Женщина захлопнула дверь прямо перед моим носом. Было слышно, как щёлкнул замок. Я поднял кулак, чтобы постучать, но в ошеломлении не рассчитал и так сильно ударил в стену, что отколол кусок штукатурки, Тогда я понял, что лучше всего уйти, пока кто-нибудь не вызвал полицию, так что поспешил вон из дома.

Снаружи я присел на садовую ограду и раз за разом повторял: — Сука. Долбаная сука.

Я думал, что говорю про Энн, которая переехала, не сказав мне и забрав с собой Дэвида. Я думал, что мой гнев и мой боль взялись из понимания, что никогда больше не увижу своего сына.

Если это действительно была Энн, если бы я действительно верил, что она переехала, то можно было бы запросить информацию. Я мог бы позвонить своему или, может, даже её адвокату.

Но на самом деле я говорил про Лору.

И я посмотрел в небеса и узрел сверкающий диск — знак, столь же ясный, словно какая-нибудь неопалимая купина.

Я знал, что мне оставалось лишь одно. Поэтому следующим поездом я вернулся в Филадельфию. На сей раз я не спал. В моей голове бесконечно прокручивались фантазии о мести. К тому времени, как я добрался до станции «Тридцатая улица», мои глаза действительно открылись и, как предрекла Лора, я узрел их…

— Барри, что ты видел? Хорошенько припомни.

— Тарелки, Фил. Летающие тарелки, тысячи их одновременно, пролетающие над городом, словно невообразимое переселение солнц. Ты не увидел бы ничего необычного в тот день, Фил, как и большинство людей, но я видел, потому что Лора открыла мне глаза. Она открыла мне даль, а моя ненависть и страх прибавили мне сил.

Я увидел их и понял, почему тупые ВВС, со своим проектом «Синяя Книга»[76] никогда ничего не находили. Это не звездолёты с маленькими зелёными марсианами. Это духовные силы, вроде ангелов, чудесные посланники, явления, но не добрые и не злые. Большинство людей никогда их не видит. Некоторые мельком замечали лишь проблеск и не понимали, что увидели. Но я знал, что они подобны живым клеткам в кровотоке вселенной, постоянно окружают нас, если только мы узрим их. Именно так это случилось. Будто сорвали размалёванный задник нашей реальности и я увидел за ним пустую сцену.

— К тому времени, как я добрался до платформы E-1 «Маркет-Фрэнкфорд», — продолжал Барри, — то был одинок, уже не совсем в твоём мире, Фил или, по крайней мере, воспринимал его весьма иначе. Город был покинут, улицы так же пусты и тихи, как в моём сне, над головой скользила пылающая туча летающих тарелок.

Поезд пришёл только за мной. В кабинке дежурного никого не было, так что я перелез через турникет и сел в вагон. И этот поезд не останавливался, пока не прибыл в место с ржавыми ступенями, где улица пахла сырым туннелем.

Я вышел, спустился по лестнице и трассы тарелок мерцали надо мной, как огненный дождь. Мои шаги отзывались эхом.

Что-то пробежало передо мной, что-то маленькое и тёмное, прогромыхав за мусорными баками. Тут же распахнулось настежь окно и порыв воздуха затрепыхал занавесками. Я слышал, как вещи там начали падать и разбиваться.

Дверь в магазин Лоры оказалась незаперта. Я ждал этого. Я ощупью пробрался по захламлённому коридору, под лившимся на меня дождём из кусочков краски. Казалось, главная комната тряслась, будто корабельная каюта в шторм, стекло звякало, книги падали с полок.

Маски на стенах качались и дребезжали. Потом они заговорили. У одной из них оказался голос Энн, моей бывшей жены.

— Барри? Где ты? Чёрт… Барри!

Другая маска закричала. Это был Дэвид.

— Папа! Помоги мне! Я боюсь! Папа!

Я сорвал занавес из бусин. Лора сидела там, обнажённая, на краешке матраса. В руках у неё был сверкающий диск. Потом она выпустила его и он воспарил в воздух, расширяясь и вращаясь, пока не заполнил комнату и его свет ослеплял. Я отшатнулся назад, в лавку. Маски грохотали.

— Папа! Папа! — кричал Дэвид из-под одной маски, потом из-под другой, третьей, словно он бежал позади их по коридору, поочерёдно выкрикивая из каждого рта.

Комната погрузилась во мрак. Я протёр глаза. Когда ко мне вернулось зрение, я вернулся в спальню сквозь занавес из бусин. Лора всё ещё сидела там.

— Это будет чудесно, — заявила она. — Мы оба вместе. Мы не постареем. Мы не умрём.

— Зачем? — спросил я. — Зачем ты это делаешь?

— Я забираю, что пожелаю, а желаю я тебя.

Разъярившись, я дёрнул занавеску из бусин, напрочь оторвав карниз. Бусинки застучали по полу. — А как насчёт моего сына?

Она улыбнулась и эта улыбка сочилась предельным злорадством. — Вспомни старые добрые деньки, Барри, любовь моя. Тогда у тебя не было сына. Игла снуёт туда и сюда, вперёд и назад, назад и вперёд. Вот и всё.

— Я не находил слов. — Ты… ты… ведьма…

Теперь настал черёд Лоры посмеяться надо мной и её голос был ужасен, словно у карлика из моего сна.

— Делай, что пожелаешь, — сказала она. — Вот и все законы[77]. И я так и сделала.

Зазвонил телефон. Барри глянул на него с предельным, абсолютным ужасом. — Извини, — сказал я.

— Нет, Фил… Пожалуйста! Не отвечай!

Эта история могла затянуться надолго. Я встал в полумраке, включил лампу и подошёл к телефону.

— Фил!

Тут на кухне обрушилась лавина кастрюль и сковородок. Телефон продолжал звонить.

— Квазимодо? Это ты?

Но мой пёс боязливо выглянул из ближайшего шкафа, заскулил и опять заполз внутрь.

Телефон ещё звонил. — Фил! Бога ради!

Что-то простучало по полу наверху, словно козьи копыта.

— Фил!

Барри бросился ко мне, но я поднял трубку и он застыл на месте.

Поначалу никакого голоса на другом конце линии не было, лишь полная тишина. Затем что-то очень слабо шевельнулось. Мне подумалось о крабе, царапающемся под ведром.

Наконец раздался голос, который я не слышал пятнадцать лет. Но, разумеется, я сумел его признать. Это была Лора Говард.

— Я — путь. Я — дверь в иной мир. Я видела замёрзшие солнца Ориона и летала на огненных кораблях во внешнюю тьму, где больше нет страданий, только радость…

Я осторожно положил трубку. Тут на меня навалились дурнота и ужас. Я отчаянно пытался уцепиться за любое возможное рациональное объяснение и, не обнаружив ни одного, ощутил, что мой собственный здравый рассудок истёрся и вот-вот не выдержит.

— Фил, — заговорил Барри. — Это была она. — Не вопрос. Простое утверждение.

Я кивнул.

— Я знал, что так и будет.

— Ты знал?

— Да, потому что я её убил.

Лампа замерцала, потом потухла. Из окна я увидел, что весь район погрузился во тьму.

Я с ужасом и трепетом взирал на Барри Этвуда.

И, сидя в темноте, он поведал мне остальную часть истории.

— Я швырнул в неё колбой от лавовой лампы. Она разбилась о висок Лоры и та рухнула на матрас. Тогда я схватил с алтаря деревянную руку, и бил ей Лору, снова и снова, пока строение тряслось, пол вздымался, а тьма то вспыхивала сияющим светом, то вновь мрачнела. Даже тогда Лора ещё не умерла. Мне пришлось её задушить.

Я чувствовал, что убиваю и сам себя, но ещё долго сжимал её горло.

И, гораздо позже, я вывалился в тихую и тёмную центральную комнату. Наверное, какой-то свет проходил через окно в крыше. Я увидел, что все маски свалились. Многие раскололись. Ни одна из них не разговаривала.

Я нашёл в ящике ключ от магазина. Уходя, я запер за собой дверь.

Снаружи, над головой, грохотал по рельсам поезд. Здесь по тротуарам ходили люди, по дорогам ездили машины и никаких летающих тебе тарелок.

— Я убил её, Фил.

— Но ведь, убийство… — Я не знал, что ответить. Именно тогда я ощутил, что Барри Этвуд был намного нормальнее меня.