На вопрос сколько лет мальчику и как выглядел, она описала вовсе другого мальчугана. Произошло это вчера, и про синяки на теле она ничего не знала. «Сам покалечился».

Я не поверил ей. Оставалось дождаться, когда мальчик Вова очнется и расскажет мне свою версию. Да, я вспомнил его имя. Частенько видел их с сестрой на детской площадке возле казармы.

— Лев Константинович, — окликнул меня боец, — мальчик пришел в себя. Крайне напуган и зовет вас.

— Как его здоровье?

— Я бы порекомендовал провести курс оздоравливающих инъекций, отдых и обильное питание.

— Благодарю. Проследи за его лечением и принеси еду.

— Дядя Лёва, — проникновенно сказал мальчик и заплакал.

Мы ввалились в директорскую втроем: я, Карелина и брат. Вчетвером… еще Стивен, куда же без него. Когда Марине рассказали, куда и зачем я направляюсь, а потом кратко поведали историю Вовы, она тут же сорвалась с задания, оставив вместо себя одного из старичков сквада.

Мальчик категорически отказался возвратиться в приют. Он просил меня лишь об одном: чтобы я забрал его сестру из лап директрисы. По его словам, дети в приюте постоянно подвергались насилию, моральному и физическому.

Тварь директриса, понимая полноту власти над своими подопечными и принимая факт, что они не могут ей ответить ничем, творила что хотела.

Воспитанники приюта находились в разных позициях: одни — старшеклассники, следившие за порядком и получившие привилегии, вторые — работники — пахали не покладая рук на кустарной ткацкой фабрике в подвале здания. Но были и третьи — бунтари — те кто не согласился с таким укладом и выражали протест. Вот такие дети и подвергались гонению старших, а затем уже и сама директриса принимала репрессивные меры в их отношении.

— Я получил информацию из проверенного источника, что вы используете детский труд с целью личного обогащения.

— Лев Константинович, это правдиво отчасти. Да, дети работают, но это для их же пользы, ведь работа — лучший воспитатель, но ни о каком личном обогащении, как вы выразились, речи не идет.

Я достал блокнот и начал зачитывать наспех сформированный отчет:

— Пошив одежды в подвальном помещении приюта только за прошлый месяц принес вам триста двадцать тысяч рублей…

Директриса беспардонно перебила меня:

— Но все деньги идут на приют! Лекарства, питание, одежда, различные экскурсии. Вы же понимаете, что ваших денег на все не хватает.

— Нет, я этого определенно не понимаю. Я успел ознакомиться с отчетом, что вы направили моему казначею, и увидел в нем все те же статьи расходов, о которых вы говорите. И там, помимо экскурсий, есть даже сведения о покупках игрушек. То есть, моих денег вам хватает. Теперь слушайте дальше… Двухкомнатная квартира в Тольятти. Две квартиры-студии в Ростове и шикарный дом на земле на двести квадратов под Питером.

— Это все не мое!

— Да, конечно, не спорю. Недвижимость оформлена на ваших детей. Где деньги, Зин? — отложил я блокнот и пристально на нее посмотрел.

Директриса и бровью не повела. Неужели считала себя настолько неуязвимой?

— Покажите мне приют. Хочу увидеть все своими глазами.

— Дети сейчас спят и…

— Слушай сюда, с-сучка! Хватит юлить задом! Показывай, тебе говорят! — не выдержала Марина, а Стив начал обходить ее со спины.

Из кармана полетела конфета, и тот вмиг забыл про директрису.

Полная праведного гнева, директриса повела нас на экскурсию.

— Здесь у нас игровая. Между прочим, вот этот мишка куплен на деньги от продажи.

— Он стоит пять рублей, конченая ты мразь!

Такая экспрессия. Марина явно ненавидела таких людей. Нужно будет расспросить ее о прошлом. Уверен, многое станет ясно. Еще и дядя подпустил интригу, намекнув на необыкновенные способности девушки и рассказав о месте силы, откуда она была родом.

— Попрошу вас не выражаться в присутствии детей.

И незамедлительно получила от Карелиной тычок в спину.

— Здесь столовая, дети питаются хорошо. В рационе есть и фрукты и соки.

Так она водила нас по верхним этажам еще минут пятнадцать. За все время нам встретилось не больше десяти подростков, беспечно прогуливавшихся по кампусу приюта. Впрочем, так и должны были вести себя дети.

— Хватит терять время. Ведите в подвал.

Директриса спокойно пожала плечами и повела в цех. На удивление, залы были пустыми. Хотя я ожидал увидеть совсем иную картину.

Размеры цеха впечатляли. Здесь было не меньше пяти десятков швейных машин, оверлоков и других приспособлений, назначений которых я не знал.

— Где дети?

— Ушли в поход.

Марина провела ладонью по корпусу швейной машинки. Затем приложилась щекой. И так проверила несколько.

— Станки еще тёплые. Эта сука врет!

— Минут двадцать назад вы говорили мне, что дети спят. Мы прошли в спальни, но они оказались пустыми. Теперь утверждаете, что воспитанники приюта ушли в поход.

Я начинал злиться и непроизвольно трансформироваться в демоническую сущность.

Директриса отпрянула от меня в испуге, начала кричать, звать на помощь.

— Сейчас же говори, где дети! — нечеловеческим голосом зарычал я.

Она будто не слышала меня. Вместо этого попыталась бежать, но получила звонкую оплеуху от Карелиной и поплыла. На мгновение воцарилась тишина, и этого было достаточно, чтобы расслышать детский плач где-то уровнем ниже.

Поиск потайной двери не занял много времени. Отодвинув массивный ткацкий станок, мы увидели металлический люк.

Спустившись под землю, мы были шокированы. Грубо тесаный туннель метра два в ширину слабо освещался тусклыми лампочками, что тянулись куда-то вглубь метров на сто. Ужасная вонь от нечистот резала глаза. И в этом смраде находились дети. Много детей.

Где-то в конце туннеля был слышен плач совсем маленьких детишек, от этих звуков сжималось сердце.

— Дядя Лёва? — девочка в рваной рубахе удивленно смотрела на меня большими глазами.

— Да, милая, это я. Поднимайтесь все наверх и ждите меня там.

— Вот же тварь директриса, — вырвалось едва слышное из уст Марины.

Она подхватила сразу двоих и понесла их к люку. Сверху потянулись руки бойцов. Началась эвакуация. Одни шарахались от меня, не зная лично, другие узнавали, хватались за штанину и не отпускали, пока их не отнимала Марина.

Девушка разволновалась, видно было, что она сдерживает эмоции, но продолжала делать свое дело.

Грязные, оборванные, худые — все выглядели одинаково. В конце коридора мелькнули две высокие тени и сразу же исчезли. Туннель не был тупиковым.

— Это все дети? — задал я вопрос знакомой мордашке, дочери недавно погибшего бойца сквада, что крепко обхватила мою шею обеими руками.

Рыдающая девчушка не могла ничего сказать, лишь отняла одну ручонку и указала в конец тоннеля.

Значит, не показалось. Я осторожно, будто драгоценность, передал девочку Марине, а сам отправился в конец туннеля.

Дождавшись, когда все дети выберутся наружу, я трансформировался в хронума и шагнул в глубину подземелья. Тоннель был пропитан резкими запахами человеческих испражнений. По-видимому, таким образом детей не раз прятали от чужих глаз. Но зачем? И почему мальчик не рассказал мне про это место? Боялся мести?

Погруженный в свои мысли, на свороте подземелья словил две пули в грудь. Прочная кожа хронума погасила смертоносную энергию свинца, и они вошли на глубину пальца.

Моментально среагировав на угрозу, размозжил череп одного из нападавших хвостом, другого ухватил за шею и притянул к себе на «исповедь».

Много, много мерзкого я увидел о его жизни. Но самое интересное — он работал на Златана.

Цыгане — народ таинственный и загадочный. Сколько историй ходит по Земле об их культуре, традициях и жизненном укладе. Я старался обходить их стороной, но сучий Златан сам пришел в мой «дом»…

— Мне нужны ее глаза! — кровожадно заявил я в пустоту.

— Ты хочешь вырвать глаза директрисы? — восхищенно спросила появившаяся внезапно Марина.