Свинцовая боль сковала затылок, в голове загудело, нездешние узоры ковра вдруг стали пугающе близкими. И кубок!.. Где Гийом уже видел этот погнутый кубок с бычьими головами? Где?!

…затылка касалось что-то прохладное, мягкое. Ги улыбнулся сквозь дрёму. Ну конечно, он дома, в Хэмптуне, а любимый щенок опять пролез к нему в кровать. Но почему так болит голова?

— Хватит, Эдди, хватит, — пробормотал он, отмахиваясь, и вздрогнул всем телом.

Пальцы коснулись чьей-то руки. Ги мигом открыл глаза и обнаружил себя распростёртым на шерстяном ковре с нездешними узорами. Приподнялся, встретился взглядом с мальчиком-пажом. Тот стоял на коленях подле де Лера, кротко прижимая к груди влажную тряпицу, словно молился. Огромные глаза полнились слезами и жалостью.

Ги вспомнил всё и поперхнулся рыданием.

Резко сел, охнул от боли. Задыхаясь от стыда, принялся натягивать подштанники и шоссы. Руки не слушались, в глазах двоилось. Де Лер с головой погружался в тёмный омут отчаяния. Скользкими донными рыбами извивались в сознании мысли. Позор на семью. Бесчестье. Грех перед Создателем. Никто не поверит. Быка не одолеть. Суд поединком не выиграть…

Вспыхнул гнев и выжег затхлый омут до дна. «Рожер де Волор — подлец без чести. Так почему поединок должен быть честным? Искупи позор. Сам — раз никому нет до тебя дела. Сверши свой суд, и плевать, что будет потом».

Решение родилось в гневе и окрепло в отчаянии, как клинок закаляется пламенем и водой. Гийом смахнул слёзы и зашёлся лающим смехом. Белокурый паж отшатнулся, сжался от страха, как зверёнок.

— Прости, прости! Не бойся! — де Лер успокаивающе поднял руки.

Горло перехватило от жалости. Он подполз на коленях к мальчику, взял его за плечо, склонился и прошептал:

— Завтра я убью его. Слышишь? Завтра всё кончится, всё пройдёт…

Паж всхлипнул — то ли согласно, то ли испуганно. Ги поднялся на ноги и шатаясь побрёл к выходу. Схватился за полог, обернулся и робко попросил:

— Помолись за меня…

Тем же вечером Гийом де Лер, Рейнар де Лер и трое его сержантов выдвинулись на Хэмптун. Ехали медленно. Рёбра Ги если и давали о себе знать, то самую малость. Чем не повод для радости, но молодой рыцарь был угрюм и подавлен. Мысль о том, что отца больше нет, не укладывалась в голове. По словам дяди, две недели тому назад вилланы из Ва́йдбрига восстали, возмутившись размером оброка. Разгоняя бунтовщиков, Бернар де Лер и получил рану, от которой скончался на четвёртую ночь. Как глупо… Глупо и горько!

Рейнар несколько раз пытался завязать разговор, но племянник отвечал односложно или вообще отмалчивался. Понимающе вздохнув, дядя пристроился следом за Гийомом. Вскоре тому начало казаться, что взгляд изжелта-карих глаз вот-вот прожжёт в его спине изрядную дырку. Рейнара де Лера не зря величали Чёрным Лисом: своего он добиваться умел. Не мытьём, так катаньем.

Смирившись, Ги обернулся:

— Ты хочешь у меня что-то узнать, верно?

— Да, мальчик мой, — дядя тут же нагнал его на своём роскошном вороном. — Настоятель в письме упоминал, что ты предъявил кольцо со знаком Защитника Марки. Могу я на него взглянуть?

Ги безо всякого удовольствия полез в поясной кошель и выудил оттуда крупный золотой перстень. При виде его дядины глаза загорелись.

— Воистину, — проговорил Рейнар де Лер, вертя вещицу в руках. — Как он у тебя оказался?

— Маркис де Волор… опоясал меня, — процедил Гийом сквозь сжатые зубы.

— Святые Праведники! Это великая честь — быть посвящённым в рыцари самим Гулландским Быком! В семнадцать лет! Я так горжусь тобой, Ги, и твой отец тоже бы гордился!

Гийом сжал поводья так, что костяшки на руках побелели. Дядюшка зыркнул назад, на сержантов, и подал коня вплотную.

— Может быть, сейчас не место и не время, но ты должен знать, — вкрадчиво начал Рейнар де Лер. — Твой батюшка жил на широкую ногу и оставил много долгов. Я просмотрел амбарные книги: доходов шаром покати, одни бирки… Наш добрый король не отличается терпением. Хэмптун могут забрать.

Гийом закусил губу. Он понял, на что намекает дядя. Чтобы вступить в наследство, нужно уплатить льеф. Сумма немаленькая, с притолоки её не снимешь. Шомр, удар за ударом!

— Ты дашь мне взаймы?

— Увы, мой мальчик. Дела в этом году шли неважно. Не могу себе этого позволить, — Рейнар сокрушённо помотал головой. — Но, думаю, выход есть. Раз маркис Гулландский тебе благоволит, не будет зазорным попросить его об одолжении.

Он протянул Ги золотой перстень с бычьей головой.

— Как верный и давний вассал Его Сиятельства, я мог бы за тебя поручиться…

— Нет! — прорычал Гийом де Лер и дал шпоры коню.

Парзифаль, укоризненно фыркнув, умчал всадника далеко вперёд. Гнев быстро схлынул, и Ги устыдился того, что сорвался. Ведь ни Парзи, ни дядя не виноваты в его горестях. Рыцарь погладил жеребца за ухом и натянул поводья. Вскоре Рейнар де Лер поравнялся с ним и мягко тронул племянника за плечо.

— Крепись, мой мальчик. Прости старого дурня. Отложим разговоры о делах до Хэмптуна.

— Спасибо, дядя. И ты прости. Я очень ценю то, что ты для нас делаешь.

— Пустяки. Мы же семья, — Рейнар де Лер добродушно улыбнулся. — Возьми и всегда держи при себе.

Он снова протянул перстень, и Гийом быстро убрал его в кошель.

— Ещё кое-что, — дядя вздохнул и печально склонил голову. — Хочу предупредить насчёт Ло́тара. Он был очень предан твоему отцу и теперь сам не свой от горя. Будь снисходителен к старику.

***

До Хэмптуна они добрались к закату второго дня. Ги во все глаза смотрел на расцвеченный алыми всполохами замок и с горечью понимал, что не узнаёт его. Донжон, казавшийся в детстве огромным, до небес, великаном, ныне осел и сгорбился, как старик под тяжестью лет. Ров обмелел и зарос, вместо подъёмного моста — скрипучий настил из досок. Неряшливые останки деревянных галерей на угловых башнях подчёркивали ветхость стен. Казалось, со смертью Бернара де Лера из Хэмптуна ушла сама душа. Гийом сглотнул горький комок — вот только слёз не хватало. Не таким он представлял возвращение домой.

Проехав длинной, тесной аркой ворот, всадники оказались во внутреннем дворе. Там их уже ждали. Коренастый воин в кольчуге и лазоревом сюрко смерил прибывших жёстким взглядом бледно-голубых глаз. Овальное лицо в морщинах и шрамах, крючковатый, как у ястреба, нос. Белоснежные волосы острижены под шлем, длинные усы колыхал ветер. Лотар — старший из сержантов отца и негласный кастелян Хэмптуна. Увидав Ги, ветеран низко склонил седую голову.

Поодаль от Лотара стоял, скрестив на груди руки, конопатый увалень в чёрно-жёлтой котте. Ростом пониже Гийома, а вот вширь куда побольше. Кузен Жильбе́р? Ну да, эту наглую улыбочку ни с чем не спутаешь. Широкая переносица, вмятая в детстве кулаком Ги, тоже никуда не делась. Из-за покатого плеча Жильбера опасливо выглядывал длинный сизый клюв Роба. Судя по красным глазам на отёчном лице, долговязый эконом так и не избавился от пагубного пристрастия к вину. А девушка в синем платье…

Девушкой в синем платье могла быть только Анабель. Гийом остолбенел, недоумевая, куда исчезла та мелкая егоза, что делила с ним детские приключения и шалости. Перед ним была дама с безупречной осанкой. Высокая, всего на голову ниже. Красивая. Гладкий бледный лоб с тонкими ниточками бровей. Чуть вздёрнутый нос, маленькие пухлые губы. Волос не видать под белым покрывалом, схваченным обручем из бронзы, но рыцарь знал, что они каштановые, с золотистым отливом. Глаза — светло-серые, как у Ги — опущены долу.

— Ну здравствуй, братец.

Кузен стиснул его ладонь толстыми пальцами. Гийом и бровью не повёл: до сэра Роллана с его клешнями Жильберу было далеко. «Держись, братец». Тот охнул и быстро отдёрнул помятую руку. Развязная улыбка на широком лице сменилась удивлением.

— Даёшь! Окреп!

— Я ж теперь рыцарь. Полагается.

Кузен покивал, поджав мясистые губы. Глаза нехорошо блеснули. Также Гийому не понравился сальный взор, которым Жильбер, удаляясь, наградил Анабель.