Отец уже давно покинул армию. Однако для нас, членов его семьи, это ровным счётом ничего не значит. Он по-прежнему для нас муж, отец, дед и прадед. Никто и никогда не лишит отца этого статуса. Как-то раз отец сказал домашним, что хочет умереть на родине, что он нигде не желает помирать, но если уж придётся помереть, так пусть уж это произойдёт у него на родине. Сказав это, отец перевёз всю нашу семью в Хубэй. Когда мы уезжали, нас пришли проводить соседи, большинство из них были такими же старичками-пенсионерами, как и мой отец. Родственники отца и те, кто жил за его счёт, пожимали матери руку и желали счастливого новоселья. Некоторые неотёсанные старики говорили: «Чёрт возьми, вы всё-таки едете обратно. Едете, чтобы помереть?» Отец не участвовал в этой затянувшейся церемонии прощания.

Я же тайком размышлял о том, что это, наверное, последний переезд, затеянный по воле отца.

Отец привычным шагом вышел за ворота нового дома. Он направился на пустошь, что простиралась на все четыре стороны вокруг, искать место для своего нового поля, которое ему предстояло возделать. В те прекрасные солнечные дни отец очистил поле от камней и осколков черепицы. Он выполол буйно разросшиеся сорняки и удобрил ими поле, после чего посадил капусту и редьку. Воздух наполнился ароматом свежей глины. Тонкие чешуйки дождевых червей отсвечивали на солнце серебром. Всё это заставляло отца поверить в своё возвращение. Вот только он больше не мог носить на коромысле вёдра с навозом. Старость и варикозная болезнь не позволяли ему перебегать от межи к меже. Отец проводил большую часть времени, стоя у границы поля, опершись на мотыгу, с беспокойством глядя, как постепенно начинает желтеть ботва его урожая. Его душа была полна печали. Порой откуда-то издалека прилетало несколько желторотых воробьёв. Они садились рядом с пожухлыми овощами, чтобы передохнуть, погалдеть, и с удивлением таращились на старика, который стоял невдалеке точно вкопанный. Когда они понимали, что их больше ничто на этом месте не задерживает, они стайкой улетали прочь. В любом случае они ни капельки не боялись этого старика, который торчал на поле, словно соломенное пугало.

Каким бы ни был отец прежде, он уже необратимо состарился.

Этим летом я вместе с сыном приехал к отцу на выходные. В сумерках мы сидели вместе со старшим братом и матерью под сенью виноградной лозы, наслаждались прохладой и болтали о зарплате и ценах. Мой четырёхлетний сынишка заполз в кустарник и с увлечением наблюдал за переселением красных муравьёв. Когда поблизости показалась колонна жёлтых муравьёв, он попытался спровоцировать между ними драку, смешав их ряды бамбуковой палкой. Муравьи при помощи своих усиков обнюхали друг друга, быстро разделились на две колонны и направились дальше каждый своей дорогой. Сын был очень недоволен их трусливым бегством. Он сбегал в дом за своим электрическим автоматом и открыл яростный огонь по ключевым позициям муравьёв. Его доблестному виду можно было позавидовать. Мать наблюдала за действиями моего сына и любовалась им. Она отошла от нас, чтобы спросить внука: «Кем ты станешь, когда вырастешь?» Сынишка опустил автомат и безо всяких колебаний уверенно заявил: «Военным!» Мы рассмеялись. Нам показалось, что это очень хитроумный ответ. Ещё нам показалось, что если в роду Дэнов вырастет ещё одно поколение военных, то в этом не будет ничего плохого. Вдруг мы все вместе перестали смеяться и разговаривать. Мать, я, мой старший брат, мой сын — все мы услышали, как в доме отец запел своим надтреснутым, но по-прежнему звучным голосом:

Отец пел, пел просто, без прикрас. Он пел песню, которую пели многие люди шестьдесят лет тому назад. В жарких летних сумерках его голос разносился далеко по округе.

Мы все замерли. Просто замерли. Прошло очень много времени, и мой старший брат, который когда-то был военным, тихонько сказал: «Сегодня первое августа — День Народно-освободительной армии Китая».

Я не обернулся. Что-то помешало мне обернуться. Но я знал, что поющий песню солдат стоит в своей спальне. Он стоит там, выпрямив спину и выпятив грудь, крючки на его воротнике наглухо застёгнуты. Звучным голосом он поёт свою песню.

Настоящее имя моего отца Дэн Шэнлянь. Он родился в селе Дунчун в уезде Хуанма провинции Хубэй 27 мая 1912 года по лунному календарю. В шестнадцать лет в уезде Гуаншань провинции Хэнань он вступил в ряды рабоче-крестьянской Красной Армии, участвовал во многих битвах, был много раз ранен, ему была назначена вторая группа инвалидности. Получил среднее образование в красноармейском лагере, прошёл университеты Освободительной войны против японских захватчиков, упорядочил свои знания в партийной школе. В декабре 1945 года за невыполнение приказа высшего командования и самоуправство был привлечён к административной ответственности и отстранён от должности. В 1992 году в провинции Хубэй он снял военную форму. В том году ему исполнилось восемьдесят лет.

Перевод Е. Ю. Фокиной

Его звали Чжан Даминь, жену — Ли Юньфан. Сына звали Чжан Шу, не очень звучное имя — как у старика. Но если назвать его Чжан Линь, то будет звучать ещё более пошло. Сейчас сына называют Чжан Сяошу. Чжан Даминю тридцать девять лет, он старше жены на полтора года, а сына — на двадцать пять с половиной. Он — невысокого роста. Рост жены метр шестьдесят восемь, сына — метр семьдесят четыре, а его — метр шестьдесят один. Когда супруги гуляют по улице, издалека складывается впечатление, что высокая — это мать, а низенький — её единственный сын. В прошлом году Чжан Даминь бросил курить, и его задница моментально разрослась в два раза. Его вес в ботинках восемьдесят четыре кг, тяжелее жены на двадцать пять кг и на двадцать тяжелее сына. Лишний вес величиной с половину свиньи. На улице низенький Чжан катится рядом с высокой женой, ног не видать, прямо-таки как шарик.

Чжан Даминь не слишком умён. Лучше всех его понимает Ли Юньфан. Он заговорил только в три года, и первым словом было: «Есть!» В шесть лет он не мог сосчитать пальцы на руках. Вроде и не было шестого пальца, но он всё время насчитывал одиннадцать. В начальную школу он пошёл позже на год, да ещё и был оставлен на второй год. Из-за того, что не понимал основные арифметические действия, в средней школе опять был оставлен на второй год. Он не умел решать уравнения и часто не мог найти неизвестное. Не будучи умным, он не стал поступать в высшую ступень средней школы, и было это в семидесятых. За язык и литературу он получил сорок семь баллов, за математику — девять, по истории — сорок четыре, по географии — шестьдесят три, за политические знания — семьдесят восемь. Чжан Даминь был очень горд собой. Общий балл Ли Юньфан на этих экзаменах был всего на пять баллов выше, чем у него. Она получила неуд за политические знания. На вопрос о трёх составляющих марксистского учения она написала: «Служить народу», «В память о Битьюне» и «Юйгун передвигает горы». Эта чушь была очень показательной. Ли Юньфан тоже не была умной. Чжан Даминь слишком хорошо её понимал.

Они были друзьями с самого детства. Отец Чжан Даминя работал котельщиком на заводе по производству термосов, а отец Ли Юньфан — главным мастером на заводе по пошиву полотенец. Оба они относились к классу пролетариата, были друзьями и собутыльниками, когда нечего было делать, сидели под деревом и играли в шахматы. Оба отца были необразованными, с плохим характером, частенько поиграют-поиграют, да и хвать друг друга за воротник и давай драться.