П е т р е с к у. Эсэсовская дивизия подходила к городу… Помнишь, как мы разозлились. В одной национал-цэрэнистской газетенке{90} был напечатан призыв: «Не сопротивляйтесь!» Пусть, мол, дивизия пройдет через наш город… Она уйдет… и все обойдется без кровопролития…

С т о я н. Из наших кое-кто тоже придерживался такого мнения. (Резко, жестко стучит кулаком по столу.) Этого никак нельзя было допустить! Никак! Понимаешь? Пришло время с оружием в руках показать всем, что мы существуем! Как нация мы, румыны, как партия мы, коммунисты. (Пауза.) Просидев всю войну в тюрьме, я страдал от своего бездействия, от невозможности хоть что-то сделать, чтобы приблизить двадцать третье августа…{91} Не все складывалось так, как хотелось. Мешали тысячи причин — ты знаешь…

П е т р е с к у. Знаю. Ох как хорошо знаю! Однажды я даже решил покончить счеты с жизнью. Такое, правда, со мной случилось всего один раз.

С т о я н. И что же?

П е т р е с к у. Тогда я подумал: должна же существовать какая-то высшая мудрость. Если человек сомневается — ни жизнь, ни смерть уже не имеют значения. Умереть в сомнениях нелепо. Лучше мучиться, но искать истину. Иначе теряет смысл борьба за то, что я считал и считаю предназначением человека…

С т о я н. А именно?

П е т р е с к у (просто). Свобода.

С т о я н. Цэрэнистская газета, которая призывала к пассивности и повиновению, если не ошибаюсь, называлась «Свобода».

П е т р е с к у. Да. Я, как сейчас, вижу господину Дэрнеску — элегантного, благоухающего…

С т о я н. Помнишь, что он сказал? (Имитируя Дэрнеску.) «Я имею честь представлять национал-цэрэнистскую и национал-либеральную партии. Господа Попп и Дучану просили передать их глубокое сожаление по поводу того, что они не могут принять участие в этом совещании… Помнишь? Это было первое легальное заседание нашего уездного бюро. В зале без стекол, без мебели, прямо за бильярдным столом…

П е т р е с к у (смеется). Ну и память у тебя! Я только помню, как ты ему ответил, словно родился дипломатом. (Играет «роль Стояна».) «Меня очень беспокоит состояние здоровья вышеназванных господ. И в то же время я счастлив, что две представительные партии, которые вечно враждовали, нашли наконец общий язык…»

Оба смеются.

С т о я н. Правда? Так я сказал? (Вживаясь в собственную роль.) «Они не пройдут! А эта газетенка…»

П е т р е с к у. «Но, господин Стоян…»

С т о я н. «…призывает население не мешать эсэсовцам маршировать по улицам города. Не дай бог прольется кровь! Нет уж, господа! Отряды патриотов будут стоять насмерть до прихода советских и румынских войск!»

П е т р е с к у. «Как директор и владелец металлургического завода, я запретил своим рабочим принимать участие в авантюристических акциях…»

С т о я н. «А вы их мнением поинтересовались? Господин Дэрнеску, я вынужден вас огорчить. Дело в том, что мы возродили профсоюзы… А рабочие — рисковые ребята, они будут драться за свои убеждения. Конечно, вы уже отвыкли от этого. Ничего не поделаешь — придется привыкать».

П е т р е с к у. Как же мы были молоды тогда!

С т о я н. Знаешь, я его как-то встретил, Дэрнеску.

П е т р е с к у. Да ну?

С т о я н. По-прежнему элегантен, бодр. Тюрьма спасла его от цирроза и холестерина… Когда в шестьдесят четвертом его освободили, он стал работать бухгалтером-экспертом — в этом деле он кое-что смыслит. Теперь на пенсии… Выжил в классовой борьбе. Знаешь, что он мне сказал? «Господин Стоян, перед вами я готов снять шляпу. Я признаю себя побежденным, вы осуществили то, что нам было не под силу». Лицемер проклятый…

П е т р е с к у. Отчего же — он был искренен. Мне он сказал то же самое.

С т о я н. Когда? Где?

П е т р е с к у (жестко). В тюрьме.

Во дворе. Входит  Т и б е р и у  М а н у — суетлив, но элегантен. Портфель туго набит. Видит  О л а р и у.

М а н у. Он здесь? Здесь? Привет, Василе.

О л а р и у. Здравия желаю, товарищ Ману.

М а н у. Как дела? (Тихо.) Что это взбрело ему в голову? Созывает нас, словно… Наорал на меня по телефону… Комната была полна народу, а то бы я ему ответил… Бывают же люди — никак не могут свыкнуться с мыслью… что все кончено. Ну был ты тем, кем был. Страна, партия признают твои заслуги, ценят тебя, а теперь занимайся своим делом и другим не мешай.

О л а р и у (сквозь стиснутые зубы). Катись-ка ты отсюда, а то я тебе физиономию разукрашу.

М а н у (теряется от неожиданности). Кто вам позволил! (Берет себя в руки.) Надо же… Ну погоди, товарищ Олариу, мы еще с тобой поговорим!.. Может быть, заведующий уездной столовой по-прежнему считает себя полковником Госбезопасности? Который творил, что хотел. Завтра с утра явишься ко мне! (Уходит.)

М э р и е ш. Деловой человек этот товарищ Ману. Любую проблему может решить. Уезд знает как свои пять пальцев.

О л а р и у. Да, деловой человек.

В доме. Торопливо входит  М а н у, словно бежал всю дорогу. Увидев  П е т р е с к у, растерялся. Не знает, с кем первым здороваться.

М а н у. Здравия желаю, товарищ профессор… Здравия желаю, товарищ Стоян. Извините, что не мог сразу приехать — как раз шло заседание бюро. Надо было послушать, какие будут задания, разъяснения…

С т о я н. Неужели ты не член бюро?

М а н у (отчужденно). Будто вы не знаете?.. Сейчас выдвигают молодые кадры, с высшим образованием. Необыкновенные люди. А нас потихоньку-полегоньку… Диалектика…

С т о я н. Своим блестящим анализом ты все расставил по своим местам. И чем же ты занимаешься?

М а н у. Я секретарь Уездного совета.

С т о я н. Тогда какие могут быть жалобы?

М а н у. Я — жалуюсь! Когда это было, товарищ Стоян? Конечно, задачи перед нами поставлены грандиозные, и мы стараемся не ударить в грязь лицом. План капиталовложений по уезду выполнен на сто семь и шестьдесят пять сотых процента, по зерновым — только на девяносто девять и семьдесят пять сотых процента — это из-за дождей… Вступила в строй величественная плотина Дорна Маре…

С т о я н. Знаю. Разве не вы пригласили меня на торжественный пуск?

М а н у (смеется). Ну конечно… Кому же, как не вам, присутствовать при таком событии.

С т о я н. И чего ты подхалимничаешь, Ману? Теперь это вроде ни к чему.

М а н у. Товарищ Стоян, вы несправедливы… Многие товарищи с глазу на глаз говорят… (Меняет тему.) Вам здесь нравится? После того как вы уехали из этого дома, мы решили превратить его в Дом приезжих для партработников… Но, как видите, почти ничего здесь не изменили… Когда будете ужинать? Я распорядился…

С т о я н (внезапно). Ману, почему ты стал коммунистом?

М а н у (смеется, уж очень нелепым кажется ему вопрос). Товарищ Стоян…

С т о я н (серьезно). Я тебя спрашиваю всерьез. И без лозунгов. Или без лозунгов — ты не умеешь?

М а н у (неожиданно искренне и серьезно). Потому что встретил тебя. (Испугался.) Извините, пожалуйста, но в подполье мы были на «ты».

С т о я н (после паузы, грустно). А потом ты перешел на «вы»…

М а н у (искренне). Ну а как же иначе?! Ведь существует дисциплина, иерархия…

С т о я н (очень тихо). Да…

М а н у. Как мог я позволить себе на заседании в присутствии посторонних сказать вам «ты»! Так знаете до чего можно докатиться! Иногда… Другой раз, с глазу на глаз, может, и вырывалось (смущенно) «ты»… (Радостно.) И я отметил, что вы не превратились в формалиста.

С т о я н (очень тихо). А может, я просто не замечал…