Косыгин критиковал Хрущева зло и аргументированно. Он напомнил, что Хрущев все брал на себя, на XXII съезде выступал с двумя докладами. Противопоставил себя Президиуму и ЦК, интригует, замазывает трудности, возникшие по его вине. Понятно, что он, как первый заместитель Председателя Совмина СССР, не забыл о хрущевских записках, о попытках ввести восьмилетку, о том, что Хрущев монополизировал военные вопросы. Он процитировал высказывание Хрущева о социалистических странах: «Был бы хлеб — мешки найдутся». Выводы Косыгина были жесткими — созвать пленум и освободить Хрущева от всех его постов, разделить посты Председателя Совмина и Первого секретаря ЦК КПСС, ввести должность Второго секретаря ЦК КПСС.
Выступавший следом за ним Подгорный заявил, что согласен со всеми выступлениями, кроме выступления Микояна, и полностью присоединился к предложениям Косыгина об отставке Хрущева. «Как отразится на международном и внутреннем отношении? — задавал он вопрос сам себе и участникам совещания и тут же отвечал: — Ничего не случится. Лучше, если бы сам попросил освободить».
Тут пришла очередь выступать Брежневу, который вел заседание Президиума и должен был унаследовать пост Первого секретаря ЦК КПСС от Хрущева. В отличие от всех процитированных выше сохранился конспект этого выступления, написанный самим Брежневым красным фломастером и переданный после окончания заседания Президиума и Пленума ЦК его помощнику Александрову- Агентову со словами: «Пусть будет у тебя, никуда не сдавай и никому не отдавай». В 1994 г. Александров-Агентов опубликовал этот текст в своих мемуарах. При сличении его с записями Малина можно уверенно утверждать, что Брежнев выступал по этому, им самим написанному тексту. Заметим, кстати: в нем нет следов влияния «доклада Полянского».
«Вы, Никита Сергеевич, знаете мое отношение к вам на протяжении 25 лет. Вы знаете мое отношение в трудную для вас минуту — я тогда честно, смело и уверенно боролся за вас, за ленинскую линию,— говорил Брежнев, обращаясь к Хрущеву.— Я тогда заболел: у меня [был] инфаркт миокарда, но, и будучи тяжело больным, я нашел силы для борьбы.
Сегодня я не могу вступать в сделку со своей совестью и хочу по-партийному высказать свои замечания.
Почему мы сегодня вынуждены говорить о крупных ошибках и промахах в работе — почему мы все отмечаем тяжелую обстановку в работе През. ЦК?
Над этим вопросом я думал много и серьезно и твердо убежден, что, если бы вы, Н. С., не страдали такими пороками, как властолюбие, самообольщение своей личностью, верой в свою непогрешимость, если бы вы обладали хотя бы небольшой скромностью, вы бы тогда не допустили создания культа своей личности, а вы, наоборот, все делали для того, чтобы укрепить этот культ.
Вы не только не принимали мер к тому, чтобы остановиться на каком-то рубеже, но, наоборот, поставили радио, кино, телевидение на службу своей личности...
Вам это понравилось. Вы по-своему увидели в этом свою силу и решили, что теперь вы можете управлять самостоят., единолично.
Вам понравилось давать указания всем и по всем вопросам, а известно, что ни один человек не может справиться с такой задачей — в этом лежит основа всех ошибок.
К сожалению, мы, члены Президиума ЦК, секретари ЦК, видели это, говорили, пытались поправлять, но это встречалось с вашей стороны как сопротивление якобы новой линии...
Мне кажется, нам надо .серьезно поправить наши радио, печать, телевидение — в частности, я согласен с критикой т. Аджубея, считал бы правильным освободить.
Я хочу остановиться на некоторых вопросах, показывающих, какое значение и влияние имеет культ личности. Вспомним, товарищи, так называемое рязанское дело. Вы инициатор этого дела. Вы ездили туда, сделано кино. Вы подняли на щит двух секретарей — Ларионова150 и Хворостухина. ...А какой итог всего этого дела? Освободили Аристова и Кальченко, пошло исключение кадров из партии.
Промышленность. Мы обюрократили руководство. Нам предстоит серьезно заняться экономической структурой нашей промышленности. Нельзя формировать структуру промышленности за обедом.
Как вы отзываетесь о товарищах, о Секретариате? Вы ведь не знаете работу Секретариата. Он ведет большую работу. А вы говорите, что мы, как кобели, сцим на тумбу. ...А кто из нас ходит без ярлыков?»151
Выводы Брежнева содержатся уже в записи Малина: «Освободить т. Хрущева от занимаемых постов, разделить посты».
Секретарям ЦК оставалось только подтвердить мнение будущего Первого секретаря: «Т. Андропов — правильно делает Президиум, предложения поддерживаю; т. Пономарев — поддерживаю предложения; т. Ильичев — согласен; т. Титов — согласен с выводами; т. Поляков — согласен с выводами... т. Шверник — Никита Сергеевич неправильно повел себя. Лишить, удовлетворить просьбу».
Сдался Микоян: «Говорил, что думал, согласен с предложениями».
Под потоком обвинений сдался и Хрущев. Процитируем его выступление по записи Малина: «С вами бороться не могу, потому что с вами боролся с антипартийной группой. Вашу честность ценю, по-разному относился, прошу извинения за грубость у т. Полянского и Воронова. Главная ошибка — слабость проявил, а потом не оказал сопротивления. О совмещении постов. Совмещать пост Первого секретаря ЦК и пост председателя Бюро ЦК по РСФСР — подумать. Грубость по адресу Сахарова152 признаю, Келдыша — тоже.
Зерно и кукуруза — придется вам заниматься.
По международ, вопросам. По Кубе — риск неизбежен был, надо разумно. О Берлине — хорошо провели политику. О производ. управлении. Разделение областей.
Укрепление соц. лагеря. Все надо делать, чтобы трещины не было.
Не прошу милости — вопрос решен. Я сказал т. Микояну — бороться не буду, основа одна. Зачем буду искать краски и мазать вас? И радуюсь — наконец партия выросла и может контролировать любого человека. Собрались — и мажете говном, а я не могу возразить. Чувствовал, что я не справляюсь, а жизнь цепкая, зазнайство порождала.
Выражаю просьбу об освобождении. Если надо — как надо поступить, я так и поступлю. Где жить?
Спасибо за работу, за критику».
Хрущев сдался и отказался от дальнейшей борьбы, подписал заранее подготовленное заявление о собственной отставке.
Итогом заседания Президиума 13-14 октября 1964 г. стало принятие постановления'", в котором сообщалось, что «в результате ошибок и неправильных действий т. Хрущева, нарушающих ленинские принципы коллективного руководства» сложилась ненормальная обстановка в самом Президиуме; что Хрущев, объединив посты Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР, стал выходить из-под контроля ЦК КПСС154. В решении Президиума заявлялось, что «при сложившихся отрицательных личных качествах как работника, преклонном возрасте и ухудшении состояния здоровья т. Хрущев не способен исправить допущенные ошибки и непартийные методы в работе». Отсюда вывод: принять заявление Хрущева об освобождении от всех партийных и государственных постов «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья», признать нецелесообразным в будущем объединять посты Первого секретаря ЦК и Председателя Совмина СССР.
В постановлении указывалось, что должен быть немедленно созван Пленум ЦК. Понятно, что провести в два дня заседание Президиума и собрать членов ЦК КПСС из всех республик, краев и областей Советского Союза можно только тогда, когда заранее проведена громадная подготовительная работа.
Ирония судьбы Хрущева состояла в том, что пленум уже был созван и ждал только одного — когда объявят решение Президиума ЦК, впрочем, уже заранее известное участникам пленума.
14 октября пленум начал работу155 Он был хорошо отрепетирован. По сути, была использована та же модель решения организационных вопросов, которая была применена самим Хрущевым против маршала Жукова в 1957 г. Короткое вступительное слово Брежнева, подробный доклад «штатного докладчика» на подобных пленумах — Суслова156; сам Хрущев не выступал, доклад не обсуждался. Партийная массовка — «голоса из зала» — сказала то, что должна была сказать: «Все ясно. Предлагаем прения не открывать». Брежнева избрали Первым секретарем ЦК, Косыгина — Председателем Совета Министров СССР, и с возгласами из зала: «Да здравствует наша могучая ленинская партия и ее Центральный Комитет!» — пленум закончил работу157
