Если ты уважаемый человек, то тебя будут слушать люди. Портной Чжун умел читать и писать и слыл грамотным человеком. Жена его давно умерла, и он жил один, читал полученные в наследство от шестого брата отца древние книги, в которых отсутствовали первые и последние страницы,[25] и знал много выдуманных и невыдуманных историй. О цзиньском Вэнь-гуне Чжунъэре,[26] о даосском бессмертном Люй Дунбине,[27] о ханьском полководце Ма Фубо,[28] а ещё о самом почитаемом и самом мудром советнике Чжугэ Ляне. Время от времени, попыхивая трубкой у очага, он рассказывал байку-другую деревенским парням. Говорил он подолгу: три слова — пауза, пять — остановка, — прерывая рассказ восклицаниями «ай!». Взгляд у него был рассеянным, словно он обращался не к своим слушателям, а к умершим предкам. Парни смотрели на тёмные оспины на его лице и не смели торопить.

«Яйца курицу не учат, — говорил он. — Господин Волун[29] изобрёл деревянных быков и самодвижущихся лошадей. Остаётся только удивляться, что потомки так поглупели и забыли традиции».

А ещё он говорил: «Предки в высоту были восемь чи,[30] они были сильнее врага в тысячу цзюней.[31] А те, кто рождается сейчас, — выродки и недоноски».

Все знали, что он говорит о Бинцзае.

Чем больше он предавался таким горестным размышлениям, тем больше чувствовал, что жизнь ему не в радость. Он обмахивался пальмовым веером, но ему всё равно было душно — даже кончик носа покрылся капельками пота. Тьфу ты! Нечистая сила, разве раньше бывало так жарко? Его раздражало, что стул был очень неудобным и предательски скрипел. Нечистая сила! Нынче за что ни возьмёшься, всё сделано курам на смех: раньше на одном и том же стуле хозяйка сидела с замужества и до глубокой старости, а ему и сносу не было.

Он думал, думал и понял: если чжугэлянов нет, то жизнь останавливается, а такие деревни, как Цзитоучжай, исчезают.

И нет никакого выхода?

Зная, что все сейчас только и говорят, что о жертвоприношении духу зерна, он оставался дома и думал, что же ему лучше всего сделать. Что-то его беспокоило, и, поразмыслив, он понял, что проголодался. В последнее время его редко приглашали шить одежду, так что заботиться о пище приходилось самому. Даже когда приглашали — еда у людей становилась с каждым разом всё хуже и хуже, а дурно приготовленную еду он терпеть не мог. Если рис не был рассыпчатым, зёрнышко к зёрнышку, он и палочек в руки не брал.

«Колченогий Жэнь!» — позвал он.

Ответа не было. Он позвал ещё раз, подумал и пошёл наверх искать сына — но постель Жэньбао, его москитная сетка и ржавый походный фонарь исчезли без следа. Остались лишь пустая кровать да несколько пузатых глиняных кувшинов, в которых уже давно не солили овощи; перевёрнутые вверх дном, они стояли в углу комнаты, застыв в ожидании, словно узники, приговорённые к смертной казни. Ещё был гроб, который неизвестно для кого приготовил Жэньбао, — он стоял в самом центре, прямо поперёк комнаты.

Портной понял, что это значит, но не проронил ни слова.

Он увидел, как вдоль стены прошмыгнула крыса, и ему всё стало ясно. Нечистая сила! Точно, это та же самая нечистая сила! Он уже видел эту крысу во сне: тогда она встала перед ним на задние лапки и понимающе улыбнулась. Уши и лапы у неё были красного цвета, глаза — тоже ярко-красные. Разве в книгах об этом не говорилось? Она тайком ела[32] румяна. Это ведьме нужны румяна для приготовления приворотного зелья. Как Колченогого Жэня она заманила в свои сети, так и всю деревню приведёт к гибели!

Портной Чжун с криком, ругаясь по матушке, схватил большой нож. Пытаясь попасть в крысу, он с грохотом разбил кувшин, но та юркнула в щель под стеной. Портной побежал в другую комнату, проломил деревянный шкаф, распотрошил две плетёные корзинки, но безуспешно. С грохотом он бросился вниз и перевернул всё вверх дном в поисках крысиной норы. Уже через мгновенье посыпались чашки и миски, упал подвесной чайник, столы, стулья и скамейки были опрокинуты или сдвинуты со своих мест. Он поджёг крысиную нору, отчего иссиня-чёрная москитная сетка вспыхнула, и всё озарилось горячим золотисто-жёлтым светом.

Наконец ему удалось заколоть крысу. Она была огромна, как шесть обычных крыс. Чжун разрубил её на куски и бросил их в печь, и они загорелись, распространяя зловоние. Послышался звук шагов, он обернулся и увидел, что мать Бинцзая как ни в чём не бывало смотрит в его сторону. Это подлило масла в огонь. В гневе он бросил крысиный пепел в воду и выпил её.

Лицо его почернело. Он почувствовал, что жизненные силы покидают его, и, посидев немного в полном безмолвии, пошёл прочь.

В полдень прокричал петух, в деревушке было тихо, словно все вымерли. Напротив высился хребет Петушиная голова, вершину которого поддерживала угрожающего вида отвесная скала, вся в пёстрых узорах, которые были похожи на мечи и копья, знамёна и барабаны, доспехи и шлемы, строевых лошадей и повозки. Некоторые линии были и вовсе загадочными: красно-коричневого цвета, они напоминали сочащуюся кровь, которая стекала прямо с вершины горы. Портной Чжун чувствовал, что это предки призывают его к себе.

Из шалаша у дороги высунулось улыбающееся лицо старика.

— Почтенный Чжун, ты поел?[33]

— Поел, — слабо улыбнулся он в ответ.

— Принесём жертву духу зерна?

— Принесём.

— А чья будет голова?

— Говорят… бросим жребий.

— Бросим жребий?

— А ты поел?

— Поел.

— А, сытый.

Больше никто не произнёс ни слова.

Деревья на горе росли так густо, что полностью закрывали небо, — а на склоне Чацзы — Семян чайного дерева — их было ещё больше. Некоторые стволы были обвязаны полосками бамбукового лыка — эти деревья шли на гробы. Жители деревни с детства должны были присмотреть себе на горе такое «дерево долголетия». Выбрав, они оставляли метку и возвращались к нему один-два раза в год проверить, всё ли с ним в порядке. Однако портной Чжун очень редко ходил на гору — он так и не нашёл себе подходящего дерева. К тому же он их ненавидел: населённые птицами,[34] они будто замышляли что-то недоброе.

Благородный муж должен сидеть с подобающим видом, стоять с подобающим видом и даже умереть с подобающим видом — умереть, не уронив своего достоинства. Пришло время умирать — умирай, какие могут быть к этому приготовления? Он взял кривой нож и решил подыскать подходящее место, где можно было бы вырубить острый деревянный кол, сесть на него и умереть, умереть с решимостью в сердце. Он видел, как люди умирали таким образом. Например, Хромоногий Лун из деревни Мацзыдун несколько лет назад: он харкал мокротой так, что не мог больше терпеть. После его смерти обнаружили, что, посадив себя на кол, он с такой силой вцепился пальцами в землю, что срыл перед собой слой дёрна. Но все знали, что он умер праведно — в муках, поэтому о нём сложили песню.

Портной Чжун выбрал небольшую сосёнку и руками, которые привыкли держать иголку и нитку, начал неумело стругать кол.

Сначала хотели принести в жертву духу зерна голову Бинцзая: убить это никчёмное существо — это всё равно, что избавить его от мучений. В жизни он ничего, кроме зуботычин, не видел, да и от матери такой, как у него, натерпелся. Но когда над головой Бинцзая уже был занесён нож, вдруг в небе прогремел гром, и все снова засомневались: неужели небо недовольно такой убогой жертвой?

Волю неба трудно распознать. Поэтому приготовили богатый стол с разными мясными блюдами и пригласили колдуна. Тот сказал: урожай плохой оттого, что петух-оборотень безобразничает — видите напротив Петушиную гору? Петушиная голова, которая смотрит как раз на два деревенских поля, и склевала просо.