Денежные реформы[397] короля претворялись в жизнь на протяжении 1262–1270 годов. К ним относился, во-первых, ордонанс 1262 года, запрещавший подделку королевских денег и устанавливающий монополию на денежное обращение в королевстве в пользу королевских денег, кроме денег сеньоров, обладающих правом чеканки монет, которые отныне имели право обращения исключительно на принадлежавших им землях. Далее следовали два ордонанса, запрещавшие хождение во Французском королевстве английских денег «эстерлинов» (стерлингов), — первый, не дошедший до нас, был обнародован между 1262 и 1265 годами и требовал от королевских подданных, в том числе и людей Церкви, клятвы не пользоваться стерлингами, и ордонанс 1265 года, устанавливавший крайнюю дату их обращения — середина августа 1266 года. Другой ордонанс 1265 года вновь оговаривал меры 1262 года, запрещавшие подделку королевских денег, и отводил королевским деньгам привилегию обращения во всем королевстве, но на этот раз с оговоркой в пользу региональных денег — нантских, анжуйских и мансских, чтобы «народ не думал, что имеется достаточно королевских турских и парижских денье». Согласно ордонансу от июля 1266 года (от него сохранился всего один фрагмент) возобновлялась чеканка парижского денье с новыми весовыми характеристиками и содержанием благородного металла и создавался турский гро; наконец еще один утраченный ордонанс, изданный между 1266 и 1270 годами, говорил о создании золотой монеты экю[398].
С современной «экономической» точки зрения эти меры важны по трем причинам.
Возобновление чеканки парижского ливра большего по сравнению с прежним веса (1,2882 г против 1,2237 г парижского ливра Филиппа Августа), но с более низким содержанием благородного (или более низкой пробы) металла (0,4791 г чистого серебра против 0,5009 г в парижском ливре Филиппа Августа) фактически говорит о девальвации. Это более или менее сознательный отклик на процесс, который мы именуем инфляцией, на порчу денег, начавшуюся, по крайней мере, с XII века. Этот процесс был вызван растущей потребностью в золотых и серебряных монетах, что отвечало бы развитию денежной экономики и растущему количеству денег, которые чеканились королем и сеньорами, имевшими на это право. Такое увеличение денежной массы вызвало одновременно и требование экономического роста, и желание увеличить бенефиции права сеньора, права на чеканку монет[399]. На протяжении XIII века доля права сеньора в доходах королевской казны не переставала расти[400]. Запрещение подделки королевских денег и ограничение обращения денег сеньоров отчасти отвечало и намерению если не покончить с инфляцией, то хотя бы снизить ее.
Но особенно памятны для финансовой истории Франции две другие меры. Самой яркой является возобновление, спустя пятьсот лет, чеканки золотых монет, возврат к биметаллизму античности и Высокого Средневековья, благодаря чему латинский христианский мир вошел в узкий круг биметаллистских экономико-политических комплексов: Византии и мира ислама. Король Альфонс VIII Кастильский в 1175 году, последние нормандские короли Сицилии и император Фридрих II и его августали в 1231 году в Южной Италии действовали, скорее всего, ради престижа; экономическое значение этих денег было весьма невелико. Совершенно иначе обстояло дело с крупными итальянскими купеческими городами. Незадолго до 1246 года Лукка, в 1252 году Генуя (дженовино) и особенно, начиная с 1253 года, Флоренция с ее флорином, а с 1284 года Венеция с дукатом дали прекрасное начало длительного хождения золотой монеты, сыгравшей огромную роль в развитии международной торговли и сбора налогов в западноевропейских государствах. Два крупнейших среди них — Англия и Франция — пытались войти в эту группу коммерческого и банкирского могущества преимущественно из политических соображений престижа монархии. Генрих III отчеканил в 1257 году «золотой пенни», который постигла неудача. Его чеканка и обращение прекратились около 1270 года, и лишь в 1344 году в Англии вновь появилась золотая монета — флорин. В 1266 году Людовик Святой ввел в оборот золотой экю — и опять неудача. В конце того же века экю уступил место различным золотым монетам, популярность которых до нового экономического подъема в 1330 году была средней.
Итак, парижский денье и золотой экю были, скорее, неудачей, о чем свидетельствует весьма небольшое количество этих монет, дошедших до нашего времени. Зато очень популярен не только во Франции, но и на международном рынке был турский гро. Его популярность была популярностью большой длительности (de longue durée) — он имел хождение даже во время больших монетарных затруднений XIV века и благополучно обрел свою денежную нишу, отвечающую важным потребностям.
Понятно, что денежная политика Людовика Святого соответствовала, наслаиваясь непосредственно на экономические и финансовые цели, и политическим задачам. Именно то, что подчас называют, игнорируя более сложную реальность, борьбой государственной монархии с феодализмом, и нашло здесь главную сферу приложения. Людовик Святой возвратился к традиционному представлению о деньгах как о королевском орудии, как о предмете государственной монополии. Перед лицом баронов и Церкви ему следовало бы довольствоваться провозглашением превосходства королевских денег перед деньгами сеньоров и подготовить изъятие последних, однако он сделал решительный шаг в этом направлении. Началось создание денежной монополии монархии. Еще раз монархическое государство, находящееся в процессе становления, получает выгоду от тройного давления: давления канонического права в процессе формирования, связанного с этим давления возрождающегося римского права, и давления одной точки зрения, которая, как это прекрасно показал Т. Биссон на материале предшествующего периода, уже давно требовала от политической власти стабильности и хорошего качества денег, которыми все чаще пользовалось все больше людей. «Консервация» (conservatio monetae) денег становилась все более настойчивым требованием времени. Как и в случае с правосудием, король в тех вопросах, в которых имел влияние и силу, не мог не стать главным лицом, получавшим основную выгоду. Точно так же и монетарная власть развивалась в духе этого высшего образа власти, с которым у короля, особенно во Франции, всегда наблюдалась более тесная связь, — majestas, величество. Вскоре подделку королевских денег включили в перечень преступлений против королевского величества, и фальшивомонетчики вошли, как и в древности, в число самых опасных преступников.
Королевская политика в области денег вырастала из обязанности правосудия. Королевские действия в области финансов ведутся на поле сражения «хороших» денег с «плохими», «чистых» денье (как говорится в ордонансах Людовика Святого) с денье «потертыми», использованными, подделанными или низкой пробы. Людовику Святому и его советникам было слишком хорошо известно, что битва за «хорошие» деньги (как говорили в XIV веке) — важный элемент образования цен, тех цен, которые согласно идеологии эпохи должны быть «справедливыми». «Справедливая цена», «справедливая оплата», «хорошие деньги» — вот три аспекта одного и того же нравственного понятия социально-экономической жизни, теоретиками которой во времена Людовика Святого были канонисты и богословы. Тем самым монетарные меры наподобие предпринятых Людовиком Святым вписываются в перспективу, которую уже заранее называли renovatio monetae, обновление, которое для людей Средневековья, находящихся под воздействием римской и каролингской идеологий, имело резонанс религиозный, священный, квазиэсхатологический. Денежная реформа — благочестивое дело, то есть сугубо священное. Чеканщики монет, в частности золотых, хорошо это знали, изображая на флорентийских флоринах святого Иоанна, покровителя города, на аверсе венецианских дукатов — Христа во славе, а на реверсе — святого Марка, вручающего хоругвь коленопреклоненному дожу.
