Нет, не сходится. Почему барон сидел в тот момент под столом и с гвоздем в руках? Хотя кто их знает, этих изобретателей.

Скорее, Даниэль в детстве баловался, когда ему задавали решать арифметику.

Надо спросить у Рекстона. Он наводит порядок в кабинете у дяди, и наверняка знает ответ.

Да и в любом случае не мешает с ним поговорить.

Ирис охватило трусливое волнение. Но откладывать разговор она не собиралась. Лишь спустилась в свою комнату и прихватила Клодину – для храбрости.

Ирис обошла дом. Дворецкий как испарился. Он не смахивал пыль в гостиной, не инспектировал спальни, не вел учет в кладовой, не отдавал указания повару на кухне.

– Должно быть, он в своей рабочей комнате, – подсказал Густав, с опаской косясь на куклу в руке Ирис. – Зеленая дверь в конце коридора.

Ирис нашла нужное помещение и постучала.

– Войдите – пригласил серьезный голос Рекстона.

Она приоткрыла дверь: ей было неловко вторгаться в комнату дворецкого и при этом ужасно любопытно.

Что она увидит внутри? Отсюда дворецкий правит своим хозяйством железной рукой – командуя не только слугами, но и хозяевами!

– Это всего лишь я, Ирис! – сказала она с напускной веселостью, ступив в комнату. И добавила сценическим голосом Кло, чтобы скрыть робость: – И еще я, Клодина! Привет, Арман, король всех дворецких!

Она помахала кукольной ручкой Рекстону, который сидел за низким столом и был занят чем-то очень важным.

Ирис огляделась. Комната тесная, но светлая и удобно обустроенная. Вдоль стен – стеллажи, набитые банками и коробками с хозяйственными принадлежностями. Все разложено с потрясающей аккуратностью.

На столе – щетки, банки с ваксой, распорки, тряпки, тазик с водой. И ряды обуви. Штиблеты и прогулочные ботинки Даниэля. Домашние туфли и сапожки тети Греты.

А вот и ее собственные ботинки… те самые, что пострадали после утренней прогулки. Некогда нарядные, с тиснением, но нынче с заломами, истертыми подошвами и разлохмаченными шнурками. Не счесть, сколько лиг исходила в них Ирис по улицам столицы, в дождь и жару!

Рядом с щегольской обувью ботинки смотрелись бедными родственниками. Они кричали о том, что их место – на помойке.

Рекстон встал.

– Добрый вечер, госпожа Диль. И вам добрый вечер, барышня Клодина, – он отвесил кукле насмешливо-учтивый поклон и улыбнулся – своей типичной сдержанной улыбкой, что слегка приподнимала угол его рта и добавляла морщинки вокруг глаз.

Рекстон был лишь в брюках на подтяжках и белой рубашке, ворот расстегнут, рукава закатаны до локтя. Ирис глаз не могла оторвать от его мускулистых предплечий с выступающими жилами.

Он недавно умывался, потому что его темные волосы блестели от влаги.

Ирис привыкла видеть дворецкого безупречно одетым, застегнутым на все пуговицы – он был неотделим от своего строгого костюма. Теперь же вид его обнаженных рук и участка голой шеи и груди в вороте смутили ее едва ли не больше, чем когда она застала его утром саду практически неодетым.

Тогда он был далеко от нее, а теперь – близко, в тесном пространстве каморки. Так близко, что она чувствует тепло его тела.

***

Она остро ощущала его всеми органами чувств – вдыхала запах его мыла, настороженно ловила блеск его глаз и вздрогнула, когда он произнес звучным, как у актера голосом:

– Чем обязан визитом, госпожа Диль?

– Я хотела поговорить.

– Я тоже хотел поговорить с вами, – сказал он серьезно. – Пожалуйста, располагайтесь. Извините за скромную обстановку. Господа обычно сюда не заглядывают, но здесь нам не помешают. Однако если вы предпочтете перейти в салон…

– Нет-нет! У вас уютно. И вы не представляете, в каких только скромных и нескромных обстановках мне доводилось бывать, – Ирис легкомысленно хихикнула. Точнее, не она, а Клодина.

Она села в кресло, на которое указал ей Рекстон. Удобное кресло, с подставкой для ног, рядом – стойка для газет. Здесь Рекстон отдыхает, читает… думает о своем.

Рекстон остался стоять. Он нахмурился: на его лбу появилась суровая морщинка, мыщцы на щеках напряглись, от чего черты его лица стали еще более чеканными.

– Приношу вам глубочайшие извинения за поведения господина Эрколе, – заговорил он. – Я случайно стал свидетелем того, что произошло в саду. Кажется, я вмешался вовремя.

Ирис так удивилась, что только и смогла выдать любимое восклицание тети Греты:

– О!

– Я поговорил с Даниэлем и сделал ему внушение. Уверяю вас, больше он вас не потревожит подобными выходками. Он понял всю низость своего поступка и извлек урок.

– Вы сделали ему выговор?! Новоиспеченному барону? Вашему хозяину? И он вас послушал?!

– Разумеется. И будет слушать впредь.

– У вас явно больше влияния на своего господина, чем у обычного слуги.

Рекстон опустился на стул и облокотился на столешницу.

– Мы росли вместе. Я попал в этот дом когда мне было двенадцать, Даниэлю было восемь. Он воспринимал меня как старшего брата. В детстве мне не раз приходилось учить его уму-разуму, – Рекстон улыбнулся воспоминаниям. – Он вовсе не порочный мальчишка. Но порывист и не думает, к чему могут привести его необдуманные поступки. Он и сам извинится перед вами, если еще этого не сделал.

– Спасибо, – ошеломленно сказала Ирис.

– Ты восхитителен, Арман! – пропищала Кло.

– Кло, молчи! – прошипела на нее Ирис.

– Вы носите с собой куклу, чтобы ее устами озвучить то, что сами не осмеливаетесь?

Ирис смущенно сняла куклу с руки и положила на стол.

– Иногда мне кажется, что она и вправду живая. Говорит то, что я и подумать не успеваю.

– Любопытно.

Теперь Рекстон изучал Ирис так же пристально, как и она его несколько минут назад. Открыто, беззастенчиво. Как мужчина, а не как слуга. Его взгляд остановился на ее губах, скользнул к шее, задержался там, где разошлись края ворота – утром Ирис потеряла пуговицу и не успела пришить. Жилка на горле запульсировала под его взглядом.

– Чем вы тут занимаетесь? – спросила она в легком смятении. – Начищаете господскую обувь? Это и есть вершина мастерства каждого дворецкого?

– Зря насмешничаете, госпожа Диль. Если хотите нанять хорошего камердинера, не смотрите на его рекомендации. Смотрите на две вещи: на состоянии обуви его господина и на стрелки на его брюках. Правильно гладить брюки и чистить обувь – целая наука.

– И вы овладели ею в совершенстве?

– Надеюсь на это.

– И что же в этом такого сложного? Я просто протираю обувь чистой тряпкой, и все.

Рекстон взял со стола ее ботинок, ласково провел пальцем по взъему и укоризненно покачал головой.

– Так не годится. У вас изящная нога, госпожа Диль, и она достойна красивой и удобной обуви. Я постараюсь вернуть вашему ботинку прежнюю мягкость.

Ирис вспыхнула.

– Сначала обувь следует почистить мягкой щеткой в раковине, – Рекстон взял щетку. – Затем поставить ботинок для просушки. Ни в коем случае не у огня, иначе кожа потеряет форму. Внутрь необходимо поместить распорки, а если их нет – комок бумаги.

– Я запомню.

– Затем нужно смягчить кожу специальным средством. Тщательно пройтись щеткой по ранту, по швам — я использую щетку для ногтей. И только потом можно приступать к нанесению крема. Для каждого вида кожи требуется свое средство. Заводская вакса не подойдет. У хорошего камердинера есть собственные рецепты, которые он хранит под семью замками. Я добавляю высококачественный уксус. Достать его тоже непросто, – улыбнулся он. – Вот моя коллекция снадобий.

Он показал ей ряды банок и инструментов, что выстроились на полке над столом.

– А это что такое? Кость? – Удивилась Ирис. В углу, прислоненная к стене, стояла здоровенная кость, пористрая, желтоватая.

– Да, бедренная кость оленя. Для жирования грубой кожи ботинок дорогого пошива. С ее помощью можно разгладить заломы и получить идеальную поверхность. Кость впитывает ровно столько жира для полировки, скольно нужно. Хорошую кость еще надо поискать; мне пришлось не раз наведаться к охотникам.