Чан. Мое сердце сжимается при мысли о ней. Нет никакого сомнения, что она мертва. Я сама слышала, с каким глухим стуком ее тело рухнуло на землю после удара Себа.

— Я получила твою записку, — говорю я. — Но она была такая короткая. А Себ… Мне ведь нужен был проводник… Он ловко меня одурачил. Я думала, что он твой парень… Прости.

Мои слова звучат отрывисто, но не потому, что я злюсь на Анжелу, а потому что чувствую себя полной дурой. Она же сказала мне не верь никому, а я повела себя как идиотка. И подвела нас. От осознания этой мысли у меня перед глазами все расплывается. А воспоминание о поцелуе с Себом в тот день в парке лишь добавляет отвращения к себе.

Анжела вся дрожит. Когда Себ связал нас и вывел на свет, меня потрясли ее ввалившиеся щеки. Ведь они всегда были пухлыми. Наша китайская бабушка называла их пухленочками, а шотландский дедушка любил ласково пощипать за них.

— Это я виновата, — шепчет Анжела. — Это я втянула нас в эту историю. Думала, что Себ охотится только за мной, и понятия не имела, что ему нужны обе. Я была опустошена после смерти родителей и очень злилась на тебя, да и сейчас злюсь. И с Себом сблизилась только из-за того, что мы с тобой не общались.

Я делаю паузу, позволяя ее словам проникнуть в сердце. Мы никогда еще не говорили о нашей семейной трагедии.

— Тебе не нужно ничего объяснять. Последние три года были тяжелыми для нас обеих. Я тоже вела себя не лучшим образом.

Анжела возмущенно фыркает в ответ.

— Ух ты! Наша идеальная Шейна подвергает себя самокритике! Открывайте шампанское — у нас тут угрызения совести.

Ее слова оглушают меня, как пощечина.

— Что?

— Ты не понимаешь, — яростно говорит она. — Себ никогда не был моим парнем, это вовсе не какая-то ссора между любовниками. У нас было всего одно свидание. Как раз перед тем, как он запер меня в катакомбах.

Анжела подтягивает колени к груди, а я ошеломленно смотрю на нее.

— Не понимаю.

Она переводит взгляд на двух скелетов на стене.

— Я познакомилась с ним месяц назад, но он уже некоторое время наблюдал за мной. Думала, он тоже один из стажеров. Согласилась поужинать с ним, просто чтобы познакомиться. А на следующий день, во время стрельбы, он нашел меня в библиотеке, где я пряталась за шкафом. Сказал, что поможет мне выйти. Но вместо этого привел сюда. Скорее всего, он просто ждал подходящего момента, чтобы сделать свой ход. Я сбежала, когда он ушел на дежурство в больницу, где подрабатывает.

Мысленно заполняю паузы между предложениями, и ужас леденит мне грудь. Ее похитили. Избили. Запугали. Хочется бежать, спрятаться куда-нибудь от этих слов, от того, что она пережила. Воспаленные глаза снова щиплет от слез.

Анжела продолжает.

— Он знал, что у нас с тобой больше никого нет. Все заранее проверил.

— Но почему ты просто не пришла и не рассказала мне все это? Зачем надо было ждать, пока мы окажемся в ловушке под землей? Почему не обратилась в полицию?

Анжела вздыхает.

— Себ забрал мой паспорт. Сказал, что обставил все так, будто я убила подругу, так что если я сбегу, то не смогу уехать из Франции или попросить о помощи.

— Подругу — это Ману? Но ты могла бы объяснить все в полиции, они бы поняли.

Она делает паузу, подтверждая мою догадку.

— Это вряд ли. Я пыталась прийти к тебе в первый же день, когда ты приехала. Ждала на улице, пока в квартире не зажегся свет. Но тот, бездомный, который дежурил у наших дверей, попытался схватить меня. Его, видимо, нанял Себ. Каждый день он ждал меня у входа, а потом следил за тобой повсюду, куда бы ты ни пошла, надеясь найти меня. Я знала, что по отдельности мы будем в большей безопасности, и не приближалась к тебе. Оставалось только верить, что ты сама найдешь меня.

Тот вопль в первую ночь. Это был крик Анжелы. Она была там, прямо под окном. Нас разделяли только два лестничных пролета и наемник Себа.

— А я еще дала этому козлу мелочь.

— Вот уж не знала, что ты такая щедрая.

Я вспоминаю, как он чудесным образом мгновенно исцелился от хромоты, когда его прогнала полиция.

— И тогда ты оставила мне сообщение под ковриком у дверей Нур и велела пойти в ночной клуб, включив это посещение в список дел. Ты хотела, чтобы я познакомилась с Чан?

— Да. — Мы замолкаем, собираясь с мыслями. — Какой сегодня день? — наконец спрашивает Анжела.

— Не уверена. Суббота или воскресенье, двадцать девятое июля. Я должна была вылететь сегодня вечером.

Грязь забралась подджинсы, под рубашку, забилась под ногти, она проникает везде, хороня меня заживо.

— Как тебе удалось сбежать?

Анжела наконец смотрит мне в глаза.

— Просто повезло. Он ушел зачем-то в больницу и забыл на столе ножницы, и я смогла освободиться. — В ее голосе звенит надрыв. — Я не хочу умирать здесь. Особенно после того, как мне уже удалось один раз сбежать. И не хочу, чтобы ты умерла вместе со мной.

— Что?

— А больше всего, — продолжает она, и ее голос становится хриплым, а глаза влажными, — я не хочу умереть, не услышав, как ты признаешься во всем.

Я затаила дыхание. Ее слова повисают в воздухе. Каждый мускул в моем теле напрягается, опасаясь того, что она скажет дальше.

— Тетя Мередит рассказала мне об этом сразу после похорон. Я давно все знаю. Ты попросила родителей заехать за тобой, потому что напилась. Опять. И по дороге они попали в аварию.

Холодный стыд облаком боли окутывает мое тело. Мне нечего на это ответить. Призрачный вкус бурбона смешивается с запахом колючего шерстяного одеяла, под которым я лежала, когда позвонил полицейский. Краткое и сухое резюме Анжелы — как удар под дых. Больше всего на свете хочу сказать ей, что она не права. Но не могу.

В ту пятницу у меня было свидание с каким-то парнем, и я перебрала. Тем летом я по уши погрузилась в онкологические исследования, пытаясь написать статью в какой-нибудь авторитетный журнал, чтобы к началу учебы в медицинской школе у меня за плечами уже были научные публикации. Но, если быть честной, я и до того прибегала к алкоголю, чтобы снять стресс. Мама вечно твердила: «Позвони, если не сможешь вести машину, дорогая. Мы заедем». Перед Джинеси-авеню в них врезался фургон доставки выпускных венков, водитель которого заснул за рулем. Их машина рухнула вниз с обрыва. Так и не дождавшись их, я вызвала такси, а дома отключилась на диване, не в силах подняться в спальню. Продрыхла пять часов, пока меня не разбудил звонок из полиции.

Это было обычное дело: я звонила папе с мамой, и они приезжали, чтобы забрать меня после отмечания сдачи очередного экзамена, дегустации вин, дней рождения друзей в Дель-Маре. Они всегда приезжали за мной. Кто хорошо работает, тот хорошо отдыхает — этой эгоистичной мантрой я оправдывала себя каждый раз. Я знала, что они всегда приедут за мной куда угодно, в любое время.

— Все эти три года я обвиняла тебя в их смерти, — признается Анжела, и по ее щекам текут слезы. — И, честно говоря, все еще не простила. Мне очень жаль, я понимаю, что это звучит ужасно, но это правда.

— Все это время, — тихо говорю я, — я думала, что ты злишься на меня из-за дома.

— Ну, и из-за этого тоже. Я не шутила, когда говорила, что хочу его продать. Слишком много с ним связано тяжелых воспоминаний.

— Ты что, не понимаешь? — Я возмущенно трясу головой. — Я не могу этого сделать, пока ты не вернешься домой. Мне нужно было, чтобы мы попрощались с ними вместе, ведь ты же не приехала на похороны. Мне нужно было сказать тебе правду в глаза.

— Дело в том, что я все прекрасно понимаю, — Анжела отрывисто смеется. — Я хочу простить тебя. Хочу двигаться вперед, потому что это не твоя вина, что они погибли. Но не знаю, как это сделать.

— Анжела… — мой голос срывается.

Не могу передать словами, как сильно мне хочется, чтобы она сказала, что все хорошо, что она прощает меня после трех лет страданий в одиночестве. Когда мне сообщили, что Анжела умерла, я поняла, что никогда не получу прощения. Но увидев ее послание ко мне на доске, я вновь обрела надежду на это, и от переполнявших меня эмоций тогда едва не рухнула на пол.