— Братец Цзинь-гэ, прошу тебя, ты уж потом не забывай об отце. Мы с детства были с тобой как родные братья, не разлей вода. И когда мы однажды охотились, помнишь, если бы не ты, я давно был бы уже на том свете. Век не забуду твоей доброты.

— Дядюшка Эр бое,[38] болит поясница-то? Хорошенько следи за своим здоровьем. Есть вещи, за которые я корю себя. Обещал, да так и не нарубил тебе хвороста. А когда в прошлый раз помогал класть перекрытия, положил кое-как. Заботься о себе, захочешь что-то съесть — съешь, захочешь что-то надеть — надень, а плохо станет — не спускайся к полю. От племянника твоего мало проку, присматриваю за тобой я плохо, ты уж не держи на меня зла…

Хуан саоцзы,[39] если у меня что-то не в порядке, то я не могу не посоветоваться с тобой. Раньше я делал много глупостей, а ты не затаила на меня обиду. Однажды я украл у тебя два кабачка, чтобы угостить гончара, а ты и не знала. Сейчас я вспомнил об этом, и на сердце у меня стало тяжело. Сегодня я специально пришёл, и если сказал что-то обидное, ты уж прости. Хочешь ругать меня — ругай.

Сестрица Яо-цзе, ты… ты стираешь? В этот раз… действительно, нет выхода, но ты… не переживай. Какой от меня прок? Грамоту я не разумею, военному делу не обучен, в поле работать не привык. Человеческий век недолог — все мы там будем. Великие мужи в восемь чи ростом считали за честь постоять за свой род и свою страну. А ты что на это скажешь? Ладно, недосуг мне с тобой сейчас разговоры разговаривать — дел невпроворот. Знаю, что только в твоём сердце и найдётся местечко для братца Шижэнь-гэ, я уйду — а ты не переживай. Ты… крепись, может, ещё всё обойдётся. Не поминай лихом…

Он сдерживал свои чувства и лишь иногда шмыгал носом.

Деревенские ему сочувствовали:

— Братец Шижэнь-гэ, не надо так.

— Нет, я уже решил, — он опускал голову, и взгляд его упирался в лежащий на дороге осколок черепицы.

Никто не знал, что именно он решил и как скоро он будет делать то, что решил.

Односельчане слышали беспрестанный топот его кожаных ботинок по каменным ступеням и понимали, что он пока ещё не бросился ни в огонь, ни в воду. Благо на горе всегда было много дел: то куры забредали в дома, то коровы съедали посевы, то мать Бинцзая опять затевала шум из-за своего сына — так что все не особо следили за этим вечно занятым человеком. Более того, они постепенно привыкли. И если он не был занят, все чувствовали, что чего-то не хватает, что-то не так.

В тот день после ссоры с портным Чжуном он вышел из дома в плохом расположении духа и побрёл к храму предков. Там как раз составляли бумагу «наверх». Исстари так повелось, что власти в местные конфликты не вмешивались, поэтому к чиновникам люди никогда не обращались, а теперь, когда решили сделать это, у них не оказалось образца, по которому можно было бы составить бумагу. Несколько стариков подумали-подумали, вспомнили, что им говорил портной Чжун, и сказали тому, кто держал кисть: «Пожалуй, назовём это прошением».

Вдруг сквозь толпу прорвался Жэньбао с всклокоченными волосами, стал размахивать руками и кричать:

— Нет, нет, назовём это докладом.

— Прошением.

— Докладом.

— Всегда нужно соблюдать приличия.

— Надо соблюдать приличия, в данном случае слово «доклад» самое лучшее. — Жэньбао снисходительно улыбнулся. — Правда, правда.

— Пойди и спроси у своего отца.

— Он смыслит только в старом календаре.

— Назовём прошением.

— Вы что, не видите, какое сейчас время?

— Доклад? Слишком режет слух. Так говорят под горой, они что, и по мягкому месту бьют так же крепко?

— Братцы, ну послушайте меня, я плохого не посоветую. Вчера прошёл дождь, разве ж можно жить по-старому? Мы здесь слишком консервативные, правда. Сходите в Цяньцзяпин, посмотрите, поскольку все люди там едят соевый соус, допускается и слово «доклад», поняли вы или нет? Из чего сделана резинка? Из резины, и это хорошая вещь. Вы подумайте, как можно писать какое-то прошение? Поэтому, так как нужно немедленно и без колебаний принять решение, вы должны определиться.

Похоже, что люди из-за всех «поскольку», «так как» и «поэтому» почти ничего не поняли, они долго не давали ему ответа. Подумав, они согласились с тем, что вчера действительно шёл дождь, и, не устояв перед напором слова «разве», скрепя сердце согласились написать «докладная записка».

Затем появились другие вопросы. Старики хотели писать на вэньяне,[40] а он настаивал на том, чтобы письмо было написано на байхуа;[41] старики хотели использовать лунный календарь, а он — общепринятый солнечный; они настаивали на том, чтобы в конце письма была поставлена круглая печать в форме лошадиного копыта, а он говорил, что такая печать будет выглядеть слишком консервативно, слишком по-деревенски, и, чтобы над ними потом не смеялись, нужно вместо этого расписаться. Он то задумывался, то становился снисходительным, то, соглашаясь, скромно кивал головой, но после этого всё равно хотел, чтобы они «взяли свои слова назад», и рассказывал им о разных новых порядках, совсем как убеждённый член новой партии.

«Жэнь, дурья башка, у тебя уши шерстью поросли!» — вдруг вырвалось у кого-то из семьи Чжу И.

Жэньбао, чтобы спасти себя от насмешек, покачал головой, рассмеялся и ещё больше сощурил глаза. Он понимал, что не должен слишком уж отрываться от людей, поэтому вытащил несколько жёлтых табачных листьев и раздал их мужчинам, а себе не оставил ни крошки. Сегодня его щедрости не было предела.

Ему не терпелось заняться делом, и он отправился искать нужные отцу лекарственные травы. Но по неосторожности чуть не споткнулся о сидевшего на земле Бинцзая.

Бинцзай пришёл посмотреть на всю эту суматоху. Он без всякого интереса играл с куриным помётом и время от времени почёсывал вскочивший на голове чирей. Весь день он был очень грустным и ни разу не крикнул «Папа!».

Непрерывные неудачи и многочисленные жертвы вызвали среди жителей деревни разброд и шатания. Вдруг кто-то из парней вспомнил несколько странных случаев. В тот день, когда собирались принести Бинцзая в жертву духу зерна, внезапно прогремел гром. Потом зарезали быка, чтобы узнать, победа или поражение — но безуспешно. Бинцзай тогда кричал: «…мама», будто предвещая что-то плохое — так и произошло… Неспроста всё это, неспроста.

Поразмыслив, жители деревни пришли к выводу, что в Бинцзае есть что-то мистическое: смотрите, он умеет говорить только два слова, «папа» и «…мама», — не указывает ли это на знаки инь и ян на гадательных бирках?[42]

Всем тут же захотелось совершить гадание на живой бирке. Оторвав створку двери, жители деревни посадили на неё Бинцзая и отнесли его к храму предков.

— Советник Бин.

— Господин Бин.

— Святой Бин.

Мужчины встали перед ним на колени и, склонившись к земле, не сводили с него глаз. Они так старательно глядели вверх, что кожа на лбу собиралась складками. Как только Бинцзай оказался у храма, он оживился и заулыбался — морщины на лице разгладились. Потоптавшись по створке и убедившись, что она больше не двигается, Бинцзай от удовольствия закатил глаза.

Толком никто ничего не понял.

Может, ему надо поесть, чтобы произошло явление духа? Кто-то принёс цзунба,[43] это привело Бинцзая в возбуждение. Он отломил кусочек, однако не удержал его. Кусочек упал рядом с правой ногой, но поскольку глаза и голова у Бинцзая плохо его слушались, он по-прежнему смотрел влево. Так и ел: половину съедал, половину ронял, каждый раз, уронив кусочек, искал его, и каждый раз искал не в том месте, где тот упал. Натыкаясь на кусочки, которые упали раньше, он подбирал их и засовывал в рот.