Впервые это было продемонстрировано еще в 1938-1939 гг., когда всю ответственность за «перегибы» в карательной политике возложили на бывшего наркома НКВД Ежова и его соратников. Несомненно, что этим оружием попытался овладеть Берия в 1953 г., прекрасно знавший о роли Маленкова в организации «ленинградского дела» и «дела врачей», как и о причастности к репрессиям Молотова, Кагановича, Ворошилова, Хрущева...
Однако Берии сделать это не удалось. Его политические соперники Маленков и Хрущев обратили обвинения в организации репрессий против самого Берии. Его не только арестовали, предъявили стандартное обвинение в сотрудничестве с иностранными разведками, но и осудили политически, возложив именно на него всю ответственность за репрессии 30-х — начала 50-х гг., сделали это публично, если считать «Закрытое письмо» ЦК КПСС об итогах июльского Пленума ЦК и обвинении Берии в репрессиях способом информации населения.
Устранение Берии из состава высшего политического руководства не остановило борьбы за власть, все сильнее разгоравшейся в Кремле и на Старой площади. Правда состояла и в том, что соперничество между Хрущевым и Маленковым превращало вопрос восстановления прав невинно пострадавших в орудие политической борьбы и усиление этой борьбы радикализировало процесс реабилитации.
Выше мы уже писали о противоречиях во взглядах на проведение аграрной политики между-Маленковым и Хрущевым. В начале 1955 г., на январском Пленуме ЦК КПСС, Хрущев обвинил Маленкова в отсутствии необходимых знаний, опыта хозяйственной и советской работы. В вину Маленкову было поставлено его выступление на 5-й сессии Верховного Совета СССР, где тот говорил о необходимости увеличения финансирования легкой промышленности за счет некоторого сокращения темпов развития тяжелой промышленности. Призыв Маленкова ускорить развитие легкой промышленности, выпускающей товары для населения, и сократить расходы на тяжелую (заметим — в значительной степени ориентированную на военную промышленность) был оценен Хрущевым как «теоретически неправильное и политически вредное противопоставление темпов разви-
тия тяжелой промышленности темпам развития легкой и пищевой промышленности»58.
В сходных выражениях Хрущев критиковал и внешнеполитические воззрения Маленкова за якобы «теоретически ошибочное и политически вредное утверждение о возможности "гибели мировой цивилизации" в случае, если империалистами будет развязана третья мировая война». По мнению Хрущева, «распространение подобных взглядов не только не способствует мобилизации общественного мнения на активную борьбу против преступных замыслов империалистов развязать атомцую войну, но, наоборот, способно породить настроения безнадежности...»59 Маленкова обвиняли в поддержке предложения Берии о возможности создания единой нейтральной Германии.
На этом пленуме Маленков был впервые публично обвинен в сотрудничестве с Берией, в том, что он несет ответственность за «ленинградское дело» и ряд других политических процессов 40-х — начала 50-х гг.
После Пленума ЦК февральская сессия Верховного Совета СССР освободила Г. М. Маленкова от должности Председателя Совета Министров СССР — ключевой в тогдашней политической системе — и назначила на нее Н. А. Булганина, человека вялого и нерешительного.
Эти кадровые перестановки усилили позиции Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева.
Обвинение в причастности к репрессиям становилось все более весомым аргументом, который Хрущев использовал против Маленкова. Следствием этого стали новые реабилитации, на этот раз уже прямо связанные с восстановлением репрессированных в партии. Таким образом, вопрос о репрессиях уже формально становился не только юридическим, но и партийно-политическим. Отсюда ясно, почему эта тема — репрессий и отношения к Сталину — стала одной из важнейших на XX съезде КПСС — первом съезде партии после смерти Сталина.
«Секретный доклад»
Существует нередкий исторический парадокс между обилием слов и оценок XX съезда и его кульминационной части — «секретного доклада» Н. С. Хрущева и практической неизученностью механики подготовки и самого съезда, и доклада, да и ближайших последствий съезда. Документы архива Политбюро ЦК КПСС позволяют сообщить прежде неизвестные факты.
Появлению «секретного доклада» Хрущева предшествова лседание Президиума ЦК КПСС 31 декабря 1955 г. В его повестку были внесены «Вопросы, связанные с реабилитацией». В краткой протокольной записи сообщалось, что Президиумом ЦК была создана «комиссия в составе тт. Поспелова, Комарова, Аристова, Шверника, которой поручено просмотреть все материалы»60 (Позже эту комиссию стали называть «комиссией Поспелова».)
Краткая запись в протоколе Президиума проясняет вопрос о целях и задачах этой комиссии. Как сообщается в докладе самой комиссии, направленном в Президиум ЦК КПСС, она была образована «для разбора вопроса о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП(б), избранного XVII съездом партии.
...Комиссией были привлечены к подготовке документального материала следующие члены партии: от Комитета госбезопасности т. Серов И. А. (член КПСС с 1926 года); начальник секретариата КГБ т. Доброхотов (член КПСС с 1932 года); начальник учетно-архивного отдела КГБ т. Плетнев (член КПСС с 1939 года); начальник Особой инспекции КГБ т. Каллистов (член КПСС с 1940 года); от Прокуратуры СССР — зам. Главного военного прокурора т. Терехов (член КПСС с 1943 года)»61
Накануне очередного съезда усилились споры о сталинских репрессиях в Президиуме ЦК. Непосредственно на заседание Президиума был доставлен заключенный Б. Родос, в свое время следователь по особо важным делам МГБ СССР, один из главных исполнителей политических процессов конца 40-х гг. Его показания подтвердили, что Сталин лично руководил террором. Не будем наивными! Члены Президиума сами в абсолютном большинстве своем знали это не хуже, а, пожалуй, и лучше Бориса Родоса, сами в свое время участвовали в «тройках», отчитывались по «лимитам» расстрелянных и запрашивали новые «лимиты» у Сталина для истребления «врагов народа». Дело в другом. Первый секретарь ЦК настойчиво поднимал тему ответственности Сталина за террор, требовал вынести ее на съезд, и надо было определить свое отношение к этому. Самый факт вызова из тюрьмы бывшего следователя МГБ свидетельствовал лишь о последовательности Хрущева.
Во время обсуждения разгорелся спор о том, как оценить на предстоящем съезде Сталина. Для Молотова Сталин, несмотря на ставшие известными факты репрессий,— великий продолжатель дела Ленина, что и необходимо сказать на съезде. Его поддержали Ворошилов и Каганович. Микоян и Сабуров — против. Последний заявил: «Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя». Согласен был обсудить вопрос о Сталине на съезде Маленков. Хрущев заявил, что «Сталин был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил»62.
Непосредственно перед началом XX съезда, 8 февраля 1956 г., «комиссия Поспелова» представила в Президиум ЦК многостраничный отчет о репрессиях прошлого. Этот отчет был подготовлен очень быстро — за месяц. В этом совершенно секретном отчете сообщались сведения о масштабах репрессий в стране в 1935-1940 гг. Авторы доклада избрали данные только о репрессированных по обвинению в антисоветской деятельности, обратив особое внимание на преследования партийно-советского руководства. Но даже в этом документе, где не затронуты репрессии по отношению к «социально чуждым элементам» в 20- 30-х гг., где тщательно обходилась роль в репрессиях 30-х гг. Маленкова, Ворошилова, Кагановича, самого Хрущева, где нет ни слова о разгроме крестьянства в период коллективизации, о трагедии советских военнопленных, поменявших не по своей воле фашистские лагеря на советский ГУЛАГ, содержалась жуткая в своей убедительности картина массового террора власти по отношению к населению страны.
