Жизнь доказала справедливость косыгинского мнения об отсутствии сколько- нибудь влиятельного, «здорового» по советским меркам ядра в руководстве КПЧ.

23 августа шли переговоры Брежнева, Косыгина и Подгорного с Л. Свободой, в тот же день Брежнев, Косыгин, Подгорный и Воронов провели долгие переговоры с Дубчеком и Черником. 26 августа был подписан протокол об итогах переговоров между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом ЦК КПЧ¹¹².

25 августа, в те часы, когда еще полным ходом продолжались переговоры, состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС. По сути, на нем признавался провал «крайних мер». Центральное место на этом заседании заняло выступление Косыгина; именно он, а не Кириленко («второй секретарь» ЦК КПСС, ведший Политбюро в отсутствие Генерального) руководил работой этого заседания Политбюро. Косыгин начал с оценки ввода войск в Чехословакию устами руководителей «братских партий». Он разделил высказанные ими мнения на три группы. Первая — это мнение Кадара, совпадавшее с советским. Суть его — дальнейшее участие в руководстве КПЧ и Чехословакии А. Дубчека. Вторая позиция была выражена Живковым. «Он,— по словам Косыгина,— несколько вспыльчиво высказался так, что война неизбежна, что нужно все душить, нужно сажать контрреволюцию и так далее в этом духе». Живков высказывался за создание Революционного правительства.

Третья точка зрения — Ульбрихта и Гомулки — была близка к той, которую защищал Живков; разница была лишь в том, что те же мысли выражались аккуратнее. Они заявляли, что КПЧ полностью разложена, что в Чехословакии нет компартии, поэтому необходимо Революционное правительство. Попытки найти компромисс с прежним руководством КПЧ, предпринимавшиеся Брежневым на переговорах в Москве, вызывали у них протест: «Ульбрихт заявил, что, если Дубчек и Черник будут у руководства, тогда зачем же вводили войска?» Ему вторил Гомулка: «Никто не поймет, зачем мы ввели войска...»

На обсуждение Политбюро было предложено три варианта развития событий в Чехословакии. Первый вариант — это создание Революционного правительства во главе с президентом. Его заместителем мог бы быть, по словам Косыгина, Черник. «Между прочим,— заметил Косыгин,— очень хорошо и спокойно ведет себя Гусак».

Второй вариант — правительство во главе с Черником или Черник — Первый секретарь ЦК, а Гусак — Председатель Совета Министров, то есть устранение Дубчека с авансцены политики.

И третий вариант, который уже был предложен в проекте протокола переговоров между Политбюро ЦК КПСС и Президиумом ЦК КПЧ,— сохранение прежнего политического руководства, возвращение, по сути, к тем обязательствам, которые Президиум ЦК КПЧ принимал в Чиерне-над-Тисой, предполагавшим устранение Кригеля, Цисаржа и Шика. Вместе с ними должен был уйти и Биляк, влияние которого почти полностью было утрачено провалом всех его планов «крайних мер».

Обсуждение этих трех вариантов на Политбюро вызвало размежевание. Ясно, что сторонниками третьего плана были Брежнев и Косыгин. Ориентация Брежнева на поиск политических решений, его опасения «крайних мер» оказались оправданными. Косыгин, не любивший Дубчека и не доверявший ему, аттестовавший его как «подлеца номер 1», считал вместе с тем, что нет людей, которые могли бы возглавить Революционное правительство. С мнением Косыгина согласился Шелепин. Эту линию решительно поддержал Демичев: «Я считаю что единственно подходящий вариант — это последний вариант, третий. Это документы, которые подготовлены группой т. Косыгина. Если не этот вариант, то значит, война, никакого иного выхода не будет, тогда надо воевать. Надо ли это? Надо подумать».

Ему резко возразил Андропов: «Мне кажется, что не надо шарахаться из стороны в сторону, а то получается непонятно: кто же ввел войска — мы к ним или они к нам. Я считаю правильным то, что надо использовать все три варианта». В дальнейшем из объяснений председателя КГБ следовало, что ближе ему первый вариант — «надо предусмотреть сумму мер, которые бы разрешили ужесточить порядок в стране, в которую введены войска союзников...». Он предложил разогнать министров Чехословакии, укрывшихся в резиденции президента Свободы, арестовать там министра внутренних дел Павела. На создании Революционного правительства настаивал Устинов, как и на том, что «надо дать большую свободу нашим войскам».

Второй, промежуточный вариант защищал Подгорный. Его более всего устраивало устранение Дубчека из руководства. Полянский предложил организовать устранение Дубчека руками чехов: «Разрешить им провести пленум, как мы предполагаем, и пусть они сами на пленуме Дубчека разделают». «Этого не будет,— возразил Косыгин,— никто его разделывать не будет, этого не получится». Подгорному были близки предложения Андропова по «изоляции явной контрреволюции», но, наученный своим личным провалом с Биляком, он возражал сторонникам Революционного правительства: «Нет же у нас кандидатуры»¹¹³.

На практике победила линия Брежнева на компромисс. Процесс «нормализации» затянулся на годы. Экстремистский курс Андропова, Устинова, Подгорного, Шелеста оказался неосуществимым. Провалились все надежды и планы поддержки войск союзников «здоровыми силами». Как выяснилось, все их предложения применить методы «февраля 1948 г.» не имели под собой никакой реальной почвы.

Своего рода символом краха этих проектов стала многотысячная толпа разгневанных словаков, окружившая 21 августа советское консульство в Братиславе, то самое консульство, куда еще недавно приходили запросто, где работали люди, считавшиеся друзьями. Теперь советские танки пушечными выстрелами вверх разгоняли людей. Рушилась идея социализма, возможности его реформирования. Рушилась традиционная дружба между русским народом и народами Чехословакии. Советский Союз приобрел репутацию агрессора, укрепил эту репутацию.

Для советского руководства, в спорах вырабатывавшего свое отношение к Чехословакии и никогда не отделявшего чешские события от того, что происходило в собственной стране, в «братских социалистических странах», стало ясно — не на словах, а на деле, что реальный социализм принципиально нереформируем, что реформы и социализм — понятия, которые не могут сочетаться, и надо выбирать либо реформы, либо социализм.

Разгром реформ в Чехословакии стал началом конца реформ в СССР. Режим становился более репрессивным по отношению к любому инакомыслию. Для советского общественного мнения вторжение в Чехословакию означало конец иллюзиям революционного гуманизма, коммунистической идеи. Режим стал циничнее, проще, понятнее.

И вывод, к которому приходится прийти: драматические события августа 1968 г. вызревали не как межгосударственный, а как межпартийный конфликт, заложниками которого оказались народы наших стран. Правительства стран Восточной Европы обязаны были своим существованием прежде всего поддержке КПСС и СССР. Они развивали свои отношения с СССР, как и СССР с этими странами, не на основе нормальной дипломатической практики, а путем выяснения межпартийных отношений, аргументами в котором могли быть и статьи в газетах, и перевыборы на пленумах, и танки на улицах.

Межпартийные конфликты становились межгосударственными.

* * *

Короткий период с осени 1964 по осень 1968 г. любопытен тем, что СССР столкнулся в это время с рядом альтернатив. Прежде всего, определялся внутриполитический курс руководства страны. Те принципы, которые наметились в управлении страной во второй половине 50-х гг., были подтверждены в условиях отрешения Хрущева от власти. «Принцип стабильности» предопределил в конце концов не только отставку Хрущева, но и политическое крушение его главного врага — Шелепина. Партийно-государственному руководству, номенклатуре не нужно было суперминистерство, пытавшееся все контролировать и вмешиваться в работу партийных и государственных органов. Поэтому вскоре был ликвидирован Комитет партийно-государственного контроля. Тем самым еще раз был подтвержден принцип «партийного руководства».