Это хорошо понимал Людовик Святой. На турских гро он повелел отчеканить крест и свое королевское имя (Ludovicus rex) с легендой: «Благословенно имя Господа Бога нашего Иисуса Христа» (Benedictus sit потеп Domini nostri Dei Jesu Christi). Но особенно прославлялись Иисус и король на экю. На аверсе был помещен символ Капетингов, герб с цветами лилии, и легенда: «Людовик милостью Божией король франков» (Ludovicus Dei gracia Francorum rex), a на реверсе — крест, украшенный четырьмя цветками лилии и выспренней надписью: «Да торжествует Христос, да царствует Христос, да безраздельно властвует Христос» (Christus vincit, Christus régnât, Christus imperat).

Необычный свет проливает на денежную политику Людовика IX один неожиданный документ. Можно легко представить, что университетские богословы Средневековья проводили время в дискуссиях об абстрактных и вечных проблемах. Так, на Пасху 1265 года знаменитый парижский магистр Жерар д’Абвиль должен был ответить в дебате quodlibet[401] (такое упражнение для ума предлагалось магистрам университета два раза в год, на Рождество и на Пасху) на вопрос, поставленный членами факультета богословия: имел ли король право в своем последнем ордонансе требовать от своих подданных, являющихся в то же время подданными епископов или служителями Церкви, клятвенного обещания не пользоваться больше эстерлинами (английской монетой) в своих сделках? Не совершает ли таким образом король «насилия» над ними — впрочем, такой вопрос был предметом одного процесса перед Папой?[402]

Этот животрепещущий вопрос, сформулированный так, что вписывает данную проблему в компетенцию факультета, заставляет глубоко исследовать право короля в финансовой сфере. Магистр Жерар ответил, что чеканка монеты — вполне королевская прерогатива, основывая свое утверждение на тройном авторитете: прежде всего на Библии, на речении Христа («Отдавайте кесарево кесарю», Мф. 22: 21) по поводу серебряной монеты, на которой было изображение императора, и апостола Павла, рекомендовавшего: «Всякая душа да будет покорна высшим властям» (Рим. 13: 1), затем на высказанной Аристотелем банальной истине, что государь — верховный защитник, и, наконец, на каноническом праве, заимствовавшем из римского права понятие «общественной пользы» (utilitas publicа), как это было сформулировано в 1140 году в «Декрете» Грациана (С. 7, q. 1, с. 35) и выражено в булле Per venerabilem Иннокентия III (1203), где утверждалось, что король Франции не признает над собой никакой высшей светской власти, что содержится также в послании того же Иннокентия III королю Арагона, в котором он признает право и обязанность заботиться о том, чтобы деньги были «здоровыми и законными»; это послание вошло в сборник «Декреталий», помещенный в Своде канонического права. Не важно, что далее Жерар подчеркивает, что «возврат к эстерлинам всем во благо и что, следовательно, отказ от предпринятых мер полезен и должен произойти в надлежащий момент», главное — он подтверждает королевское право в монетарной сфере. Впрочем, возможно, что, столкнувшись с враждебностью большой части клириков и интеллектуалов, Людовик IX отменил клятву бойкотировать стерлинги, одновременно утвердив запрет на их хождение в королевстве. Наконец, II. Мишо-Кантен сделал одно интересное замечание: в свете аргументации Жерара, «клирики университета, слушатели профессора, предстают, как и он сам, интеллектуально совершенно безоружными, не в силах понять, как осуществляется денежная политика». Вопреки утверждениям некоторых историков, схоласты, во всяком случае в XIII веке, не в состоянии выработать экономические теории, адаптированные к реальностям и проблемам своей эпохи.

Но разве у короля и его приближенных клириков не было советников в экономических вопросах, особенно в денежных? Были. Но это бюргеры, среди которых особенно выделяются богатые купцы, привычные иметь дело с деньгами. Уже в 1254 и 1259 годах. Людовик IX учредил для сенешальств Юга советы, обязанные разъяснять сенешалам, чем вызван запрет экспорта зерна и прочего продовольствия в случае отсутствия денег в регионе. В эти советы входили прелаты, бароны, рыцари и бюргеры «добрых городов». Ордонанс 1265 года, изданный в Шартре по факту денег, был ратифицирован после совещания короля с присягнувшими бюргерами Парижа, Орлеана, Санса и Лана, имена которых фигурируют в самом тексте ордонанса[403]. Экономические и особенно монетарные проблемы породили собрания трех сословий. Так, благодаря деньгам бюргеры получили доступ к государственной машине, став олицетворением индоевропейской третьей функции.

Фламандское наследство. — Мир с Арагоном: договор в Корбее (1258). — Франко-английский мир: Парижский договор (1259). — Амьенская «миза».

Две великих обязанности ложатся на плечи христианского короля, претворение в жизнь двух идеалов должно принести вечное спасение королю и его подданным: во-первых, правосудие и, во-вторых, — мир. В последнем случае Людовик IX играет двойную роль. С одной стороны, король старается внести мир в те дела, в которые его вовлекают, и подает пример того, что не следует отказываться от разрешения затянувшихся (la longue durée) серьезных конфликтов, наследником которых его сделала история. Ему хотелось ликвидировать причины конфликтов и установить мир, если не навсегда, то, по крайней мере, надолго. Пребывая между настоящим и вечностью, он трудился во благо будущего. С другой стороны, его авторитет способствовал тому, что враждующие стороны, стремясь уладить свои дела посредством излюбленной в Средние века процедуры, называемой третейским судом, выбирали судьей именно его. Слухи о деяниях Людовика и слава о нем распространились далеко за пределы Французского королевства. Ему суждено было стать третейским судьей, миротворцем христианского мира.

Вот самые значительные, самые яркие из заключенных им мирных договоров и множества проведенных им третейских судов.

Во Фландрии, представляющей собой один из самых крупных и, вероятно, самых богатых фьефов королевства, по феодальному обычаю и вопреки королевским традициям Капетингов, признававших в качестве престолонаследников исключительно мужчин, графство наследовали женщины, если право первородства было на их стороне. Но вот уже почти тридцать лет развивалась интрига, причиной которой послужили матримониальные связи графини Маргариты, интрига, все более запутанная и сложная. Остановлюсь лишь на тех ее моментах, которые высвечивают роль Людовика IX[404].

В 1244 году умерла графиня Иоанна, вдова Фердинанда Португальского, потерпевшего поражение при Бувине. Будучи бездетной, она оставила графство своей младшей сестре Маргарите, которая в первом браке была замужем за Бурхартом Авеном, бальи Геннегау. Но этот брак оказался недействительным, так как Бурхарт, еще ребенком посвященный служению Богу, был поставлен протодьяконом, ив 1216 году Иоанна добилась от Римской курии расторжения брака сестры. Маргарита и Бурхарт Авен разошлись не сразу и имели двоих детей. В 1223 году Маргарита второй раз вступила в брак с Вильгельмом Дампьером, от которого у нее было трое сыновей. Так началась распря между Авенами, заявлявшими о своем праве первородства, и Дампьерами, не признававшими наследниками сводных братьев, этих бастардов, материнских любимчиков.

Людовик IX не раз занимался этим делом — то по приглашению одной из сторон, то по собственной инициативе, как сюзерен, которого не могла оставить равнодушным судьба одного из его главных фьефов. В 1235 году он добился примирения между Иоанной и Маргаритой, предусмотрев неравный раздел наследства: две седьмых — Авенам, пять седьмых — Дампьерам. Дело осложнялось тем, что часть наследства находилась во Французском королевстве (графство Фландрия), а часть — в империи (герцогство Фландрия, к которому в 1245 году присоединилось маркграфство Намюр; император Фридрих II пожаловал его графине Маргарите, но оно находилось в залоге у французского короля за большую ссуду, которую король одолжил латинскому императору Константинополя Балдуину II Фландрскому). После смерти в 1250 году Фридриха II Европа осталась без императора, что было на руку французскому королю, старавшемуся к тому же не отдавать предпочтения ни одному из претендентов, которые, даже являясь признанными римскими королями (и не будучи при этом коронованными императорами), пользовались лишь ограниченной властью.