Сиплый голос старого кузнеца прервался, и он медленно встал с места. Девушка и каменщик тоже встали. Шесть глаз разом уставились на молодого кузнеца. У Хэйхая кружилась голова, перед глазами всё поплыло. Он с усилием потряс головой и увидел, как кузнец опять берёт редьку и собирается отправить её к себе в рот. Он схватил кусок угольного шлака и запустил в него, кусок угля пролетел мимо молодого кузнеца, чиркнув его по щеке, и, ударившись о стену, упал на настил старого кузнеца.

«Твою ж мать! Ну, я тебя сейчас!» — проревел молодой кузнец.

Каменщик выступил вперёд: «Ты что, собрался ребёнка бить?»

«Верни ему редьку», — сказала девушка.

«Вернуть ему? Разбежался!» — молодой кузнец вылетел из пролёта и, размахнувшись, с силой бросил редьку, редька со свистом улетела, на реке послышался всплеск воды.

У Хэйхая перед глазами появилась золотая радуга, и он без сил упал между каменщиком и девушкой.

Золотистая редька ударилась о воду, подняв брызги. Она мгновение держалась на поверхности воды, затем медленно пошла на дно. Она упала и медленно покатилась, вскоре скрывшись под слоем песка. С того места, где только что упала редька, стал подниматься густой туман, который на рассвете затянул всю долину реки, под толстым слоем тумана где-то глубоко всхлипывала вода. Несколько пришедших первыми к реке уток стояли на берегу. Они печально смотрели на качающийся туман. Одна, посмелее, не вытерпела и пошлёпала к реке. У густой травы на берегу её накрыло густой пеленой. Вытянув шею, утка стала крутить головой по сторонам, но туман был плотным, как губка, и ей пришлось вернуться. Она недовольно прокрякала. Вскоре выглянуло солнце, его лучи, подобно мечам, разрезали туман на узкие улочки и тоннели. Через одну из таких улочек утки увидели высокого старика, идущего вдоль реки на запад, он нёс свёрнутую постель и несколько тяжёлых инструментов. Старик весь согнулся, тяжёлая ноша давила ему на плечи, шея его вытянулась, как у дикого гуся. Старик ушёл, и вслед за ним появился совершенно чёрный ребёнок, босой и голый по пояс. Селезень и утка переглянулись, как будто переговариваясь: «Помнишь его? Это был он. Тогда в зарослях ивы упали вёдра и покатились в реку, а он, карабкаясь по дамбе, тоже шлёпнулся в воду вместе с искорёженным ведром, тем ведром, кстати, чуть не прибило ту противную крапчатую утку…» В ответ как бы послышалось: «Да-да-да, эта чёртова крапчатая утка всё время говорит про меня гадости, всё-таки жаль, что её тогда не прибило…»

Хэйхай медленно шёл вдоль берега, силясь что-то разглядеть сквозь густой туман. На противоположном берегу он услышал кряканье уток. Усевшись на землю, он положил свою большую голову на колени и обеими руками обхватил холодные голени. Он почувствовал, что выглянуло солнце — оно обжигало спину, как будто на неё поставили кузнечную печь. Он не ходил ночевать домой, а спал, спрятавшись в одном из пролётов моста. Когда пропели петухи, он услышал, как в пролёте что-то громко сказал старый кузнец, и затем всё стихло. Хэйхай не смог заснуть и отправился на берег реки, ступая по ледяному песку. Он увидел сгорбленную фигуру старого кузнеца, хотел было его нагнать, но поскользнулся и шлёпнулся задом на песок, а когда он поднялся, старик уже растворился в тумане. И вот он стоял, согнувшись, наблюдая, как солнечные лучи разрезают туман, словно доуфу. На противоположном берегу он разглядел уток, утки как раз смотрели на него. Видневшаяся водная гладь ослепляла своим серебром, дна совсем не было видно. Он был расстроен. Со стройки донеслась ругань. Лю Тайян громко бранился: «Твою ж мать, какого чёрта творится в кузнице? Старый дурень свалил, ничего не сказав, чёртова щенка тоже след простыл, здесь ещё осталась какая-то дисциплина?»

— Хэйхай!

— Хэйхай!

— А то не Хэйхай? Смотри, вон там сидит у воды.

Девушка и каменщик подбежали и подняли его под руки.

— Бедненький, ты чего здесь сидишь? — сказала девушка, убрав солому с его головы. — Не сиди здесь, холодно же.

— С вечера ещё осталось немного батата, пусть одноглазый тебе запечёт.

— Мастер ушёл, — мрачно сказала девушка.

— Ушёл.

— Что же теперь делать? Оставить его с этим одноглазым? А если тот будет над ним издеваться?

— Ничего, этот ребёнок всё вытерпит. К тому же, у него есть мы, так что, думаю, он не станет перегибать палку.

Они вдвоём вели Хэйхая под руки к стройплощадке, Хэйхай всё время оглядывался.

— Дурачок, пошли. Идём же, что ты там увидел интересного? — каменщик сжал руку Хэйхая.

«А я думал, что это из-за тебя старик свалил, чёрт возьми, — сказал Лю Тайян Хэйхаю. Он спросил молодого кузнеца: — А ты чего? Выпер старика, а работа-то никуда не ушла. Если не сможешь закалять зубила, я вырву тебе оставшийся глаз!»

Молодой кузнец надменно улыбнулся и сказал: «Можете на меня положиться, товарищ Лю. Только вот пайка старика теперь тоже моя, иначе я пас».

«Ну, сначала посмотрим, как ты будешь работать. Будешь справляться, значит, получишь, а нет, так вылетишь отсюда, сукин ты сын!»

«Разводи огонь, сынок», — велел молодой кузнец Хэйхаю.

Всё утро Хэйхай был сам не свой, движения его были путанными, он всё делал невпопад: то в печь закинет сразу целую лопату угля, да так, что пролёт наполнится клубами чёрного дыма, то не так положит в печь зубило, и часть, которая должна была раскалиться, не нагреется, а та часть, которая не должна нагреваться, раскалится добела. «Ты о чём там думаешь, чтоб тебя?» — раздражённо ругался молодой кузнец. Он весь вспотел от работы, и каждая капелька пота светилась сознанием собственного мастерства. Хэйхай заметил, что теперь кузнец, перед тем как охладить зубило, опускает руку в ведро и проверяет температуру воды. Место ожога он обвязал тряпкой, теперь оттуда воняло тухлой рыбой. У Хэйхая как будто перед глазами висела пелена, он был не в духе. После девяти часов солнце стало светить по-особенному ярко, в тёмный пролёт проник луч света, осветив западную стену, свет от луча преломился, и в пролёте стало ослепительно светло. Закалив зубила, молодой кузнец сам отнёс их на проверку каменщикам. Хэйхай бросил инструмент, который держал в руке, и неслышно выскользнул из пролёта. Когда он вышел на яркий свет, у него закружилась голова. Немного помедлив, он побежал что есть мочи, и через несколько секунд уже стоял на берегу у воды. На него с любопытством уставилась трава-резучка «собачьи яйца», а раскрывшие свои фиолетовые цветы кувшинки и выпустившая колоски кофейного цвета сыть жадно нюхали запах сажи, который шёл от ребёнка. По реке плыл аромат морских водорослей и слабый запах толстолобика. Ноздри Хэйхая трепетали, а лёгкие стали подобны машущим крыльями горлицам. Поверхность воды казалась белой с вкраплениями чёрного и фиолетового цветов. Глазам уже было больно смотреть, но он не отводил взгляд, как будто хотел видеть сквозь этот слой ярких красок, плывущий по воде. Закатав трусы, мальчик пошёл вперёд, пробуя ногами воду. Это было похоже на танец. Сначала вода была ему по колено, затем достигла бёдер, и он ещё выше задрал штанины, оголив две ягодицы, чёрные, как виноград. К этому времени он уже почти стоял посередине реки, со всех сторон на него падал свет, освещая его с ног до головы и попадая прямо в глаза, отчего его глаза окрасились в цвет зелёных бананов. На реке было сильное течение, мощные потоки воды били ему по ногам. Он встал на твёрдое песчаное дно, но вскоре песок вымыло из-под ног, и он уже стоял в ямке, трусы полностью намокли, спереди они прилипли к ногам, а сзади всплыли на поверхность, въевшаяся в них сажа окрасила воду в чёрный цвет. Песок под его ногами поднялся, поглаживая его голени, две капельки воды янтарного цвета повисли у него на щеке, уголки рта шевельнулись. Он ходил по реке, ощупывая дно ногами, и что-то искал.

«Хэйхай! Хэйхай!»

Он услышал, как кузнец зовёт его у пролёта.

«Хэйхай, жить надоело?»

Он услышал, как кузнец подходит к берегу, но даже не обернулся, кузнец лишь видел его чёрную спину.