МЕЛОНИ ДРАККАНТ

– Помочь? – лезет Морковка взять из рук Кляксу.

Советую Его Светлости отвалить. Потому что мы уже торчим перед воротами родового поместья. И изнутри поднимается дрянной озноб. А мелкая пригрелась, сопит на руках и пахнет живым. И всё лучше на неё смотреть, чем на гербы Драккантов.

Дракон, жрущий другого дракона. Будь они оба неладны.

Гербы – на здоровенных кованых воротах, возвышаются над головой. Зыркают. Давят. Предупреждают всем своим видом, что нам не пройти.

Но я вскрываю при помощи родового перстня калитку возле парадных врат. Она приоткрывается с низким, зловещим скрипом. Здрасьте, добро пожаловать, вам тут не рады.

Душно, влажно, промозгло. Серые изваяния – следствие безумия прадедушки, который сам это всё ваял и выставлял на видных местах. Причудливые уродцы из гранита и мрамора. Бескрылые драконы. Безголовые всадники. Люди-калеки – без рук, но с крыльями. Звери, увечные и от задумки творца, и от времени. Полузасыпанные листьями и загаженные птицами, все в потёках от дождей, и ещё на них расселись вороны.

– Крррра! Крррра!

Они тут повсюду: на крыше замка, на ветвях деревьев. Смотрят злобно и голодно. Настоящие хозяева.

Морковка притих, не заводит это своё насчёт «дом милый, дом родной». Крутит головой и роняет сквозь зубы, что непонятно – с чего бы всё так запущено.

– Кррра-а-а-а!!

На месте бывшего зверинца выросли домики для слуг и сторожей. И домина управляющего. В дверь которой мы и начинаем ломиться. Через четверть часа удаётся добыть пухлого типчика со щетиной и алкогольным духом.

– В вир болотный, – хрипит типчик. – Работники не нужны, тварей не покупаем.

Сую под нос управляющему родовой перстень и дожидаюсь чудесной перемены: «Ой-ой, госпожа Драккант, а мы уж не чаяли, радость-то, радость-то какая, ой, что ж вы так, без предупреждения, мы бы встретили как подобает, а так, видите, и не готовы совсем… а я Эмменто Лорк, управляющий здесь, как рад знакомству…»

На красноватой роже так и написано: «Во припёрлась! А если она сюда с делами имения ознакомиться?!»

– Всё, что угодно, конечно, что угодно…

– Молока, зелья, библиотеку.

– Ч-что?!

С молоком, зельями и тёплой водой для Кляксы – просто. Управляющий с выпученными глазами несётся поднимать на ноги слуг и раздавать пинки. Слуги спросонья начинают метаться и галдеть хуже перепуганного воронья.

С библиотекой сложнее. «Магическая консервация» (она же «сохранка», «обряд ожидания», «сон для замка») запускается в случае, если все члены рода покидают родовое поместье надолго. Активируется мощными артефактами в Ритуальном Зале. Обычно такое делают наследники, которым старое поместье – без надобности, а держать кучу обслуги для поддерживания его в порядке не хочется.

Каждая комната словно окутывается сном. Сохраняющей магической пеленой, которая не даёт замку стареть и разрушаться. «Уснувшие» поместья могут лет триста простоять без всякой обслуги – и в них разве что мебель какая погниёт да полки запылятся. Ещё туда никому не пролезть. Разве что у тебя при себе перстень Рода.

Управляющий ни черта не знает, можно ли снять «сохранку» только с библиотеки. Мямлит и бегает глазками, и у Морковки сдают нервы:

– А снять со всего поместья её можно?!

Боров-Лорк хватается за сердце и начинает трястись. От такого жестокого с ним обращения.

Надежды, что не придётся заходить в дом, тают на глазах. По всему выходит, что Его Светлость без меня внутрь не пройдёт. А родовой перстень я ему передать не могу: останется или без рук, или без магии.

– … хотите сказать, что Венейги ни разу не были внутри? – разоряется Морковка. –Ну, а если мы сначала зайдем в Ритуальный зал, снимем защиту, а потом…

В конце концов мне надоедают эти магическо-теоретические диспуты.

– Ты! Берешь с собой слуг, молоко, зелья, воду. Идёте за нами. Я пойду впереди с перстнем. Защита должна пропустить, раз вы со мной.

Полчаса спустя мы тащимся по двору ко второму парадному входу. Я впереди и с перстнем. Морковка позади и с Кляксой на руках. Сзади управляющий и двое из старой прислуги Драккантов. С молоком, водой, зельями. Слуги – с остатками слёз и с пониманием на физиономиях. Вспомнили меня и ничему уже не удивляются.

Парадная дверь покорно скрипит, принимая оттиск перстня. Позади хором начинают чихать и молиться.

«Сон замка» ощущается – плотная волна затхлого воздуха. Словно входишь поутру в спальню, где вповалку спала дюжина человек. Пыль, нечем дышать – и темно в коридорах.

В темноте даже лучше. Не хочется глядеть на это пыльное гнездо. Уснувшее. Давным-давно чужое. Тут давно нет ничего, что моё. Кроме проклятой, ознобной памяти, вылезающей из-за каждого угла.

Следов папашиного смеха и мамашиных духов. Его попоек, охот, дуэлей. Её вышивания, танцев и сожалений о том, что она не смогла подарить ему наследника. И вообще других детей – только меня, такую как есть.

Он, правда, заявлял, что на пять наследников меня не променяет. Но она всё-таки жалела. И ловила каждое его дыхание и каждый взгляд, и заставляла себя смеяться над грубыми шуточками. Она была такой из себя настоящей леди: сплошь книксены да манеры, Линешенты бы обумилялись. А я всегда удивлялась – что она так любила папаню. Плюющего всем своим видом на эти все аристократические штучки. Может, с ним она себя чувствовала менее пустой. Но она заполнила себя им до конца, до края, и хотела того, чего он хотел, думала его мыслями, разрешала мне всё, что он разрешал. Они не надевали друг на друга кольца с фениксами. Не проводили Полного Брачного. Но в красивеньких поэмках такое обычно именуется истинной любовью. До смерти. Угу.

Выдыхаю сквозь сжатые зубы. Стараюсь не глазеть. Всё равно взгляд цепляется за коллекцию папашиного оружия. И мамашин портрет. Мебель вся в пыльных чехлах – Венейги озаботились. После…

Резная дверь библиотеки не скрипит. Тихо впускает в пыльно-тёмное царство. Киваю слугам и управляющему: ставьте, чего принесли, и выметайтесь, потом позову. Морковка, щурясь и кашляя, сдвигает заслонки на светильниках с желчью мантикоры. Грохочет передвижной лесенкой. Становится светлее, потом ещё и теплее: Его Светлость не забыл, где тут согревающие артефакты из Мастерграда. Каминов в библиотеках, понятно, не устраивают.

Мы начинаем работу молча. Он таскается от стеллажа к стеллажу, смахивает пыль с корешков, водит носом по строчкам каталога. Хватает книги там и сям, волочёт к центральному столу, который освещён лучше других. Я хлопочу над Кляксой. Купаю её, полусонную и обиженно ворчащую что-то под нос. Протираю шкурку и пою укрепляющим. Смотрю, нет ли укусов. Тормошу и предлагаю попробовать молока.

Только вот память прилипает, будто уцеп с присоской. Смотрю на щенка кербера – и вижу взрослого кербера, распластавшегося возле пещеры. Папаша с дружками как раз керберов травили. Один оказался огнедышащим, жахнул пламенем. Папаше – плевать, у него самого был Дар Огня. А один из его дружков припёрся на охоту с недообученной лошадью. Которая, понятно, понесла. Ну, и глава рода Драккантов оказался у неё на пути.

Мы поссорились тогда утром. Из-за его охот. Так что я здорово наорала на него, как узнала – куда собирается. Думала наорать ещё через пару дней, как вернётся от дружка.

Через пару дней орать можно было разве что на водный омут.

Вода в тазике закручивается маленьким вихрем. Зеленеет от зелий, которые туда лью. Вихрь, который унёс отца куда-то там в Водную Бездонь – тоже был зелёным в глубине. Да мелькнули в глубине огненные искры. Похожие на те, которыми он меня в детстве смешил. Наверное, магия, отданная Камнем при Посвящении, ушла обратно к Камню. Мне как-то было наплевать. Я стояла рядом с матерью в проклятущем белом платье. И задыхалась от благовоний и запаха зелий.

На боку у Кляксы небольшой укус, почти подживший. Всё равно обрабатываю зельем, которое отдаёт шалфеем. Бинтами разжилась у старой Ламоры. Они тут с мужем – бывшим старшим садовником – так и остались жить. Даже всплакнули, как меня увидели.