Не был забыт и старый хрущевский план борьбы с «тунеядцами». Но если в конце 40-х гг. он распространялся на колхозную деревню, то в начале 60-х — на всю страну. Поэтому предписывалось органам КГБ «оказывать больше помощи партийным органам в неуклонном выполнении советских законов по борьбе тунеядцами».
Приказ председателя КГБ А. Н. Шелепина заканчивался указанием, определяющим взаимоотношения между партией и КГБ: «Руководителям КГБ-УКГБ, уполномоченным КГБ в городах и районах обеспечить четкую информацию ЦК компартий... крайкомов, обкомов, горкомов и райкомов КПСС».
Руководство КГБ, непосредственно входившее в состав партийно-политической верхушки страны, не могло не быть обеспокоенным ростом недовольства в стране. Ситуация предлагала два выхода. Первый — усиление репрессий (напомним, что именно в июле 1962 г. была принята печально знаменитая статья 70 Уголовного кодекса РСФСР, восстановившая и узаконившая политические репрессии). Второй выход — изменения в самом политическом руководстве, устранение из него того человека, имя которого отождествлялось с неудачами в развитии страны,— Н. С. Хрущева.
Складывавшаяся в стране обстановка не могла не тревожить и самого Хрущева. Ему пришлось столкнуться с невероятными размерами очковтирательства, самого грубого обмана. Причем обманщиками были секретари обкомов, крупные хозяйственные руководители102 Понятно, что партия могла создавать «маяков». Для них разрешались (точнее — негласно допускались) приписки, но в тех случаях, когда это должно было отвечать определенной политической цели — стимулировать остальных. Да и право быть «маяком» предполагало определенную партийную поддержку, чуть ли не легитимацию. Именно так, например, обстояло дело с первым секретарем Рязанского обкома КПСС А. Н. Ларионовым. Но даже им запрещалась простая уголовщина, до которой дошел поддержанный лично Хрущевым рязанский партийный вождь. Но жульничали, в особенности в сельском хозяйстве, практически все сколько-нибудь крупные партийно-советские и хозяйственные чиновники. (Другой вопрос — почему они это делали.)
Хрущев пытался бороться с этим. Он лично ездил по стране, распекал тех, кто попадался ему под руку, организовывал проверки, но ситуация не менялась. Сверхцентрализованная власть не смогла обеспечить контроль за выполнением собственных решений. Так как такая власть, как она хорошо знает, в принципе не может принимать неправильных решений, то виноваты те, кто не исполняет ее мудрых указаний..А чтобы они выполнялись, необходимо наладить проверку исполнения, для чего надо создать еще одно учреждение, еще одно ведомство, которое и должно обеспечить «учет и контроль», как говорил великий Ленин.
XXII съезд КПСС
Добившись своего, став, как и Сталин, главой партии и государства, Хрущев на несколько лет забыл о Сталине. О Пантеоне речь и не шла, а экскурсии в Мавзолей Ленина — Сталина по расписанию заполняли Красную площадь. Тема Сталина отсутствовала на XXI съезде КПСС (27 января — 5 февраля 1959 г.).
И вдруг она снова зазвучала на XXII съезде. И как! Сначала — в выступлении председателя КГБ А. Н. Шелепина, нового фаворита Хрущева, а затем — и в заключительном докладе, прочитанном Хрущевым 27 октября 1961 г. Антисталинская часть точно дозирована. Здесь не было свойственного Хрущеву «потока сознания». Он говорил главным образом о 30-х годах и о том, как «антипартийная группа» мешала разоблачению культа личности. Создается впечатление, что
Хрущев следовал за старыми предложениями к докладу на XX съезде — говорить только о прошлом. Хрущев обвинил Сталина в убийстве Кирова, в разгроме армии в 1937 г.
Антисталинская тема к этому времени стала своего рода политической меткой Хрущева. Полагаю, что он обратился к ней тогда, когда в стране уже явственно обозначились провалы в области экономики, и в особенности в сельском хозяйстве. Поэтому Хрущев, провозгласив, с одной стороны, новую Программу КПСС и пообещав построить в 20 лет коммунизм, демонстрировал, с другой стороны, и стремление к «демократии в партии» и способность разобраться с очередными противниками как «сталинистами».
На следующем заседании (оно началось утром 30 октября)103, председательствующий Шверник предоставил слово первому секретарю Ленинградского обкома КПСС Спиридонову.
Тот напомнил, что Ленинград сильно пострадал от репрессий в 1934-1938 и в 1949-1950 гг., совершенных по прямому указанию Сталина или с его ведома и одобрения.
«В ходе обсуждения итогов XX съезда КПСС,— говорил Спиридонов,— на многих партийных собраниях и собраниях трудящихся Ленинграда уже тогда принимались решения о том, что пребывание тела тов. Сталина в Мавзолее Владимира Ильича Ленина, рядом с телом великого вождя и учителя мирового рабочего класса... несовместимо с содеянными Сталиным беззакониями.
Сейчас вопрос о переносе тела Сталина из Мавзолея В. И. Ленина коммунисты и беспартийные выдвигают все настойчивее и настойчивее». Спиридонов предложил переместить прах Сталина из Мавзолея В. И. Ленина в другое место и сделать это в кратчайшие сроки]04
Следом за ленинградским секретарем обкома выступил Демичев — первый секретарь Московского горкома партии. Текст его выступления был невелик и лишен чрезмерных эмоций. Он также потребовал вынести тело Сталина из мавзолея. Отметим, однако, одну важную подробность. В собственном тексте выступления Демичева записано: «Когда слушали заключительную речь тов. Н. С. Хрущева, сердца заполнялись болью за то тяжелое, что пришлось пережить партии в период культа личности»105 Последние слова при редактировании стенограммы Демичев аккуратнейшим образом вычеркнул плотной штриховкой, через которую едва-едва пролечивается первоначальный текст. Вычеркнул в тот же день, когда выступил на съезде... Вряд ли это случайность. мичев, будущий участник свержения Хрущева, входивший в группу А. Н. Шелепина, опровергая пословицу, что «слово не воробей...», уже тогда, в конце 1961 г., стремился не допустить, чтобы в его выступлении было напечатано: «период культа личности». Позже, с 1965-1966 гг., официальная пропаганда запретит употребление понятия «период культа личности».
За Демичевым выступал представитель компартии Грузии Джавахишвили. (Первый секретарь ЦК Грузии Мжаванадзе не решился выступать, очевидно, памятуя о беспорядках в Грузии 5-10 марта 1956 г.) Выступление Джавахишвили свелось, главным образом, к перечислению фамилий грузинских партийных деятелей, пострадавших от Сталина.
Далее слово предоставили Д. А. Лазуркиной — коммунистке с дореволюционным стажем. В архиве сохранился проект ее выступления — аккуратная критика Сталина и противопоставление Сталина Ленину, густо пересыпанные благодарностями в адрес Н. С. Хрущева. Но вышло не так. Она, сидя в зале съезда, лихорадочно писала на оборотных листах своего выступления. Выступала она импульсивно, эмоционально и очень лично. Цитирую по тексту неправленой стенограммы: «Помнится мне, как я уезжала из Женевы от Ильича полной одухотворения, моральной чистоты при виде образа Владимира Ильича Ленина, который так любил партию...» И вот, товарищи, в 1937 году и меня постигла участь многих. Я была на руководящей работе в Ленинградском обкоме партии и, конечно, была арестована.
...Ни одной минуты — и когда я сидела два с половиной года в тюрьме, и когда меня выслали в лагерь, а после этого в ссылку — я ни разу не обвиняла тогда Сталина. Я все время дралась за Сталина со всеми заключенными, высланными и лагерниками. Я говорила: "Не может быть, чтобы Сталин, наш Сталин-ленинец, допустил то, что творится в партии. Не может этого быть" ...И вот я приехала в 1954 году полностью реабилитированная. Здесь впервые я поняла, как раз в тот момент, когда XX съезд проходил, когда я впервые узнала о том, что раскрыл XX съезд.
...А какой режим был создан при Сталине? (При редактировании текста позже исправлено: «А какая обстановка создалась в 1937 г.?»)
Каждый клеветал друг на друга, каждый врал и клеветал на себя. Создавали списки. Эти списки ужасны! (Отредактировано: «Господствовал не свойственный нам, ленинцам, страх».)
