ту или другую сторону, они все равно займут вертикальное положение, которое — это скажет любой — является весьма достойным.
К с е н и а д (в отчаянии). Тогда что же делать?
Аристодем приветливо улыбается. Перерезает нить ножом, и чаша с шумом падает на пол. Ксениад растерянно и в недоумении смотрит. Аристодем хлопает в ладоши. Появляются д в о е л ю д е й, которых мы будем называть первый и второй прислужники. Они подходят к Аристодему, который шепчет им что-то, затем молча удаляются.
А р и с т о д е м. Эй, что же вы все такие хмурые? Веселитесь, трусы!
ИНТЕРМЕДИЯ
Диоген с протянутой рукой стоит перед статуей. Появляется А р и с т и п п.
А р и с т и п п. Что ты делаешь, Диоген? Просишь милостыню у статуи?
Д и о г е н. Мне надо научиться переносить отказы.
А р и с т и п п. У тебя только шутки на уме.
Д и о г е н. Если бы я постоянно не шутил, я был бы самым печальным и угрюмым из людей.
А р и с т и п п. Философ должен быть серьезным человеком, а не скалящейся обезьяной.
Д и о г е н. Откуда ты знаешь, что в действительности человек не скалящаяся обезьяна, а я — не его правдивое зеркало?
А р и с т и п п (улыбаясь). Жаль, ты умный юноша!
Д и о г е н. Это верно — я не глуп, но почему жаль?
А р и с т и п п. Ты не употребляешь своего ума с пользой.
Д и о г е н. Если я употребил свой ум на то, чтобы вызвать улыбку философа Аристиппа, который, как известно, никогда не улыбался, не значит ли это, что я употребил его с пользой?
А р и с т и п п. Нужно, чтобы и ты извлекал какую-нибудь пользу, Диоген.
Д и о г е н. Я ее извлекаю — я мыслю.
А р и с т и п п. Нужно, чтобы ты где-нибудь осел, не бродяжничал больше, не просил милостыню, не подвергался травле.
Д и о г е н. Если б я не бродяжничал, не просил милостыню и не подвергался травле, ты полагаешь, я смог бы мыслить?
А р и с т и п п. А как же тогда мыслю я?
Д и о г е н. Ты мыслишь по-своему, потому что ты Аристипп, а я — по-своему, потому что я Диоген. Как ты считаешь, что людям больше нужно — два Аристиппа или один Аристипп и один Диоген?
А р и с т и п п. Я вижу, что у тебя на все готов ответ.
Д и о г е н. У какого философа нет на все ответа?
А р и с т и п п. У Сократа.
Д и о г е н. За то его и убили. Я хочу жить.
А р и с т и п п (качая головой). Из-за ответов тоже можно умереть.
Д и о г е н. Особенно из-за дерзких ответов.
А р и с т и п п. Я рад, что ты стал мудрым.
Д и о г е н (гневно). Ах вот как, ты рад! В глубине души ты уверен, что мудрым можешь быть только ты.
А р и с т и п п. Ты очень скверно обо мне думаешь, Диоген.
Д и о г е н. Не злись. И я в свою очередь уверен, что только я могу быть мудрым. Если б мы думали иначе, какой смысл был бы нам обоим заниматься философией?
А р и с т и п п. Если бы мы действительно так думали, все застыло бы в неподвижности, особенно мысли.
Д и о г е н (с большим трудом признает правоту собеседника). Да… кажется… я думаю… возможно, ты прав… Что пользы мне в мудрости, не знай я, что ты и еще кто-то мудрый?.. Она истощилась бы во мне…
А р и с т и п п (довольный его поражением). Ты молод, но у тебя душа старика.
Д и о г е н. Разумеется, это делает мне честь.
А р и с т и п п. Старики, возможно, мудрее, но они и злее.
Д и о г е н. Значит, у тебя ослабла намять, Аристипп, и ты уже забыл, сколько злости может вместить душа юноши.
А р и с т и п п. Будем друзьями, Диоген. (Протягивает ему руку.)
Д и о г е н (не проявляя ни малейшего желания пожать руку старого философа). Я никому не могу быть другом.
А р и с т и п п. Тот, кто не может быть другом, либо хозяин, либо раб.
Д и о г е н. Либо свободный человек.
А р и с т и п п. Я так и сказал: свободный или раб.
Д и о г е н. Нет, ты сказал: хозяин или раб.
А р и с т и п п. Хозяева, разумеется, свободны.
Д и о г е н. Нет. Они связаны с рабами и другими хозяевами, с законами, которые помогают им жить как хозяевам и иметь рабов. Свободными не могут быть ни хозяева, ни рабы, ни — сердись ты или не сердись — ни друзья.
А р и с т и п п. Это не человеческая философия.
Д и о г е н. Собачья. (Достает из котомки несколько листьев салата и начинает есть.)
А р и с т и п п. Ничего себе, сидишь и ешь здесь, на площади!
Д и о г е н. Что ж делать, если здесь, на площади, я захотел есть?!
А р и с т и п п. Ты все выворачиваешь наизнанку, Диоген.
Д и о г е н. А ты точно знаешь, где лицо, где изнанка?
А р и с т и п п (раздраженно). С тобой невозможно вести дискуссию!
Д и о г е н. Не я начал эту дискуссию.
А р и с т и п п. Ты зол и высокомерен. Людям следует избегать тебя. (Уходит.)
Д и о г е н. Этого я и добиваюсь: чтобы они меня избегали. (Кричит ему вслед.) Советую и тебе поесть салата. Он очень полезен. Для ума.
Аристипп не отвечает.
Д и о г е н (остается один. Бормочет, продолжая есть). Я был груб с ним… Я не хотел, боги свидетели… Почему я никогда не могу быть добрым? Хоть раз в жизни…
НЕБО АФИН
Улица в Афинах. Большинство горожан еще не проснулись, утомленные ночными увеселениями. Д и о г е н останавливается перед домом, стучит посохом в дверь. Никто не отвечает. Он снова стучит. Наконец показывается голова сонной и растрепанной м о л о д о й ж е н щ и н ы.
Ж е н щ и н а (видя, что он грязный и в лохмотьях). С утра начинаете попрошайничать! У меня ничего нет! Работай, ты молод! Кто не работает, тот не ест.
Д и о г е н. А кто не ест, тот не работает. (Показывает пустую суму.) Может, у тебя найдется постель на несколько ночей…
Ж е н щ и н а. Постель? Для кого?
Д и о г е н. Для одного философа.
Ж е н щ и н а (резко). Нет. (Чувствуя потребность объяснить.) Нет у меня постелей для философов. Они если поселяются, то не уходят… И ничего не платят… И живут долго…
Д и о г е н (улыбаясь). Может, тебе повезет: его приговорят к смерти и ты скорее избавишься.
Ж е н щ и н а. А где философ?
Д и о г е н (разводя руками). Перед тобой.
Ж е н щ и н а (с гримасой). Ты?
Д и о г е н. Тебе не верится?
Ж е н щ и н а. Судя по тому, какой ты грязный, ты, видно, и вправду философ.
Д и о г е н. Я из праха, прахом и стану. Может, поторгуемся?
Ж е н щ и н а. А чего торговаться? У меня всего одна постель. Да и в той сплю я.
Д и о г е н. Если ты возьмешь меня в свою постель, я дам тебе свет и тепло.
Ж е н щ и н а. Свет, ты?
Д и о г е н. Свет мудрости и тепло тела.
Ж е н щ и н а. Мудрость мне ни к чему. И так проживу… А тепло… (Смеется.) Не думаю, что тепло проникнет сквозь грязь на твоем теле!
Д и о г е н (весело подмигивая). Ради тебя, красавица… (уточняя) и ради твоей постели я готов даже вымыться.
Ж е н щ и н а (снова внимательно оглядывая его). Если вымоешься, то входи!
Д и о г е н (горько). Как странно устроен этот мир. Никто ничего не дает, не попросив чего-либо взамен. Ты одинока?
