– Господин Аграст? – Янист торопливо возился с мощной щеколдой. –Халлен Аграст? Это вы? Вы ранены? Не бойтесь, мы пришли вам помо…

Стоило Янисту сделать пару шагов внутрь, как оказалось, что парень даже очень даже живой. Он подскочил и метнулся на выход, в обход Олкеста – и влип в меня на входе. И завизжал громче крысы у меня внутри.

– У-у-у-йдите! Нет! Закройте, закройте, закройте! Они сейчас придут, пу-пустите меня, закройте, закройте!!

Лет ему, наверное, было около восемнадцати – а казался он безумным стариком, с выпученными глазами, перекошенным лицом и слюнями изо рта. Дорогая охотничья куртка порвалась, штаны были располосованы, на голове – солома, перемешанная с такими же соломенными волосами. И визг напополам с рыданиями – тонкий, пронзительный, тревожащий звук:

– У-у-у-йдите! Нет! Они всех, всех, всех!.. Закройте!

– Господин Аграст? – пытался в это время Янист. – Вот, вам нужно выпить это зелье… скажите, вы ранены? Послушайте, нас послали к вам… Нэйш, какого чёрта, можешь его придержать?!

Устранитель подошёл с полуудивлённым видом. И молча закатил парню две полновесные оплеухи – справа и слева. Пациент охнул, выпучил глаза и вытянулся в струнку.

– И я не это имел в виду, – отчеканил Янист, заливая в болезного успокоительное. – Эй… эй… послушайте, мы вам поможем. Господин Аграст? Да?

Парень наконец-то обмяк и стал стремительно сползать на землю. Прихватив при этом меня за отвороты куртки – так что я невольно его придерживал, когда он наконец-то прошептал:

– Вы от папы, да? – и после этого разрыдался, повторяя: «Уведите меня, уведите меня скорее, уйдем отсюда, уйдём, а то они вернутся», – больше от Халлена Аграста ничего добиться не удалось.

– К реке долго, нужно уходить к озеру, вызывать «поплавок», – пробормотал Янист. – Здесь ведь Чаша разбита? Значит, оттуда вызывать. Господин Халлен, вы идти сможете?

Паренёк, давясь воздухом, кивал: уйдем, да, давайте быстрее уйдем. И размазывал сопли о мою куртку. Нэйш жестом показал, что – почему бы и нет, можно и к озеру.

А вот мне полагалось бы обрадоваться тому, что мы покидаем бывшую ферму. На которой полно клеток и останков бывших служащих. И на которой мы в опасности, потому что если вдруг вернутся йоссы – только клетки и годятся как укрытие.

Однако крыса орала всё громче и злее.

Олкест опять пошёл впереди, а Нэйш – замыкающим. Посередине выступали мы с добычей: я подставлял плечо трясущемуся и всхлипывающему Аграсту и едва сам удерживался от того, чтобы не подвывать.

Как только мы отошли на сто шагов по тропе – парнишку понесло так, что и спрашивать не надо было.

– Я не виноват, это всё отец, это… я говорил, что плохо кончится, и что они опасные твари, и что они вырвутся, я знал, что это плохая идея, а он говорил – меха, и охота, всё вместе, а я не виноват, я всегда ему говорил: надо больше охранников, и ещё они пьют, а он… не слушал, и я не виноват… а лошадь, у меня убежала лошадь…

Триста шагов. Мы остановились и дали глотнуть парню воды из фляжки. Плюс укрепляющее. Но слова всё равно лились и лились из глотки, пополам с рыданиями, сквозь зелье и воду.

– А мы с охотой сюда… я не виноват, а все слышали – тут дичи много… решили – сюда с охотой… а я предупреждал, я знал, что будет что-то не то… и я боялся, что они найдут, и я хотел проверить, чтобы спрятали крепче, замаскировали артефактами. А сторожа, они постоянно пили, всё время виски, я не виноват, и я не знаю, кто это сделал, кто из них мог такое сделать, только было уже поздно, было совсем поздно…

Он выстанывал своё признание мне в ухо – обвивая, как вьюнок, за шею, повисая всем невеликим весом. О том, как он поскакал к ферме, не доезжая до неё – услышал шум, а потом вой йосс. Сторожа подрались и открыли клетки, так уже бывало, только раньше зверей удавалось собрать, а теперь всё было иначе. И лошадь…

– Лошадь… у меня убежала лошадь. Я хотел скакать назад, предупредить остальных… а она испугалась, убежала. И я не успел… только крики…

Я хотел было спросить – с чего йоссам нестись на охотников в ночи. Кровью там кто-то, что ли, перемазался? Потом спохватился, что парень вряд ли и знает – и вообще, он же не может ответить, потому что плачет.

Он плакал не меньше ста шагов – потом заговорил опять. О том, как он пытался найти лошадь, влез в кусты кровяницы и разодрал руки. Как побежал обратно к ферме (понятно, что за ним не сразу вышли на охоту – хватало другой крови). Укрылся в клетке, пересидел. Потом ещё пытался… к озеру, но в темноте не нашёл тропу, а за ним погнались йоссы, он слышал их сзади, и потому опять свернул, залез в клетку, закрыл защёлку…

– А второй? – спросил я. – Сторож, который тоже бежал?

Последнее слово перечеркнул короткий полулай-полувой: «Харруоуу!» шагов за пятьсот от нас к северу. Парнишка задохнулся, стиснул пальцы у меня на плече… или это он на миг раньше?

Я оглянулся на Нэйша: устранитель стоял с откинутым капюшоном. Вслушивался и вглядывался – всей белоснежной натурой.

– Разведчики, пока что далеко, – провёл пальцем направление. – Где-то там может быть вся стая.

– Нужно дойти до озера, – припечатал Олкест решительно. – Мы уже почти на полпути!

– И ветер дует от нас, – обозначил «клык» невиннейшим тоном.

И снова мне показалось, что парень вскрикнул и вжался в меня раньше, чем услышал эти слова. Словно осознал – раньше.

Что на нём пусть вполне затянувшиеся ранки – но всё-таки кровь. Так что если вдруг нас учуют…

Могут предпочесть свежую добычу закопанной. Так, как это случилось с тем вторым, который тоже пытался сбежать. И тоже, видимо, нарвался на кусты, как Халлен Аграст, а он же…

– Я не виноват…

Вот только на того охотника внезапно накинулись и сожрали, а сынка модельера не поймали. Редкое везение, если вдуматься.

– …не виноват… я бежал, а он… он тоже сначала выжил… там, когда они все выскочили из клеток, он спрятался, они пробежали мимо… И он бежал за мной, а они гнались…

Здесь с опозданием – но я понял, что не даёт покоя внутреннему грызуну прямо вот сейчас. Не повизгивания стаи йосс вдалеке. А рассказ парнишки, в котором, если подумать, что-то уж слишком многое не стыкуется.

Примерно всё.

– Я не виноват, – слабо шептал парнишка мне в ухо. – Я просто… простите. Так вышло, я не хотел, простите, простите…

Наверное, я недопустимо промедлил. Или был невозможно доверчив. И уж точно – непростительно туп.

Нет, честно, когда внутри полоснуло болью – я сперва подумал что-то вроде: «Пирожки, что ль, вчера несвежие были?» Потом проводил взглядом парня: он отскочил от меня на диво шустро для такого ослабленного создания, лаской шмыгнул между заснеженными деревьями.

Потом я опустил взгляд вниз и понял, что уж лучше бы все-таки пирожки.

Доложу я вам – ну и неприятно же обнаружить у себя в животе кинжальчик! Секунду назад его не было – а теперь он вполне себе органично дополняет твой гардероб посеребрённой рукояткой. И, судя по ощущениям, эта штука не очень-то короткая.

– Твою же мать, – почти ласково сообщил я рукоятке. Гроски, твою Судьбу при рождении уронили из колыбели головой вниз на что-то тяжелое. Нет, правда, откуда у мальца на охоте взялся кинжал, каким мужья добивают неверных жен на подмостках театров?!

Крысы не любят кинжалов. Предпочитают яды, которые можно переварить.

Нэйш и Олкест, надо подумать, были мал-мальски озадачены. Только что на мое плечо трагично опирался сын местного магната, а теперь позади них только я, ухмыляюсь самым идиотским образом и виновато хриплю:

–- Что-то мне нехорошо, понимаете. Видать, надо было осторожнее с остреньким.

А потом в лучших традициях драмы медленно оседаю в снег, пытаясь дышать.

Дышать получалось отвратительно. Глаза порошило несуществующим снегом, в животе поселилась жаровня Дарителя Огня, шипела и разгоралась с каждой секундой. Ладонь была какой-то алой – смешно и красиво, алое с белым…

Потом я моргнул, а когда открыл глаза, я уже был в положении полусидя, прислонен к сосне, а Янист лупил меня по щекам и шипел сквозь зубы: