978 лет назад

— Быстрее! — надрывая связки, кричал Эльз. — Я не смогу долго сдерживать их!

Впрочем, он не был уверен, что хоть кто-то услышал его в этом хаосе. Небеса, где они сражались, буквально сходили с ума. Ослепительно сверкали молнии, грохотал, закладывая уши, гром, а потоки силы, исходящие от Стекляруса, были настолько яростными, что у Эльза едва хватало умений, чтобы удерживать их под контролем.

Подавшись вперед корпусом, Эльз сосредоточился на их цели. Окруженный мерцающим ореолом, Стеклярус парил перед ними, удерживаемый в воздухе собственной силой. Это был многогранник, переливающийся всеми существующими цветами, — настолько гигантский, что в нем могли бы без труда поместиться несколько домов. Многогранник, что приносил Таолу одни беды и несчастья.

Именно поэтому они пытались его запечатать.

Навсегда.

Вместе с его хозяевами.

Эльз почувствовал болезненный толчок, выбивший его из равновесия и заставивший несколько раз перекувырнуться в воздухе. Лорды Стекляруса пытались вырваться из ловушки, в которую их удалось загнать. Если тем удастся выбраться… Эльз старался не думать о возможных последствиях.

«Мы все сделали правильно», — успокаивал он себя, вновь сосредотачиваясь на вырывающихся из Стекляруса силовых потоках.

Эльз не боялся, что его заклеймят предателем. Отнюдь. Он готов заплатить такую цену.

В любом случае, отступать поздно. Они зашли слишком далеко.

Что-то мелькнуло сбоку, и Эльз напрягся. Один из Лордов не попался в западню, и было бы некстати, вернись он сейчас на выручку братьям. Однако это была всего лишь Лейра. Она подлетела к нему по высокой дуге; ее распущенные волосы цвета белого золота развевались за ее спиной подобно огненным крыльям.

— Я запечатала шесть граней! — прокричала она, замерев на расстоянии вытянутой руки от Эльза. — Кельм и другие заканчивают со своими. Что у тебя?!

Эльз собрался ответить, что его силы на исходе, когда понял, что это не совсем так. Не считая последнего тычка, Лорды Стекляруса практически не пытались атаковать его. Что это могло значить? Они обессилены? Признали поражение? Или…

— Они что-то затевают, — произнес Эльз, прищурив взгляд. Стеклянное многоцветье ослепительно искрилось и переливалось. Даже с земли на Стеклярус было больно смотреть, а уж с такой близи…

— Что они могут затевать? Стеклярус практически запечатан. Они даже не…

Раздался грохот — настолько громкий, что остальные слова Лейры потонули в нем. Эльз мгновенно понял: это был не гром, а нечто куда более разрушительное. Нечто…

— Пресвятые Небеса… — прошептал Эльз, в ужасе глядя на одну из граней Стекляруса.

Теперь становилось понятно, почему Лорды Стекляруса перестали действовать в лоб. Они поняли, что уже не в силах выбраться, но, прежде чем Стеклярус станет полностью запечатан, нашли способ выплеснуть свою силу наружу: одна из граней Стекляруса раскололась вдребезги, словно настенное зеркало от удара обухом топора. Некогда идеально-ровная поверхность превращалась теперь в водоворот стеклянных осколков.

Водоворот, который им не остановить — Эльз понимал это, поскольку в общих чертах представлял природу Стекляруса.

Сверкнула молния, а затем, с небольшим интервалом, загремел гром. Эльз мог лишь смотреть, приоткрыв рот от ужаса, как в мир Таола по их вине выбрасывается новая, разрушительная стихия. Вокруг Стекляруса замаячили тени. Эльз приметил Белора и Залму; где-то неподалеку, среди грозовых облаков и потоков стекла, должны были быть и другие. Все, кроме Оротура — того Лорды Стекляруса превратили в пыль прежде, чем они лишили их большей части сил.

В этот момент раздался режущий слух звук — что-то вроде протяжного скрежета ногтей по стеклу. Казалось, эхо этого звука разносится по всему материку Таола. А может, и дальше.

— Они сделали это! — закрыв ладонями уши, крикнула Лейра. — Мы запечатали ублюдков!

Голос ее, однако, вовсе не был радостным. Она прекрасно понимала, как и Эльз, чем чревато частичное разрушение даже одной грани Стекляруса.

— Это, конечно, здорово, — согласился Эльз. Ему и впрямь стало чуть легче: как-никак, они выполнили свою главную цель, пусть и заплатили за нее несколько большую цену, чем собирались. — Но что… Что мы будем делать с этим?! — Он указал вытянутой рукой на стеклянные вихри, что, поднимаясь от расколотой грани, уже начинали рассеиваться в воздухе. — И что мы скажем людям?

Лейра встретилась с ним взглядом и решительно свела брови над переносицей:

— Это просто стекла, Эльз, ничего катастрофичного. После всего, через что мы прошли, разве это может стать проблемой? Ну, а людям… — Она ненадолго задумалась, а затем склонила голову к плечу: — Скажем, что так и было задумано.

«Просто стекла. — Эльз недоверчиво хмыкнул. — Ну конечно. Просто стекла».

Он не стал спорить с ней. В конце концов, она заслужила эту победу, заслужила его улыбку и одобрение. Заслужила, чтобы они отложили все переживания на потом и спустились вниз праздновать победу, к которой стремились несколько лет. Все они заслужили это, и он, между прочим, тоже.

Вот только привкус у этой победы отдавал тревогой и сомнениями.

И еще, самую малость, стеклянной горечью.

— Ауч!

Теолрин резко отдернул руку, когда кусок заостренного стекла умудрился распороть защитную перчатку и вонзиться ему в левую ладонь.

— Да твою ж мать! — Выдернув злополучный осколок, он выбросил его как можно дальше и затряс рукой, словно надеясь, что это поможет залатать перчатку и его ладонь. — Долбаная хреновина!

В этот момент Теолрин убедился в том, что больше всего на свете ненавидит свою работу.

Работать стеклосборщиком — дело вообще неблагодарное, и не потому, что за уборку стекла платят весьма посредственно. И даже не потому, что за пять лет работы ладони Теолрина стали сплошь и рядом покрыты шрамами и рубцами. И дело даже не в том, что таким, как он, приходилось регулярно поднимать тяжести и вдыхать пары расплавленного стекла, из-за которых большинство стеклосборщиков рано или поздно подхватывали стеклянную лихорадку, что стремительно ставила крест не только на карьере, но и на всей жизни. Скорее, дело было в том, что здесь, среди бескрайних стеклянных просторов, он ничего не представлял из себя как личность. Замени его на кого-нибудь другого, и ничего не изменится. Теолрин чувствовал себя самым обыкновенным прозрачным осколком — безликим и бесполезным. Стеклом, что вместе с тысячами, миллионами других вскоре отправится в топку.

А ведь он всегда мечтал о чем-то большем. Что добьется в этой жизни статуса, известности, сможет сделать что-нибудь… действительно полезное. Однако жизнь разложила все по полочкам, не посоветовавшись с ним. Отбор в Военную Школу Ковена он не прошел, а чтобы выучиться в университете или овладеть каким-нибудь прибыльным ремеслом нужны были деньги — именно поэтому он решил однажды примерить на себя робу стеклосборщика, думая, что это так, на пару недель… Но потом выяснилось, что заработанные стекломонеты тратятся быстрее, чем копятся, и пара недель растянулась на месяц, затем на год, а потом и еще на пять.

Однако сейчас, чувствуя, как по его ладони, пропитывая утяжеленную перчатку, растекается кровь, Теолрин решил для себя: хватит. Довольно с него этих стеклянных россыпей. Он непременно уйдет с этой работы, будь она трижды неладна. Только доработает до конца месяца, чтобы накопить немного деньжат… Ну, или до до конца следующего месяца. Или года — с тем, как растет цена выпивки, откладывать про запас получается все сложнее.

А потом он точно найдет себе что-нибудь достойное. Выучится, например, на столяра. А почему нет? Хорошая профессия, уважаемая. Сидишь себе целый день, строгаешь деревяшки, делаешь из них мебель или какие-нибудь причудливые диковинки, и, что самое главное, вдыхаешь аромат стружки, а не эту стеклянную вонь, от которой постоянно першит в носоглотке. Ну, или можно открыть свою таверну. Люди ведь хотят есть и пить? Определенно. Сначала он будет лично стоять за барной стойкой, наблюдая за посетителями, а потом, когда дела пойдут в гору, наймет помощников… и помощниц — миниатюрных служаночек, что будут исполнять любые его прихоти. А, может, ему и вовсе податься в жрецы? Уж они-то точно никогда не бедствуют — даже когда вокруг царят голод и стеклянные лихорадки. Особенно когда вокруг царят голод и стеклянные лихорадки, если уж на то пошло.