– Это фамильяр Рода.

Орэйг Четырнадцатый недоуменно гадит в лоток. Глядя невинными фиолетовыми глазками.

– Невозможно, – выдыхает Рыцарь Морковка. Очень ожидаемо.

Грызи растрепывает волосы и запускает в них пальцы.

– На портретах в галерее – один и тот же геральдион. Вот этот. Мы не всматривались раньше, да и разные позы… украшения.

– Но если они потомки одного и того же…

Грызи цыкает на Морковку так, что дохлый геральдион-фамильяр забывает звякнуть возвестить в колокольчик о том, что закончил дело.

– Не бывает полностью одинаковых потомков, уж вы мне поверьте. Либо геральдиона перерисовывали с портрета на портрет. Либо это один и тот же, вот этот. Орэйг Первый.

– Погоди-ка, ему… что же, четыре века?!

Про фамильяров Рода я помню чуть больше, чем ни шнырка. Это было где-то в энциклопедиях и учебниках, на страницах которых я от скуки пыталась вырезать. Надежда на Рыцаря Морковку, но он таращится на Грызи и объяснять ничего не намерен. Потому объясняет она сама:

– Я мало знаю об этой практике, но слышала о ней.В основном о том, почему эту практику запретили. Древние аристократы рассчитывали, что животное обретет бессмертие, станет хранителем рода, его магической реликвией. И после обряда сотворения фамильяра они делились с ним физической и магической силой. Подкармливали за счет совокупных сил Рода. Причём, этой практике куда больше лет, чем геральдионам, она началась задолго до появления даже тхиоров – короли и аристократы такое практиковали с единорогами, алапардами, марлинами… словом, со всеми геральдическими, кроме фениксов, которые и так живут долго. Только вот с каждым годом на такую подкормку Род начинал тратить всё больше сил. Потому что это противоестественно – поддерживать жизнь или видимость жизни в том, что годы назад должен был умереть. Заканчивалось это плохо, потому лет шестьсот назад создание фамильяров было запрещено.

Грызи задумчиво смотрит на Орэйга Единственного. Тот недоуменно моргает с расшитой подушечки.

– Жаль, не осталось сведений о том, приглашали ли варгов к таким существам. Теперь-то ясно, что животное всё же умирает во время обряда. Остаётся его видимость. Оболочка, которая поддерживает внешнюю иллюзию жизни. Тело ест, спит… потому что в этом его предназначение. А духа нет, вместо него… голод. Постоянное желание подпитки и… Мел, ты понимаешь?! Они связали Орэйга Первого с родом Линешентов столетия назад, когда ему пришел срок умирать. Не смогли отпустить реликвию. Создали фамильяра… и отдали себя ему. Свои силы, свою магию – воображаешь, сколько сил нужно, чтобы поддерживать существо, которому четыре сотни лет как надо умереть?! А с годами это всё только нарастало, и вот теперь… Он будто опутал их, он у них в крови, это поэтому они слышат его желания, недовольство… ловят приказы.

Грызи мечется по комнате, полыхая румянцем и сыпля всё новыми догадками. Я кошусь на фамильяра, который не просто сдох, а сдох четыре века назад.

Кормить собой того, кто должен был умереть… потому что это вроде как реликвия? Гербовое животное? Память о каком-то там величии? Четыре сотни лет?!

Даже для таких чокнутых на своей знатности, как Линешенты, это перебор.

Рыцарь Морковка думает так же, потому что говорит слабо:

– Невозможно… Нет, постойте, я не о том. Версия с фамильяром выглядит правдоподобной, даже… единственно возможной. Я просто… тоже думал об этом.

Грызи застревает посреди комнаты. Моя челюсть сейчас тоже где-нибудь застрянет.

– Вы об этом думали – и не сказали?

– Просто хотел проверить… я тут поговорил с главой Рода, и оказалось, что он помешан на реликвиях. Если у них такая одержимость передаётся из поколения в поколение, как нечто священное – то да, версия со Зверем Рода смотрится правильно. Я думал найти какие-нибудь подробности, но в библиотеке не оказалось книг по фамильярам, Да, Мелони, понимаю, что подозрительно. Сам я читал об этих обрядах ещё в библиотеке Драккантов, годы назад… Но это не может быть четырёхсотлетний фамильяр. Чисто… магически.

Морковка рдеет, но оказывается в своей стихии – книжной. Потому берёт себя в руки и соскальзывает на лекторский тон:

– Дело во влиянии фамилиаров на Род. Ухудшение здоровья, притупление магических способностей, трудности с зачатием детей, высокая смертность после родов… Короли древности были готовы принять даже эти симптомы – лишь бы сохранить свой оживший герб. Но выяснилось, что прежде всего фамильяр берёт силы от Главы Рода. И когда это стало известно – Шестая Кормчая издала эдикт, который постепенно поддержали все короли… А теперь вообразите – сколько энергии потребует фамильяр, которому четыреста лет!

Морковка приподнимается со своего места, и они с Грызи становятся прямо-таки похожими. Румянцем и блеском глаз.

– Понимаете?! Я смотрел семейные метрики, родовое древо… да, срок жизни у Глав Рода Линешент сокращался с годами, но ведь в любом случае Порест Линешент должен быть уже мёртв! Если только он каким-то образом не нашёл способ… Единый на небесах…

Морковка застывает с поражённым выражением лица. Мы с Грызи переглядываемся.

Это всё даже слишком ясно. Шестеро в болотах, ферма-приют, умирающий сын служанки – сводится к единому. К единой крови.

– Бастарды, – выплёвываю я. – Как они это проворачивают?

– Формальное включение в Род, он же сам обмолвился, – бормочет Морковка, вцепляясь в волосы. – Это обряд, может проводиться не только при кровном родстве, но тут, видно, нужно кровное… Они… они…

– Готовят пищу для этой твари, – пронзительно-спокойным голосом говорит Грызи. – Заводят любовниц, отнимают у них детей. Может, обещают их обучить в частном пансионе, пристроить… обеспечить будущее. В пансионе заботливо оберегают – им же нужен здоровый человек, чтобы надолго хватило… По достижению… совершеннолетия, да, господин Олкест? Приводят их сюда, проводят этот обряд и каким-то образом переключают геральдиона на новую жертву. Шестеро одной крови в болотах… шесть умерших, почему так много?

Морковка потирает лоб.

– Не знаю… не могу сказать. Возможно, потому что они непризнанные… без вступления в брак, понимаете? Или обряд выполнен неверно. Тут может быть что угодно. Единый… и получается, что они просто избавляются от тел?!

– Да, шестеро умерших за последние годы слуг могут вызвать вопросы… Если их, конечно, предавать воде в храме, как полагается. А так можно сказать что угодно: уволился, сбежал, не поладили. Искать их всё равно некому. Значит, официальных обрядов Проводов нет, магия не возвращается в землю или в воду… понятно, почему их Хаата почувствовала.

Грызи говорит быстро, глядя перед собой. На лице застыло то же желание, что у меня: как следует отходить эту семейку кнутом.

– Значит, и Деймок, сын служанки, тоже сын кого-то из Линешентов. Едва ли мальчику много осталось, раз эта тварь так голодна.

– Почему тогда они вообще вызвали нас? Если прекрасно знают, какого рода… болезнь у этого существа, они же видят, что он хочет добраться до мальчика… И почему…

– Нет.

Это уже я. Тоже встаю со стула.

– Наплевать на вопросы. Успеем прояснить. Нужно решать.

Грызи и Морковка ловят мой взгляд. Разом кивают.

На уме у нас одно.

Как покончить с этой поганью.

* * *

Ночь, болота, туман. Мы втроём заседаем в белой комнате, сплошь увитой зеленью. Заставленной цветами. Заполонённой робкими переливами тенн.

Четырёхсотлетний фамильяр безмятежно дрыхнет. Развалился на подушке и ухом не ведёт. Выглядит безобиднее Плаксы.

– Как мы эту дрянь убьём?

Морковка пялится на геральдиона с максимальным отвращением.

– Это разве не в компетенции вашего устранителя?

– Мясник занят сейчас. Убивает в других местах.

Грызи возится в камине, поправляя артефакт от прослушки.

– Если бы вызов Нэйша решал проблему… но я подозреваю, что убить фамильяра будет не так-то просто. Мелони, ты что?