— Черти явились по душу покойной На Роки! (I, 388).
Замечательный текст[450]. Рассказчица Брюна Пурсель из ненависти к отцу, своей незаконнорожденности и по глупости собрала в сознании неудобоваримую смесь христианства и бесовско-языческих суеверий, которая, вероятно, являлась одним из аспектов монтайонской религиозности до местного утверждения катарства[451]{241}. Мужество На Роки, старой крестьянки, готовой принять endura ради небесного спасения, остается непонятным Брюне Пурсель. Она слушается только движения собственного сердца, пытаясь спасти жизнь умирающей бульоном из свиной солонины.
Не менее поучительна агония Эсклармонды Клерг из Монтайю, дочери Бернара Клерга (тезки байля) и его жены Гозьи. Бернар и Гозья — чета крестьянская (I, 475; III, 356—365). Она убирает репу. Он, будучи мастером на все руки, способен, вооружась буравом, покрыть крышу своего дома новым «бардо». Их дочь Эсклармонда, еще юная, выходит замуж за некоего Адела из деревни Комюс (Арьеж). Добрый, брак, хорошо начинает свой путь Эсклармонда, — с удовлетворением заявляет Гийом Бене, крестный отец молодой женщины и кум Гозьи. Увы! Эсклармонда тяжело заболевает. И возвращается умирать, как подобает, в domus отца Бернара Клерга. Здесь она ложится ближе к очагу на кухне. Мать Гозья заботливо ухаживает за нею, по ночам делит с ней ложе. Отец же, Бернар Клерг, устраивает себе постель отдельно, в комнате рядом. Гозья любит дочь, но желает ей смерти и того, чтобы Бог в конце концов принял ее, ибо она разорилась на лекарства и на лекарей ради ее исцеления. Напрасные траты.
Гийом Бене как крестный считается в первую голову ответственным за спасение души крестницы, а потому убеждает куму Гозью заказать еретикование Эсклармонды. Остается только добиться согласия молодой больной. Та дает его от всего сердца, слишком слабая для лишних разговоров, она в знак согласия лишь тянет руки к крестному. Надо быть зверем, чтобы в этих обстоятельствах отказаться дать утешение женщине. Не жалеют трудов, чтобы отыскать «совершенного» Прада Тавернье. На церемонии присутствуют, как обычно, мужчины и женщины кланов Бело и Бене. Она проводится в пятницу вечером, в час первых снов, на кухне, без ведома отца Эсклармонды, Бернара Клерга, который храпит в соседней комнате. Раймон Бело, по доброму правилу, приносит с собой восковую свечку, чтобы в кухне было светло без зажженного очага. В комнате умирающей холодно: пост. Но благо души важнее блага телесного, особенно для очень больного человека.
В таких условиях проводится consolamentum Эсклармонды, после чего «совершенный» получает за труды мзду (II, 364—365) и удаляется. И теперь для еретикованной-утешенной встает проблема endura. Гозья Клерг проявляет по этому поводу естественные для любящей матери реакции. Она восстает против маскулинной суровости убийственной для дочери голодовки.
— Отныне не давай дочери ни есть, ни пить, даже если будет требовать, — наставляет Раймон Бело мать больной (III, 364).
— Если дочь попросит, я не откажу ей ни в еде, ни в питье, — отрезает Гозья Клерг, будучи прежде всего матерью.
— Коли так, ты поступишь во вред душе Эсклармонды, — огорченно заключает сын Бело.
Вопрос о пище, к счастью для согласия между монтайонцами, так и не будет поднят. Эсклармонда Клерг умрет на следующий день, в субботу, в третьем часу. За все время она не попросила ни пить, ни есть. Это воздержание имело причиной волевое усилие или слабость? Мы не знаем. Но молодая крестьянка смогла продемонстрировать перед consolamentum и перед смертью трогательную заботу о душе, о ее спасении.
Силы добра и зла у постели одного больного. 1495. Гравюра.
Аналогичную потребность в небесном спасении (тоже несколько умеренную любящим материнским сердцем) обнаруживает с еще более отчетливой непосредственностью поведение Гийома Гилабера, пастушка из Монтайю[452].
В пятнадцать лет, в возрасте, когда молодые пастухи, более проворные, чем их отцы, карабкаются по крутым горам, отыскивая в скалах овец, Гийому Гилаберу пришлось оставить своих баранов. Открылось кровохарканье (туберкулез?). Он слег. Старшие друзья, Гийом Бело и Раймон Бене, оба катары, имели большое влияние на прикованного к постели подростка. Кроме того, — и это еще более усиливало зависимость — многое связывало Гийома Бело, убежденного альбигойского активиста, и domus Гилаберов. Этот domus в выгодном положении, он благодарно принимает иноверческий свет, исходящий от сильной личности Гийома Бело и, шире, от дома Бело. Связи Бело—Гилабер подкрепляются, как обычно в Монтайю, кумовством и, косвенно, конкубинатом. Гийом Бело приходится кумом Арно Форе, недавно женившемуся на Алазайсе Гилабер, сестре нашего туберкулезника (I, 429). А эта Алазайса в своей бурной молодости, незадолго до брака с Арно, была любовницей башмачника Арно Виталя, большого друга и сотрапезника братьев Бело. Значит, и Арно Виталь тоже будет выступать мостиком между Бело и Гилаберами в идеологическом плане, а не только благодаря конкубинату (I, 413).
Все способствует еретикации Гийома Гилабера, уже сильно ослабленного болезнью. (Болезнью, которая, отметим попутно, рыскает вокруг да около его дома. Гийеметта, сестра нашего Гийома и жена Клемана из деревни Жебец, тоже слегла в постель в отцовском domus, вдали от осталя своего супруга, который покинула на время нездоровья. Она лежит в кухне Гилаберов на соседней кровати рядом с умирающим братом Гийомом[453]. И вместе с ней спит ее ребенок!) Юный Гийом — это главное беспокойство Гийома Бело; последний изо всех сил подталкивает его к утешению. Алазайса, супруга Арно Форе, тоже склонна к такому исходу для своего юного брата. В этом она опирается на свои еретические взгляды, одновременно убивая двух зайцев. Она видит в этом способ положить конец семейной ссоре, возникшей между ее отцом Жаном Гилабером и мужем Арно Форе со времени свадьбы. Жан задолжал Арно приданое Алазайсы! Арно Форе позволит провести себя жене, теще Аллеманде Гилабер и куму Гийому Бело. Игра сыграна: Алазайса воспользуется еретикацией юного Гийома, чтобы примирить мужа, отца и брата. Трогательная сцена: два свояка, Гийом и Арно, один из которых у порога смерти, прощают друг другу обиды.
Внезапно все оборачивается настоящей трагедией. Прекрасный, достойный античности диалог противопоставляет юного Гийома и его друга Гийома Бело матери, Аллеманде Гилабер. Мать любит сына всем сердцем, но думает и о будущем своего domus, которое будет поставлено под угрозу, если инквизиторы получат донос о consolamentum мальчика.
— Товарищ, (socie), — обращается Гийом Бело к Гийому Гилаберу, который уже слабел на глазах, — хочешь, я схожу за врачом, который спасет и душу твою, и тело?
— Да, — отвечает Гийом, — очень хочу. Сходи за добрым христианином, пусть примет меня в свою веру и в секту свою, пусть приведет меня к доброй кончине (I, 422—423).
Аллеманда, мать Гийома, заслышав такие речи, сразу приходит в беспокойство, раздираемая противоречивыми страхами:
— Сын, — говорит она больному, — не делай этого. Хватит и того, что я тебя теряю, ибо нет у меня другого сына. Упаси меня Боже еще и от того, чтобы из-за тебя я потеряла все добро (по причине доноса).
— О, матушка! — отвечает Гийом, который почтительно обращается к матери на «вы», — Умоляю вас, позвольте прийти доброму христианину, который спасет мою душу.
— Сын, не делай этого!
