Моргает, разворачивается, припускает во всю прыть. Может, и не обернётся, но подстраховаться надо. Перебрасываю ноги через ограду, спрыгиваю внутрь, пригибаюсь. Накидываю маск-плащ.

Мне будто снова двенадцать. И я охочусь на Морковку в заснеженном саду. Вот, кстати, и добыча – Его Светлость выскакивает из храма раньше всех. Крутит головой, ищет меня.

Выпрыгиваю из кустов и уволакиваю Яниста в обход здания.

– Молчи! Нас не должны видеть, ясно?

Дар доносит обрывки взволнованных голосов: «Да, сидел тут какой-то… или какая-то… куда подевалась?!» – «Неужто – правда…»

– Мелони, я, конечно… отчасти понимаю твоё состояние и нежелание общаться с роднёй. Но маск-плащ – это как-то уже чересчур, тебе не кажется?!

– А, что? – волоку его между кустами и под прикрытием храма перелезаю через ограду. – Это не поэтому. Просто я сегодня Странница.

Морковка даже начинает заикаться. Как деревенский пацан.

– С-с-с-с-транница? В смысле… Перекрестница? То есть, Кратейя?! Мелони, а… ты хорошо себя чувствуешь? Ничего не болит, или…

Тропа сразу же за храмом ныряет в рощу, так что нас не увидят. Скидываю с плеч маск-плащ.

– Я хорошо себя чувствую.

Словно не плащ – пару альфинов с плеч скинула. Под ногами – лёгкий снежок на кромке льда. Разбегаюсь и чуток по льду проезжаю. Перед глазами мелькает оранжевое с зелёным. Варежки, от которых тепло рукам.

Янист сейчас перестанет давиться и ляпнет что-нибудь. Надо успеть первой.

– Что теперь будешь делать? Я выполнила последнюю просьбу тётки. Проводила её в Бездонь. Получается, что у тебя теперь нет резонов оставаться в питомнике.

Друг детства косится на меня и тоже проезжает немного по ледку. Сдвигает тёплый капюшон назад, открывает рыжие вихры.

– Всего лишь от одного слова.

– Только не начинай, насчёт женитьбы, Рода Драккантов и прочей этой дряни.

– Не начну.

На рябинах качаются прощальники. С ярко-малиновыми сердцами во всё пузо. Разбрасывают ягоды и купаются в снегу. Под громкое: «О-яй! О-яй! О-о-ощай!»

– Знаешь, за это время… я многое увидел и понял. О питомнике и тех, кто в нём. О том, чем вы занимаетесь. О том, что ты нашла здесь. И я понимаю, почему ты хочешь быть в этом месте – вы делаете благородное и нужное дело… но ты уверена, что хочешь всегда делать это таким способом?

Это он к тому, что я ошиваюсь в питомнике как рядовой Следопыт, а иногда беру работу вольерных. Мотаюсь по вызовам, общаюсь с мразями вроде Нэйша, зашиваю гнойные раны и получаю укусы. Хотя могла бы…

– …принять Права, помочь Грызи деньгами и спасти куда больше зверей. Ты про это? Быть Великой Устроительницей Приютов или типа того. Может, лет через шестьдесят. Когда колени будут плохо гнуться. Впаду в маразм и приму Права. И завещаю все деньги на нужное дело. Как тебе, а?

«Проща-а-ай! Проща-а-а-ай!» – голосят прощальники над рябиной. И игриво кидаются в нас ягодами. Отмахиваюсь и говорю почти весело:

– Понимаешь, это просто не моё. Наверное, я могла бы кучу всего переделать. Что-то там исправить, принести пользу, сидя в поместье и ворочая денежками. Только это была бы не я. Я выбрала быть в питомнике не потому, что тут нужное дело делают. Выбрала то, что мне нравится. То, где я могу быть счастлива.

Морковка напряжённо и как-то тускло улыбается.

– Понимаю. Это – твоё. И ты можешь о себе позаботиться. Я же видел.

– Точно. Так что тебе нет никакого смысла меня опекать.

– Хочешь, чтобы я уехал?

Высовываю руку из варежки и ощупываю в кармане резной бочок корабля.

– Да не то чтобы. Персонала недобор, ты уже почти обучился. И ты точно не хуже Мясника, или Дрызги, или Плаксы. Просто давай начистоту – тебе же нет дела до зверей. И у тебя же были какие-то планы – вроде… возглавить общину чокнутых адептов Единого в Алчнодоле?

– Я не…

– Да помню я, что ты хотел плавать, – достаю и показываю кораблик. – Ты ж мне весь мозг вынес морем в своё время.

Когда мы выезжали к морю – он наглядеться не мог. Бредил этим делом, особенно землями за пределами Рифов. Перечислял мне поимённо всех стукнутых, которые решили поплавать и полетать за Рифской Чертой: «Ну и что, что никто не вернулся? Не может же быть, чтобы там была сплошь вода! Может, они доплыли куда-то, нашли что-то такое, что… ну, не Благословенные Земли из легенд, конечно, а просто что-то такое, из-за чего не захотели возвращаться!»

Вот только Его Светлость поглядывает на кораблик в моей ладони без «морского» блеска в глазах. И что-то не рвётся чемоданы паковать.

– Не настаиваю я, чтобы ты отчаливал, – говорю ему. – Но это – не твоё. И твоим не станет. Ты один чёрт будешь здесь как в клетке. И гробить свою жизнь на то, что тебе не слишком-то по душе – думаю, тут нужен какой-то дополнительный веский резон. Что-то получше этого твоего «благородного дела».

Морковка останавливается и пристально пялится на прощальников. Выдыхает едва слышно:

– Или кто-то.

Наклоняюсь, чтобы сгрести побольше снега. И запечатать суженому пасть, прежде он начнёт загибать про долг, род и «да я от своего слова не отступлюсь».

Но Его Всерыжейшество втягивает в себя воздух, зажмуривается и выпаливает единой строкой:

– Мелони-мне-нужно-тебе-сказать-боюсь-я-нарушил-своё-слово-и-у-меня-чувства-к-другому-человеку.

Слова падают, как облетающая на снег рябина. Дальше идёт невнятно, но очень виновато. Что-то вроде «простияпонимаюэтонедопустимо». Стою, смотрю, как Морковка равняется цветом с рябиновыми ягодами. Жду, пока в женишке кончится воздух.

– Грызи? – уточняю потом и закидываю снежок в кусты.

Симфония звуков. Насыщеннее, чем у прощальников. Морковка делает жесты утопающего. Ещё немного – и его нужно будет охлаждать в снежке.

– Серьёзно – «откуда узнала»? Тоже мне, тайна для Следопыта. Окстись! Ты на неё с Энкера пялишься, как Дрызга – на выпивку! Небось, Конфетка с Пираткой уже ставки делают!

«Проща-а-а-ай!», – издеваются прощальники над Морковкой. Того сейчас хватит карачун. И мне придётся сплавлять по воде не кораблик, а его.

– Ты… ты думаешь… все знают?!

– Кроме Грызи, это точно. Тут будь спокоен – она твой секрет разгадает, когда ты её в храм брачеваться потащишь. И то – большой вопрос!

Видок у Яниста настолько оглоушенный, что я не выдерживаю и начинаю хохотать. Над ним, его секретом, над Грызи, которой такое вот счастье подвалило, а она и не догадывается. Я хохочу и не помню – сколько лет назад смеялась вот так же, без причины и до слёз.

И вообще – смеялась ли.

Морковка стоит и пучит глаза. Потом отмирает и оттаивает, улыбается несмело:

– Совсем забыл, как ты смеёшься. Но… ты точно не сердишься?

– С чего б? Ты же в кои-то веки от меня отстанешь с этой дурью насчет пожениться. Да, и для Грызи ты уж точно будешь получше Мясника.

Размотай его кишки мантикора. Позволяю себе помечтать насчёт Грызи, которая с грозным видом отвешивает Нэйшу пинка от ворот питомника. Со словами: «Ты мне тут теперь никто!»

Морковке явно видится что-то менее радостное.

– То есть, постой… ты думаешь, что я собираюсь… Мелони, ты не так меня поняла! При всех моих чувствах к госпоже Арделл – я не думаю, что какие-то ухаживания с моей стороны будут уместными, и… я едва ли в её вкусе, и я точно не думаю, что я ей симпатичен, и я уж точно не собираюсь ставить её в известность… То есть, конечно, я полагаю, что она заслуживает счастья, но…

Останавливаюсь и сгребаю больше снега. Так, чтобы с одного удара вышибить из Морковки романтическую дурь.

– Поправь меня. Ты собираешься остаться при питомнике, на который тебе плевать. Страдать по морю, кораблям и Зарифью. И при этом просто вздыхать по Грызи издалека?! Портреты её рисовать, вызывать на дуэль Нэйша, жрать её глазами и обеспечивать ей счастье с кем-то другим?!

Морковка открывает рот, меряет лицо глазами и рот закрывает. Видать, в его мыслях это звучало немного более возвышенно.