– Можем забрать его на базу. Возможно, он даже сможет оправиться и рассказать нам хоть немного о том, что это за эпидемия и кто за неё ответственен. К тому же, может быть, у этого парня есть иммунитет или что-то вроде того. Тогда мы сможем синтезировать лекарство. Или он превратится где-нибудь по дороге на базу и мы рискуем не только потерять несколько человек, но и серьёзно нарушить режим секретности. Тут нельзя знать точно. В любом случае решение будет за вами, командир.

Ещё раз почесав нос, волк произнёс:

– Хорошо. Я решил. Грузите его парни, попробуем выяснить, что за чертовщина творится в городе.

Он не позвонил, хотя я ждала весь вечер. Видимо, что-то всё же пошло не так, как он задумывал. И в этом явно был замешан этот его языкастый «друг» – Фалькон. Возможно, за пояснениями, касательно внезапного исчезновения моего возлюбленного стоило обратиться напрямую к этому прохвосту.

Однако, я не обладала его номером нейрокоммуникатора и вообще была знакома с ним крайне опосредовано, только по рассказам нашего общего друга. А потому только и оставалось, что наведаться к неудачливому бесшёрстному домой и на месте выяснить, что с ним произошло. Благо и жил он недалеко, в районе «погребков».

Собственно «погребками» звались множественные маленькие заведения, рассыпанные в средних секциях десятка небоскрёбов. В них, полулегально, можно было предаться всем мыслимым и немыслимым грехам. Здесь, во вполне приличном, почти элитарном районе, протогены и другие андроиды продавали свои тела, высший менеджмент корпораций раскуривал в трубках лёгкие психотропы, а богатые владельцы многоуровневых квартир могли купить себе бесшёрстную прислугу, выловленную на нижних уровнях города.

Правительство закрывало глаза и даже, порой, поддерживало деятельность этих отвратительных мест. Видимо, используя подобную, мягкую силу, зооморфы из Аркадии могли держать своих приближённых в цепких лапах развратного гедонизма. Вряд ли у, занятых всё свободное время в «погребках», менеджеров и владельцев корпораций будет желание лезть в Аркадию и вмешиваться в быт «небожителей».

Удивительно, как в месте, где царила тотальная ненависть к бесшёрстным, мой товарищ смог прожить столь долго. Всё же здесь его породу особенно не любили, ввиду того что все кто не имел шерсти, обитателями и завсегдатаями «погребков» воспринимались исключительно как товар. В их сознании «вещь», что никому не принадлежит и гуляет сама по себе – явление исключительно противоестественное и глубоко осуждаемое.

Мой друг жил почти в самом верху средней секции, у верхнего края района «погребков». К его квартире можно было попасть с небольшой парковки, что была присоединена к так называемому «хабу». Хабами назывались небольшие огороженные секции небоскрёбов с десятком жилых ячеек внутри. Думаю, с самого низа, в одной только башне, подобных хабов могло быть под несколько сотен и каждый обладал своим закрытым внутренним двориком, торговыми автоматами, автоматической прачечной и прочими удобствами цивилизации.

Квартира моего многострадального любимого была в глубине дворика, в отдельном закутке, что скрывал вход от наблюдателя с «общедомового» пространства. Моя всё возрастающая тревога достигла своего пика, когда я наконец завернула в этот закуток и узрела выбитую с петель стальную дверь. Она валялась в глубине чёрного зева коридора, с отпечатком ботинка на ней.

Решив не делать поспешных выводов, я навострила свои глаза. У енотов хорошее ночное зрение и я, разумеется, была не исключением.

Удивительно было, что внутри квартиры я не нашла никаких следов разрушений или борьбы. Более того, она выглядела так, будто некий вор пробрался внутрь и вычистил все более-менее ценные вещи.

Разумеется, что ни тела, ни даже хоть каких-нибудь следов человеческого присутствия я не обнаружила. Я стала открывать все возможные шкафчики и тумбочки в поисках зацепок. Но кто-то очень тщательно постарался, чтобы даже незначительные крошки прибрать. И всё это буквально за пару часов после того, как я видела своего лучшего друга в последний раз.

Видимо произошло что-то действительно серьёзное, раз кому-то пришлось так постараться, чтобы всё убрать. И это «действительно серьёзное» мне прийдётся расследовать самолично, не имея даже малейших ниточек, за которые можно было бы потянуть.

На законников Аркадии надеяться глупо в любой ситуации. Если они и не замешаны в этом деле, то вряд ли возьмутся расследовать исчезновение бесшёрстного. Всё же их основная работа – находить бедолаг, бежавших с нижних уровней и скидывать их обратно. Обычно они даже не разбираются в том, действительно ли бесшёрстный сбежал или всегда жил среди нас.

Впрочем, нельзя сказать, что я была совсем беспомощна и ничего не могла сделать. Кое-какие связи и у меня были, пусть и не столь значительные, как хотелось бы. И ими я вполне могла воспользоваться для того, чтобы пойти по единственной доступной дороге – прямиком к Фалькону.

Первым делом мне предстояло заскочить в Облачный сектор. Он располагался прямо под шпилями Аркадии и представлял собой место заседания элиты многих корпораций. Добраться же сюда можно было только на лифте, ибо любое летучее авто здесь сбивают автоматические системы защиты Шпиля. Я имела при себе пропуск в один из таких высотных лифтов, так что никто не мог препятствовать моему восхождению в башню Пурполимер.

Эта компания занималась установкой и обслуживанием имплантатов самого разного рода и располагала данными о всех жителях, которые могли их себе позволить. То есть практически обо всех жителях Пурграда. Ибо сложно представить себе человека, что не обладал хотя бы нейрокоммуникатором встроенным в мозг и глаза.

Кабинет моего отца, обставленный по-восточному минималистично, имел вполне типичный для этого района вид из окна: непроглядная пелена свинцовых облаков, в которых порой сверкали небольшие молнии. Из-за токсичной природы сих туч, стёкла то и дело приходилось обрабатывать и менять.

Я как раз пришла в тот момент, когда бесстрашные рабочие проводили подобную замену, так что застала своего родителя сидящим в коридоре на своём дорогом кресле из кожи. Здесь, вне суровости своего директорского насеста он выглядел скорее смешно, как енот сидящий на вершине мусорной кучи.

Впрочем, он действительно был енотом, прямо как я. И действительно сидел на мусорной горе, которой и была вся остальная Пурполимер. Учитывая хотя бы то, как часто их Имплантаты сгорали и взрывались внутри своих владельцев.

– Бать, есть срочное дело! – сказала я, приблизившись к его «трону в изгнании».

Он поднял свои грустные глазёнки и с лёгкой иронией сказал:

– Ни привета, ни формальностей! Узнаю свою дочь, всегда бьёт сразу в лоб. А мы, между прочим, не виделись с тобой много дней.

– Большая беда! Не делай вид, будто ты был не рад, что я оставила тебя в покое.

– Я и не делаю, я действительно не испытывал ни капли облегчения. Ты моя единственная наследница и я буду о тебе волноваться.– Ну, ты знал на кого тратил свой единственный шанс на создание потомства.

– Я всё ещё считаю что это было не зря, хоть ты и заставляешь поволноваться о твоём будущем.

– О своём бы поволновался старик, глядишь неделя-другая и дух испустишь, а я так и не найду того кого мне нужно.

– Моя порода, деловая и беспринципная! Прямо вся в отца!

– Просто хорошо льщу безжалостным капиталистам.

– Это тоже наследственная способность. В любом случае кого тебе надо найти? Надеюсь ни того бесшёрстного с которым ты возилась последние пару лет?

– А ты можешь его найти?

– Конечно нет! У этих отродий даже личных имён нет! Как мне найти его не обладая хотя бы именем? Кроме того, ты же знаешь, что «этим» запрещено ставить протезы и в базе их быть не может.

– Ничего он не отродье! Всё же он хотел принять мимесис и пропал сразу после этого.

– Значит дело криминальное?