В полдень на тёмно-синем велосипеде из деревни, где жили Хэйхай и каменщик, прикатил Лю Тайян. Встав на шлюз, он просвистел, оповещая об окончании работ. Затем он объявил, что полевая кухня уже организована, и рабочие, которые живут дальше, чем в пяти ли отсюда, могут идти обедать в столовую. Люди поспешно собирали инструмент. Девушка поднялась с места. Хэйхай тоже поднялся.

«Хэйхай, до твоей деревни сколько ли?»

Хэйхай, не обращая на неё внимания, крутил головой по сторонам, будто кого-то искал. Голова девушки поворачивалась вслед за Хэйхаем, и когда Хэйхай остановился, она, перестав вертеть головой, упёрлась взглядом прямо в выразительные глаза каменщика. Оба какое-то время смотрели друг на друга. Каменщик сказал: «Хэйхай, пошли домой на обед, чего уставился, хоть смотри, хоть нет, а до нашего дома нет и двух ли, не видать нам полевой кухни».

«Так вы из одной деревни?» — спросила девушка каменщика.

Каменщик, заикаясь от волнения, махнул в сторону своей деревни и рассказал, что они с Хэйхаем из деревни, что сразу за мостом. Девушка и каменщик обменивались самыми обычными фразами, но от них веяло какой-то особой теплотой. Каменщик узнал, что девушка из деревни Цяньтунь и ей придётся питаться в полевой кухне и спать в мостовом пролёте. Она сказала, что согласна есть в полевой кухне, но ей не хочется спать в мостовом пролёте — уже осень, и ветер холодный, в пролётах спать будет холодно. Девушка ещё потихоньку спросила, не немой ли Хэйхай, на что каменщик ответил, что вовсе нет, этот мальчишка очень смышлёный, в возрасте четырёх-пяти лет он трещал как сорока, не остановишь, а потом стал замыкаться в себе, чуть что — стоит, как истукан, и никому неизвестно, что он там себе думает. Посмотри, какие у него огромные чёрные глаза. Девушка сказала, что заметила, что этот ребёнок очень живой, он ей сразу понравился, он ей как младший брат. Каменщик сказал, что это всё потому, что у неё доброе сердце.

Так каменщик, девушка и Хэйхай, сами того не замечая, отстали. Он и она увлечённо разговаривали, и с каждым новым шагом вперёд им хотелось бы оказаться на два шага назад. Позади них, высоко поднимая ноги, лёгкой поступью шёл Хэйхай, своими движениями он напоминал крадущегося вдоль стены кота. На мосту их нагнал Лю Тайян — он задержался в зарослях крутика. Мост был узким, и ему пришлось спрыгнуть с велосипеда.

— Вы всё ещё здесь? Ну что, заморыш, как тебе сегодня работалось? А что это у тебя с клешнями?

— Ударил молотком по руке.

— Твою мать. Каменщик, прямо сейчас иди к вашему бригадиру и скажи, чтобы он, пока не поздно, прислал кого другого, если что случится, проблем не оберёшься.

«У него же производственная травма, и ты посмеешь его выгнать?» — громко сказала девушка.

«Товарищ Лю, мы с тобой не первый год знаем друг друга, скажи мне, что толку от этого мальчишки на такой масштабной стройке? Что он будет делать одной рукой в производственной бригаде?» — сказал каменщик.

«Ну, заморыш, чёрт бы тебя побрал, — сказал задумчиво Лю Тайян, — а что, если перебросить тебя в кузницу качать меха? Сможешь?»

Ребёнок, как бы прося защиты, посмотрел на каменщика, затем на девушку.

«Сможешь ведь, Хэйхай?» — сказал каменщик.

Девушка тоже одобрительно кивнула ему головой.

Хэйхай уже пятый день качал кузнечные меха, его голое тело стало совсем чёрным и блестело, как первосортный уголь, только зубы и белки глаз выделялись белыми пятнами. От этого его глаза стали ещё более выразительными. Когда он, поджав губы, на кого-то смотрел, то сердце человека сжималось, словно его обожгли калёным железом. Каждая пора на носу, едва отросшие волосы — всё было покрыто сажей. На стройке его прозвали Хэйхай, что означало «чёрный ребёнок», но он не обращал ни на кого внимания, даже ни на кого не смотрел толком. Только когда Цзюйцзы и каменщик приходили с ним поговорить, он отвечал им взглядом. Вчера в полдень, когда все рабочие ушли со стройки на обед, у главного кузнеца украли гладильный молот и новое ведро для закалки. Лю Тайян полчаса бранил всех на шлюзе. Он дал Хэйхаю новое поручение: каждый раз, когда все уходят на обед, оставаться охранять инструмент, а кузнец будет ему с полевой кухни приносить обед. Лю сказал, что щенку Хэйхаю повезло — теперь ему будет перепадать обед.

Все ушли, и шумная стройка, продолжавшаяся всё утро, затихла. Хэйхай, выйдя из мостового пролёта, медленно пошёл по песчаной отмели перед шлюзом. Руки его были сложены за спиной, брови нахмурены, на лбу появились три глубокие морщинки. Пуская изо рта пузырьки, он снова и снова пересчитывал пролёты. Перед седьмой мостовой опорой он остановился и, ухватившись обеими ногами за ромбовидный выступ опоры, стал карабкаться вверх. Карабкаясь, он немного соскользнул и содрал с живота большой кусок кожи. Выступило несколько капелек крови. Он нагнулся, и, взяв горсть земли, приложил к животу. Затем, отступив на несколько шагов назад, сложил руки козырьком и, посмотрев на расщелину между опорой и поверхностью моста, успокоился.

Затем он пошёл на площадку, где женщины дробили камни. Камня, на котором он сидел, уже не было. Он быстро нашёл место, где сидела Цзюйцзы, узнав её шестигранный молоток. Он сел на её место и стал крутиться, всё время меняя положение тела, пока его взгляд не поравнялся с расщелиной в седьмой опоре моста, тогда он стал спокоен, уставившись на что-то, что было в этой расщелине…

В тот день в полдень Хэйхай пораньше прибежал к шлюзу и сел на корточки в первом с западной стороны пролёте. Он внимательно осмотрел кузнечный горн, щипцы, кувалду, гладильный молот, жестяное ведро, совок для угля и даже каждый кусочек угля и угольного шлака. Вот-вот должен был закончиться обед, и он, взяв в правую руку совок для угля, приоткрыл придавленный горн. Левой рукой он с силой потянул меха, оттуда сразу же полетели сажа и зола, засыпав ему глаза. Он старался тереть их изо всех сил, глаза покраснели. Меха были новыми, тугими, и одной рукой их было очень тяжело качать. Он ушиб указательный палец правой руки. Посмотрев на руку, он вспомнил о платке, в который был замотан пораненный палец. Платок уже не был белым, как прежде, но вышитые на нём китайские розы всё ещё были ярко-красного цвета. Тут ему в голову пришла мысль, и он вышел из пролёта, оглядываясь по сторонам. Перед седьмой по счёту опорой он развязал зубами платок, с усилием вскарабкался наверх и засунул платок в расщелину…

Огонь вскоре погас. У него на лбу выступили капельки пота. У пролёта раздался стук шагов, он от страха попятился назад и упёрся спиной в ледяную каменную стену. Хэйхай увидел, как в пролёт зашёл коротконогий парень. Входя, он пригнулся, как будто хотел показать, какого он высокого роста. Хэйхай скривил губы. Этот коротконогий, увидев погасшую печь и наполовину вытянутые меха, а затем и Хэйхая, стоявшего, прижавшись к стене, выругался: «Ах ты сукин сын! Ты чего здесь трёшься? Огонь погасил, меха растянул. Так и дал бы тебе, гадёныш!» Хэйхай услышал, как над головой что-то просвистело, его затылка коснулась угловатая ладонь, раздался звонкий шлепок, как будто где-то лягушка шлёпнулась о землю.

«Выметайся отсюда, вали дробить свои камешки, гадёныш!» — ругался коротконогий.

Только теперь Хэйхай понял, что это был молодой кузнец. Корявое лицо молодого кузнеца было сплошь покрыто прыщами, нос, весь в капельках пота, был широким и приплюснутым, как у телёнка. Хэйхай увидел, как молодой кузнец принялся растапливать печь. Он взял в углу пучок соломы золотистого цвета и засунул в топку, зажёг огонь, несколько раз потихоньку потянул меха. От соломы сначала пошёл лёгкий белый дымок, затем показались языки пламени. Молодой кузнец зачерпнул совком влажный уголь и тонким слоем рассыпал по горящей соломе, при этом всё время качая одной рукой меха. Затем он насыпал ещё слой угля. И ещё. Из печи пошёл жёлтый дым, в нос ударил резкий запах горящего угля. Молодой кузнец поворошил лопатой уголь в топке, и появилось несколько мощных тёмно-красных языков пламени. Уголь разгорелся.