Однако дети у королевской четы появились только в 1240 году — через шесть лет после свадьбы. Что это — поздняя зрелость молодой королевы, выкидыши или даже смерть младенцев (в начале замужества Бланка Кастильская тоже потеряла много детей), о которых не говорят ни документы, ни хронисты той эпохи (свидетельства остаются только после достижения младенцем годовалого возраста, поскольку появляется надежда на то, что он сыграет некую роль, если достигнет совершеннолетия или будет помолвлен согласно матримониальной стратегии династии)? Неизвестно.
Сначала родились две дочери, и это не имело значения для будущего династии: 12 июля 1240 года появилась Бланка, но через три года она умерла, затем 18 марта 1242 года родилась Изабелла и, наконец, — три мальчика: 25 февраля 1244 года — Людовик, 1 мая 1245 года — Филипп и в 1248 году Жан, который вскоре умер. Когда в августе 1248 года король выступал в крестовый поход, будущее связывалось с двумя сыновьями. У королевской четы будет еще шестеро детей — трое родятся на Востоке, трое — по возвращении во Францию. Из одиннадцати детей Людовика и Маргариты семеро, из которых трое — сыновья, переживут своего отца. Такова в XIII веке демография королевской династии, способной на воспроизводство рода.
Король реликвий: терновый венец
В христианском мире XIII века великим проявлением благочестия, которое одновременно служит источником великого уважения, является обладание славными реликвиями. От этого могла зависеть судьба города, сеньории, королевства. Реликвия — действенное сокровище, от которого исходят защита и блага. Людовик Святой почувствовал это, когда был похищен гвоздь из Сен-Дени.
Итак, в 1237 году молодой Балдуин, племянник Балдуина IX Фландрского, ставшего после взятия Константинополя крестоносцами-латинянами в 1204 году первым латинским императором этого города, и сын Пьера де Куртене, также императора Константинополя в 1216–1219 годах, прибыл во Францию просить короля и христиан о помощи в борьбе с греками. Ему было девятнадцать лет, и по достижении совершеннолетия он должен был вступить на императорский престол, предназначенный ему по рождению, который пока занимал его тесть Иоанн Бриеннский. Но Латинская империя в Константинополе, постоянно являвшаяся добычей греков, которые оставили латинянам лишь столицу и ее окрестности, — не более чем шагреневая кожа.
Во время пребывания во Франции, где его радушно принял кузен, король Людовик[204], Балдуин получил два неприятных известия: о смерти Иоанна Бриеннского и о намерении латинских баронов Константинополя, испытывавших серьезные денежные затруднения, продать иноземцам самую драгоценную из хранившихся в Константинополе реликвий: символ смирения Христа — терновый венец, которым он был увенчан при распятии. Новый император, Балдуин II, попросил у Людовика помощи, умоляя не допустить, чтобы святой венец попал в руки иноземцев.
Король и королева-мать тут же решили, что это прекрасная перспектива — приобрести венец — щедрый дар за их благочестие, который послужит их славе! Венец смирения, но своего рода — корона и, стало быть, реликвия королевская. В ней воплощение того страждущего и смиренного королевского величия, которым облекся образ Христа в скорбном благочестии XIII века; она мыслится венчающей главу короля — образ земного Иисуса, образ царствования в страстях — страстях, торжествующих над смертью. Следует сразу сказать о тех глубоких и искренних чувствах, которые владели Людовиком, желавшим совершить такое «благодеяние» («beau coup»). Молодой французский король являет себя всему христианскому миру. Очевидно, что король и его мать не упускали из виду и политическую и идеологическую цели. После translatio imperii и translatio studii с Востока на Запад наступил Translatio Sacratissimae Passionis instrumentorum — «перенос орудий Страстей Христовых». И местом, предназначенным для этой славной реликвии, была Франция, все более предстающая землей, любимой Богом и Иисусом. Именно это подчеркивает Готье Корню, архиепископ Санса, друг и слуга короля, глава «галликанской» Церкви:
Так же, как наш Господь Иисус Христос избрал Землю обетованную (Святую землю), чтобы там явить тайны своего искупления, точно так же кажется и хочется верить, что ради благоговейнейшего почитания торжества Страстей он избрал именно нашу Францию (nostram Galliam)y чтобы от Востока до Запада славили имя Господне за тот перенос орудий его святейших Страстей, что содеял наш Господь-Спаситель, из земли (a climate) Греческой, которая, как говорят, ближе всего к Востоку, во Францию, примыкающую к пределам Запада[205].
Франция становится новой Святой землей. А о Людовике прелат говорит:
Он возрадовался, что Господь, чтобы явить все величие этого события, избрал его Францию (suam Galliam) y где вера в его благодать так сильна и где таинства нашего вечного спасения почитаются со столь великим благочестием[206].
Так начинается странствие тернового венца, испытания, выпавшие на его долю, начинается его долгий и чудесный путь из Константинополя в Париж.
Из Парижа Балдуин II послал эмиссара с посланием, в котором повелевал передать терновый венец послам Людовика, двум доминиканцам, Жаку и Андре, первый из которых был приором ордена проповедников в Константинополе и мог определить подлинность реликвии. Вообще, надо понимать отношение христиан Запада ко всем реликвиям и к этой в частности. Они не сомневались, что подлинный терновый венец Христа мог храниться в Константинополе. Путешествия в Святую землю матери императора Константина (IV век) святой Елены, благодаря которой в христианской традиции появился Истинный Крест, и императора Ираклия, который, возможно, в 630 году привез этот Истинный Крест из Иерусалима в Константинополь, образуют историческую основу этой веры. «Критика» реликвий, которая велась на Западе в XI–XII веках и вдохновившая бенедиктинского аббата Гвиберта Ножанского на знаменитый трактат «О реликвиях святых» («De pignoribus sanctorum») около 1119–1129 годов[207], потребовала массы предосторожностей на всем пути передвижения святейшей реликвии. На каждом этапе тщательно проверялось, чтобы транспортируемая святыня, покоящаяся в специальном ларце (как чудесное миро из Реймса хранилось в святом сосуде), не была подменена копией, фальшивкой.
По прибытии в Константинополь посланцы императора Балдуина II и короля Франции Людовика IX узнали, что потребность в деньгах тем временем стала столь велика, что латинские бароны заняли их у венецианских купцов-банкиров, отдав при этом в залог терновый венец. Если реликвию не выкупить до дня святых мучеников Гервасия и Протасия (18 июня), то она станет собственностью венецианцев и ее увезут в город лагуны. Здесь венецианские купцы оказываются на службе политики реликвий Его Святейшества, которому удалась в начале IX века другая сенсационная афера с приобретением в Александрии мощей святого Марка, составлявших изрядную долю авторитета Республики дожей. Но произошло непредвиденное: посланцы Балдуина и Людовика прибыли ранее назначенной даты, и король Франции отстоял свое первенство и купил терновый венец. Начались переговоры, и в конце концов венецианцы решили уступить реликвию королю Франции при одном условии: терновый венец надо сначала доставить в Венецию, чтобы столица дожей, пусть и ненадолго, но воспользовалась присутствием чудесной реликвии: от одного ее прикосновения Республика получит свою долю защиты, благ и влияния.
Когда переговоры закончились, уже близилось Рождество 1238 года. Благоразумно ли доверять такое сокровище морю, сулящему мореплавателям в это зимнее время столько бед? К тому же стало известно, что греки через шпионов узнали о продаже реликвии и о том, что ее непременно повезут морем. Они заполонили галерами все возможные морские пути, чтобы перехватить священный груз. И все же, как ни стенали жители Константинополя, но терновый венец начал морское путешествие. Бог хранил его, и он благополучно прибыл в Венецию, где был выставлен в дворцовой часовне, часовне Сан-Марко. Брат Андре остался в Венеции присматривать за реликвией, а брат Жак отправился в путь, чтобы возвестить эту благую весть Людовику и его матери. Он поспешил вернуться в Венецию с огромной денежной суммой (какой — неизвестно) и с посланцами Балдуина II — гарантами этой операции и обязательств императора Константинополя. Начались новые переговоры, в которых активную роль играли французские купцы в Венеции. В конце концов венецианцы не осмелились идти против воли Балдуина и настойчивости короля Франции. Рыдая, Венеция с сожалением расставалась с венцом, который отправлялся к месту назначения.
