Наступила тишина. И в этой тишине Пег, вполне намеренно, хихикнула. Достаточно громко для того, чтобы этот звук эхом пронесся по залу.

– Тишина! – сердито произнес судья. Пег поймала на себе взгляды, а один из вооруженных охранников двинулся к ней. Она поглубже забилась в кресло и затихла.

– Ну что ж, молодой человек, – произнес судья, стараясь казаться добродушным, – я понимаю, что после того, что с вами произошло, наше заседание является для вас серьезным испытанием, но уверяю вас, что вы сможете сообщить нам все, что считаете нужным.

– Я не буду молчать! – крикнул Гектор, но на этот раз не судье, а отцу, который пытался удержать его на месте. Встав, Гектор сказал:

– Сэр! Этот человек – совсем не тот, кто похитил и удерживал меня. Тот был толще, с длинными волосами, плохими зубами, без очков, грязный…

– Но ты же сказал, что тебя похитил Остин Трейн! – взревел отец.

– Это – не он! – крикнул Гектор.

Ощущение было такое, что судья вот-вот упадет в обморок – камера показала, что он несколько мгновений сидел с закрытыми глазами. Очнувшись, под аккомпанемент гула голосов собравшейся в зале суда толпы и общего покашливания, которое стало нынче общим местом в публичных местах (и бороться с этим было глупо), он спросил:

– Правильно ли я понимаю, что этот юноша никогда не встречался с подзащитным?

На стороне обвинения – спешные переговоры. После чего прокурор попросил:

– Ваша честь! Мы просим объявить перерыв!

– Отказано! – провозгласил судья, ни минуты не колеблясь. – Все это в высшей степени необычно! Я бы даже сказал, что в более нелепой ситуации я за двадцать лет работы не оказывался. Я жду ответа на свой вопрос.

Все смотрели на семейство Бамберли. Наконец Роланд не без труда встал. Было видно, что лет ему немало.

– Ваша честь! – сказал он. – Если учесть то напряжение, в коем пребывает мой сын, только-только оправившийся от ужасных болезней, которые он получил…

– Понимаю! – отозвался судья. – Но меня интересует: кто несет ответственность за столь вопиюще некомпетентный подход к делу?

– Ваша честь! – сказал прокурор, выглядящий таким ошарашенным, словно на него упало небо. – Но потерпевший опознал подзащитного по фотографиям!

– Я это сделал, чтобы вы от меня отвязались! – крикнул Гектор. – Вы меня достали еще больше, чем мои похитители!

К этому моменту шума в зале было уже не унять, и голос Гектора был едва слышен. Пег, посмеиваясь, сидела в своем кресле, испытывая чистое удовольствие. Какой глупостью было подозревать Остина в том, что он сошел с ума! Эти люди поставили для него позорный столб, но сами себя к нему и пригвоздили!

– Я требую порядка! – взревел судья, ударив своим молотком по столу, и шум понемногу затих. Очевидно, что всем, в том числе и судье, требовалось хоть какое-то объяснение происходящему.

– Итак, – продолжил судья, когда наконец получил возможность говорить и быть услышанным. – Правильно ли я понял, Гектор Бамберли, что вы идентифицировали этого человека только по фотографиям?

– Да задолбали они этими фотографиями! – сердито ответил Гектор. – Говорили, что Трейн просто надел парик. Что он работает мусорщиком, а потому всегда грязный. Они дергали меня день и ночь, и в конце концов я согласился, только чтобы от меня отстали!

Он неожиданно сел. Рядом с ним, похожий на покрытую инеем мраморную статую, стоял его отец.

– Ваша честь! – вдруг произнес Остин Трейн. Судья повернулся к нему, и его ошарашенный вид говорил – он готов принять помощь, откуда бы она ни исходила.

– Слушаю вас! – сказал судья.

Пег сжала кулаки, чтобы не закричать, как кричат подростки на концертах группы «Язык тела». В голосе Остина зазвучало нечто, что в свое время превратило Петронеллу Пейдж в его убежденную сторонницу. Неужели он воспользуется данным ему шансом и обратится к миллионам?

– Ваша честь! – сказал Остин. – Я полагаю, вы хотите услышать объяснение возникшей смехотворной ситуации.

– Именно так! – отозвался судья. – И я жду объяснения именно от вас! Вы молча сидели в камере, когда только одного вашего слова было достаточно, чтобы избавить нас от этого… от этого фарса!

И добавил:

– Но только попрошу вас покороче!

– Я постараюсь, ваша честь! – ответил Остин Трейн. – Если быть кратким, все получилось таким образом потому, что мои преследователи, зная, что существует больше двухсот людей, принявших мое имя, так сильно желали меня распять, что даже не удосужились показать меня потерпевшему.

– Трейн! – Судья был готов взорваться. – Призываю вас к порядку. Это – суд, а не форум, где вы можете произносить свои предательские речи!

– Я молчал даже тогда, когда в том, чего не совершал, меня обвинял сам Президент, – парировал Трейн. – И пусть американцы сами решат, виновен ли я в том, в чем обвиняет меня судья, – в предательстве. Хотя здесь меня пытались судить по совершенно иному поводу.

– Он сделал это! – воскликнула Пег, с удивлением обнаружив, что она вскочила со своего места и теперь приветственно машет Остину рукой – несмотря на требования сесть на место. Она подчинилась, вполне удовлетворенная тем, что происходит. Он перешел водораздел. Теперь, если судья заставит его замолчать, миллионы и миллионы по всей стране станут требовать объяснений и будут готовы действовать, если они их не получат.

Это понимал и судья. Побелев лицом, он шевелил губами так, словно его вот-вот вырвет. Неожиданно, без всякого предупреждения, он вскочил и выбежал из зала суда, сопровождаемый ревом толпы собравшихся в зале людей.

Остин ждал, положив руки на барьер. Наконец он произнес в ближайший к нему микрофон:

– Я думаю, большинство людей хочет услышать то, что я хочу сказать, – даже если судья и боится этого.

– О, Остин! Я тебя люблю! – прошептала Пег. Она почувствовала, как слезы текут по ее щекам. Это было самое мощное театральное действие из всех, что она видела – куда там Петронелле Пейдж! Здесь воздействие на аудиторию было в десятки раз сильнее. Она хотела крикнуть: продолжай! Но голос застрял где-то в глубине горла. Но это не имело никакого значения – люди вокруг требовали того же.

– Благодарю вас, мои глубоко несчастные друзья! – сказал Остин на камеры, которые теперь замкнули свое кольцо вокруг него. – Отравленные, больные, а теперь еще и голодающие… Нет, я не шучу, хотя очень хотел бы отделаться шуткой. И более того, я не шутил, когда говорил, что люди, предающие меня суду, – полные идиоты. Они причинили вам самое большое из возможных зол – они лишили вас рассудка. И никакого утешения нет в том, что то же самое они делают и в отношении себя.

Он сделал паузу и продолжал:

– Мое мнение по поводу того, что загрязнение окружающей среды ведет к умственной деградации населения, глубоко верна. Если бы это было не так, разве я сидел бы сейчас на скамье подсудимых – я, не похищавший Гектора Бамберли?

Раздался смех – свободный, громкий, от которого разбегаются призраки и привидения.

– И именно поэтому, – продолжал Трейн, выпрямившись во весь рост, – любой ценой – ценой для меня, для вас, для всего человечества – тот способ существования, который нам навязывают эти идиоты, должен быть заменен иным – если мы хотим выжить как вид.

Его голос неожиданно поднялся и гремел теперь как гром.

– Планета Земля не может себе позволить этого!

Он победил их! «Я никогда не думала, что он сможет это сделать», – думала Пег. Но он их победил! Господи! Только взгляните на этого оператора, стоящего за камерой, – его трясет с головы до ног. Сейчас он разревется, как это в свое время сделала Петронелла.

– Наш способ существования… – произнес Остин, вновь перейдя на разговорный тон. – Да, все мы живем в условиях военного положения. Было заявлено, что мы ведем войну, что Денвер подвергся химической атаке. Что это была за атака? Яд, который спровоцировал сумасшествие тысяч и тысяч жителей Денвера, – это боевой психомиметик, основанный на вытяжке из семян спорыньи, поражающей рожь. Этот яд известен под армейским кодовым названием «BW», и производился он, в порядке эксперимента, в Форте Деррик, в Мериленде, с 1959 по 1963 год, а затем был захоронен в стальных контейнерах на заброшенной шахте, где когда-то добывалось серебро. Вам интересно узнать, что с ним произошло?