Сверху нам хорошо было видно, насколько упорные бои идут по всей линии соприкосновения. Очень помогла нашим наземным войскам поддержка с воздуха. Полковник Ерёмин прислушался к моему совету и активно использовал уже не такие эффективные истребители И-153 «Чайка» и И-15 бис в качестве лёгких штурмовиков. Ну а нам всё же пришлось выступать их прикрытием от атак немецких истребителей. Потери «чайки» и «супер чато»[34], конечно, несли большие, но и шороху наводили немало, уничтожая технику и артиллерию противника и поливая пулемётным огнём скопления пехоты немцев.

Не забывали мы и о свободной охоте. Как смеялись наши лётчики, летали проветриться в свободное от работы время. Во всяком случае, старались, чтобы одно звено этим занималось. Почти из каждого вылета возвращались с парой-тройкой побед. Так и «развеивались», ежедневно сменяя друг друга.

А после полётов, какими бы ни были уставшими, почти все дружно шли на устроенное неподалёку стрельбище, где с удовольствием стреляли по полюбившимся всем тарелочкам. Где они их нашли, остаётся загадкой. На мои осторожные расспросы только хитро улыбались, однако из столовой жалоб на нехватку посуды не поступало. Ну а патронами для ружей запаслись ещё в Раменском.

Увы, но такое времяпрепровождение прошло мимо меня. Каждую свободную минуту я систематизировал на бумаге процесс подготовки, описывал и рисовал новые тактические схемы. Это мне Ерёмин посоветовал сделать.

В середине августа со свободной охоты вернулось звено старшего лейтенанта Гуладзе. Стоило лишь винтам остановиться, как Дункан выскочил из кабины, сбросил с себя парашют и, с силой швырнув на землю шлемофон, едва не начал топтать его ногами, громко выкрикивая русские и грузинские ругательства и грозя кулаком в сторону заката. Наконец, смачно плюнув в ту сторону, он поднял с выгоревшей на солнце травы шлемофон, стряхнул с него пыль и пошёл в сторону наших землянок. Я как раз только умылся и, вытираясь полотенцем, смотрел на весь этот цирк.

– Зураб, ты чего такой нервный?

– Ай, прэдставляешь, командыр, лэтим, и тут навстрэчу нэмцы. Восэм. «Мэссэры». Как на параде, – активно жестикулируя, рассказывал Гуладзе. – Ну, мы обрадовалыс, на них довернули, а они, эти шакалы, в вираж и удралы. Лэтим дальше. Опять нэмцы. «Лаптёжники» и тоже восэм «мэссеров». Нас увидэли и тоже удралы. Ну как тут работать, а?! Никого не сбили, зря бэнзин сожгли. Прышлось на пэрэдовой расстрелять миномётную батарэю у нэмцев и по окопам из пулэмётов пройтись.

Расстройству Гуладзе не было границ.

На следующий день я сам стал свидетелем странного поведения немцев. Мы пристроились к идущим на штурмовку Ил-2, надеясь использовать их в качестве приманки. Ну не могли немцы не клюнуть на такую лакомую добычу, как не прикрытый с хвоста одноместный штурмовик. И они клюнули, но потом что-то явно пошло не так. Я успел срезать одного с дальней дистанции, и тут же целый штаффель «мессеров» резко развернулся и дал дёру.

– Э, куда?! – только и успел я проорать в эфире, прежде чем немцы скрылись в утренней дымке.

Ещё через день стала ясна причина такого поведения немцев. Сбитый над нашей территорией и попавший в руки красноармейцев немецкий лётчик рассказал, что им было приказано всячески избегать боя с самолётами с красными оконечностями крыльев: мол, на них летают какие-то особенные лётчики из личного полка Сталина, встреча с которыми в воздухе означает верную смерть. По данным радиоперехвата, которыми с нами поделился командующий ВВС фронта полковник Науменко, немецкие авианаводчики уже начали орать: «Achtung! Rote Flugel im Himmel!»[35]

Семнадцатого августа, собрав ударный кулак, командование фронта предприняло новое наступление. За несколько дней боёв наши части смогли продвинуться лишь на пару километров, а местами и того меньше. В конечном итоге бились лбом об оборону противника, неся при этом немалые потери, аж до десятого сентября, когда Ставка отдала приказ о переходе к обороне. Безусловно, самым положительным результатом всех действий войск фронта стало освобождение шестого сентября города Ельня. А в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое сентября советские войска оставили Киев.

Мы вынуждены были изменить тактику. Теперь мы занимались сопровождением штурмовиков и бомбардировщиков, пытаясь спрятаться среди них. Часто это получалось, и, выскочив как чёрт из табакерки, мы уничтожали пытавшихся атаковать наших подопечных. Дошло до того, что немцы стали с опаской приближаться к любым краснозвёздным самолётам.

Однако выход они нашли. Отправляли в атаку пару, а остальные наблюдали со стороны. Естественно, позволить обижать своих мы не могли и сбивали этих либо храбрецов, либо невезучих, которым выпал такой жребий. А вот остальные тут же ретировались, видя, что им здесь не рады.

Как бы там ни было, но к концу сентября на счету эскадрильи было сто два сбитых самолёта противника. После вышедшего 19 августа приказа № 0299 «О порядке награждения летного состава ВВС РККА за хорошую боевую работу и о мерах борьбы со скрытым дезертирством среди военных летчиков» оказалось, что четверо лётчиков эскадрильи выполнили норму на звание Героя Советского Союза, а уж ордена заработали все без исключения. Да ещё и смеялись, что теперь денежной награды (тысяча рублей за каждый сбитый плюс выплаты за количество боевых вылетов) точно хватит и на коньяк, и тарелок закупить побольше. Свой личный счёт я довёл до сорока семи сбитых.

Все отчёты о боевой работе эскадрильи в целом и каждого пилота отдельно я ежедневно отправлял в штаб ВВС Жигареву. Оттуда заверили, что за наградами дело не станет. Кроме того, отправил в Москву представление на награждение комиссара эскадрильи Гайдара и начальника особого отдела младшего лейтенанта госбезопасности Данилина орденами Красного Знамени, как проявивших особую храбрость и мужество при непосредственной боевой деятельности.

В конце августа немцы решили разделаться с нами раз и навсегда. Рано утром, когда рассвет ещё только-только забрезжил на востоке, над аэродромом появились немецкие пикировщики Ю-87 в сопровождении целой своры Ме-109.

Спасло нас только то, что буквально накануне мы сменили место стоянки и перебрались на другую сторону аэродрома, поближе к импровизированному стрельбищу. Надоело, видите ли, сталинским соколам ноги бить и топать в такую даль, чтобы пострелять вволюшку. Немецкая разведка среагировать на это не успела, и «юнкерсы» вывалили бомбы на пустую опушку. Однако всё же смогли разглядеть, что там никого нет, и развернулись уже в нашу сторону.

Вот в этот самый момент Гайдар вместе с Данилиным подбежали к счетверённой пулемётной установке, расчёт которой посекло осколками от близкого взрыва, и первой же очередью сбили самый настырный «лаптёжник». Идущему следом тоже досталось, и он, чадя чёрным дымом из-под капота, отвалил в сторону и взял курс на запад.

Не ожидая такой ответки, немцы порскнули в разные стороны, что дало время другим расчётам ПВО занять свои места и открыть ураганный огонь. Под их прикрытием смогла взлететь пара Гоч – Смолин и с ходу завалить ещё пару Ю-87 и один «мессер». Увидев, что на взлёт пошли ещё Rote Flugel[36], асы люфтваффе предпочли ретироваться, потеряв при этом ещё пару бомбардировщиков. Так что ордена комиссар с особистом честно заслужили.

В конце сентября из Москвы поступил приказ возвращаться. Только лететь нам предстояло не в Раменское, а на Центральный аэродром. Напоследок вылетели в полном составе к линии фронта, показали себя, пошумели слегка, проштурмовав немецкие позиции, и сбили парочку зазевавшихся немцев.

Тепло попрощавшись с полковником Ерёминым, с которым почти что сдружились, с начальником штаба майором Протасевичем и лётчиками авиагруппы, взяли курс на Москву. Вёл нас наш верный DC-3, который всё то время, что мы геройствовали на фронте, тоже не стоял без дела, то мотаясь за запчастями, то помогая с эвакуацией раненых.