Но почему же ее не упекли до сих пор, несмотря на ее журналистскую репутацию? Причину она узнала всего несколько дней назад.

И причину звали Петронелла Пейдж.

Эта жесткая, как проволочник, сучка, которая на своих шоу, как орехи, щелкала лучших мужчин и женщин нации, была до глубины души тронута учением Остина Трейна; может быть, она была его, в конце концов, самым искренним последователем и учеником, и, может быть, в этом отношении она и останется уникальной. Но, так или иначе, свой вес и свое влияние она использовала, чтобы защитить Пег Манкиевич.

Незадолго до ее поездки по Штатам Петронелла позвонила Пег и попросила заехать к ней в офис. Пег нехотя согласилась, и, когда вошла в кабинет, где сидела Петронелла, та показала ей фотокопию ордера на арест Маргарет Манкиевич.

– Я добилась отмены ареста, – сказала Петронелла.

– Но как?

Пег потом вспоминала, как ее ногти, помимо ее воли, вонзились в плоть ладоней.

– У кого, как вы думаете, находится пленка, которую Остин записал на случай, если ему не дадут выступить на моем шоу?

– Что?

Мимолетная улыбка.

– Да, здесь вы слегка лажанулись. Еще до того, как кто-то из ваших только подумал о том, как бы проникнуть в тайник, где хранилась пленка, я уже наложила на него руку.

Петронелла посмотрела на свои ногти и оценила, насколько они запущенны – кончики обломаны, лак потрескался и частично слетел. На ней был старый свитер и потертые донельзя джинсы: это была особая мода – нынче идет война и, если сочувствуешь правому делу, одевайся как можно более убого!

– Эта пленка способна напугать кого угодно, – продолжила она. – Я прокрутила ее десяток раз. И сделала несколько копий – у меня дома стоит хорошая аппаратура. Теперь все они в надежных руках. Если со мной что-нибудь случится, их используют как положено. Трейниты не побеждены, их просто на время остановили. Слегка оглушили, но не уничтожили.

Пег с трудом сдерживалась.

– Но почему вы их не использовали? – спросила она. – Не передали в своей программе? Не опубликовали текст?

– Потому что Остин все еще с нами. Не так ли? И, как я думаю, у него есть причины вести себя именно так, как он ведет себя, хотя я и не могу понять, что это за причины. И тем не менее…

Она колебалась.

– И тем не менее я верю ему. Так же, как и вы, как я полагаю.

Пег не ответила, и Петронелла резко вскинула голову.

– Верите? – спросила она настойчиво.

– У него… у него был один срыв. Мне так нужно с ним поговорить! Я боюсь, они превратят его в настоящего сумасшедшего! Навсегда!

– Знаете, – сказала Петронелла задумчиво, – после расследования беспорядков, произошедших на ферме Бамберли, я ознакомилась со свидетельскими показаниями. Их давали собравшиеся там подростки – юноши и девушки. Так вот, они в один голос утверждают, что сумасшествие в этом мире – это нормальное, единственно нормальное состояние. Может быть, они правы…

Пег была на свободе, а свобода – вещь ценная, и рисковать ей не стоит. Хью каким-то чудом осознал это и сдержался, не стал отвечать Пег. Вместо этого он скорчил гримасу обеспокоенного придурка и сказал подоспевшему охраннику:

– Палец ушиб на ноге.

И охранник погнал заключенных дальше, к дому.

– Это мое задание, – сказала Пег, закончив объяснять полковнику Сэдлеру причину своего приезда. Полковник не горел желанием помогать этой писаке, и он на протяжении всего разговора успел трижды сообщить ей, как он зол на то, что пришлось вернуться в США из Гондураса, где он здорово повеселился, колошматя этих «Тупамарос».

– …и для того, чтобы его выполнить, я должна поговорить с этими… рабочими, – сказала она.

– Берите кого хотите, – буркнул полковник и чихнул, после чего, извинившись, продолжил (множество людей вокруг то и дело чихали, и Пег боялась, не обострится ли от всего этого ее синусит). – Все они тут отморозки. Кого ни возьми, наткнешься либо на террориста, либо на предателя, либо на сторонника «Тупамарос». А больше всех здесь сознательных отказников. Те, кто говорят, будто мы арестовываем добропорядочных граждан, откровенно лгут. Наши подопечные – это люди, которые в минуту острой необходимости отказались ответить на призыв родины.

Так Пег удалось этим вечером поговорить с Хью – в относительной безопасности, наедине.

– Прости! – сказал тот негромко. – Я едва тебя не выдал. У меня голова частенько плывет: когда сюда добрался, то хлебнул местной водички. Наверное, отравился.

Он помедлил, нерешительно разглядывая Пег.

– Это ведь ты, верно? То есть я тебя ни с кем не путаю? Так трудно держать связь!

Жалкий, тихий голос – он едва не скулил.

– Ты ведь была подружкой этого парня – Децимуса, точно?

Пег кивнула. Сердце ей терзала боль. Когда она впервые познакомилась с этим парнем, он ей не понравился. Но тогда он был совсем не таким. Теперь он дрожал и все говорил и говорил, не переставая, словно разговорами хотел помешать себе думать. Как Пег было его жаль!

– Я знаю еще одного его друга. – сказал Хью, и глаза его блеснули. – Карла. Ты его тоже знаешь. Он работал на гидропонной ферме Бамберли. Был знаком с Децимусом, и тот ему нравился. Мне бы, наверное, тоже понравился, если бы я его встретил. Однажды Карл сделал ему подарок – вынес немного еды с фермы. Он работал на упаковке или погрузке… я точно не помню.

– Ты сказал, что Карл дал ему еду с фермы? – медленно спросила Пег.

– Ты что, не слушаешь? Именно это я и сказал. Подарок на Рождество, сказал он. Ты помнишь Карла? Давно его видел. Хотел бы я знать, где он теперь. Я люблю его. Надеюсь, у него все в порядке…

И Хью принялся барабанить костяшками пальцев по коленке, а голос его становился все тише и тише, пока не умолк совсем.

Голосом сдавленным, словно петля затягивалась вокруг ее горла, Пег проговорила:

– Значит, твой друг Карл дал Децимусу «нутрипон» с фермы в качестве подарка к Рождеству. Так?

– Черт! – возмутился Хью. – Если ты не слушаешь, что я говорю, мне лучше заткнуться и отвалить.

И, встав, он пошел прочь.

– О боже! – прошептала Пег. – О боже мой!

Он так долго пользовался этим именем, что даже привык думать о себе как об Осси. Но он не собирался уступать свои заслуги тому типу, который так покорно дал себя арестовать и, что еще хуже, собирался предстать перед судом лакеев истеблишмента, которых мог запросто свергнуть и втоптать в грязь.

Поэтому он положил в карман листок бумаги, на котором было написано: «Меня зовут Беннетт Кроутер». И туда же сунул свое фото.

Он не надеялся протянуть долго. Но то, что он не сдастся без борьбы, было очевидно. Он с трудом ходил, видел, дышал. Врачи сказали, это что-то типа инфлюэнции, которая убивает людей в Китае и Японии, и вот – явилась на Западное побережье. И все-таки новости из Гондураса внушали надежду: «Тупамарос» взяли Сан-Педро-Сула и продвигались на север, а первым эдиктом по сути уже законного правительства был закон о немедленной национализации предприятий, производящих токсичные отходы. Конечно, потребуется время для реализации этого закона, а тут еще и голод, но…