Однако объяснения Абакумова не принимались в расчет его следователями. Рюмин, служивший в ведомстве Абакумова (кстати, был выдвинут на работу в центральном аппарате МГБ самим Абакумовым за несомненные палаческие достижения), предъявил новые обвинения против своего бывшего министра. Он утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин, организаторы работы по созданию советского ядерного оружия, тесно связанные с Л. П. Берией¹⁹⁰

В ходе расследования было установлено, что по личному распоряжению подчиненного Абакумову министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе был организован сбор компромата на самого Берию. В квартире у матери Берии в Тбилиси была установлена подслушивающая аппаратура, МГБ «разрабатывал» казавшиеся подозрительными связи мужа сестры Берии¹⁹¹

Абакумову предъявлялись и другие обвинения — нарушение процедуры следствия, фальсификация допросов. Здесь оправдания бывшего министра были более убедительными. На допросе 10 августа 1951 г. он сообщил: «В ЦК ВКП(б) меня и моего заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к

192

арестованным — шпионам и другим преступникам»

В системе всеобщей слежки действия Абакумова были до известной степени санкционированы высшим политическим руководством страны. 9 сентября 1950 г., менее чем за год до начала «дела Абакумова», было принято Постановление Политбюро № 77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро-2, которому поручалось, как гласил этот документ, «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами». Функции этого отдела были исключительно широки: это «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а «также пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Агентуру для этого Бюро подбирали из шоферов такси, парикмахеров, служащих и врачей поликлиник, официантов. В сущности, узаконивалась (если это понятие здесь вообще применимо) та практика, которая привела к политическому убийству Михоэлса. Вместе с тем тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участником борьбы за власть.

В конце концов Абакумову были предъявлены формальные обвинения — в измене Родине в связи с отказом расследования деятельности еврейских террористических организаций и в утрате секретных документов. Последнее обвинение в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г., устанавливавшим ответственность за разглашение секретных сведений и утрату документов, совпадало с таким же обвинением, несколько раньше предъявлявшимся Н. А. Вознесенскому, обвиненному по «ленинградскому делу».

Вместе с Абакумовым было арестовано большинство руководителей МГБ. В извечном соперничестве карательных органов — в данном случае абакумовского МГБ и МВД — верх явно брало МВД в союзе с Маленковым. Арестованы были заместители министра МГБ С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов, начальник Следственной части А. Г. Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев, В. И. Комаров и Соколов, начальник отдела «Д» МГБ А. М. Палкин, бывший начальник 1-го Главного управления МГБ Г. В. Утехин, помощник Абакумова Я. М. Броверман. Среди многочисленных обвинений, предъявленных им, обратим внимание на то, что они допускали «в следственной работе грубые нарушения социалистической законности... по большинству дел допросы арестованных не фиксировались протоколами... применялись к арестованным извращенные методы следствия и, в частности, широко было распространено применение к арестованным физических мер воздействия, санкционированное во всех случаях бывшим министром Абакумовым».

В расследовании «дела Абакумова», которое велось С. Д. Игнатьевым под непосредственным контролем Маленкова и Сталина, наметилось два основных направления, впрочем, связанных между собой.

Дело врачей и МГБ

Безусловно, главным среди них становилось дело «о шпионской и террористической деятельности врачей-вредителей», имевшее отчетливую антисемитскую окраску и ставшее продолжением политических процессов конца 40-х гг.,— «Шпионского центра в Еврейском антифашистском комитете». Вторая линия следствия — это разгром МГБ, за которым стояла возможность (частично реализованная в следующие годы) вмешаться в борьбу за власть. 23 июля 1952 г. заместитель министра госбезопасности С. И. Огольцов подал в Политбюро ЦК ВКП(б) записку «о законспирированной группе врачей-вредителей».

Допросы врачей, по многу лет лечивших «власть имущих» в СССР, позволяли при желании превратить «дело кремлевских врачей» в «кремлевское дело», в процессы против их пациентов. Так, через врача Юдина, главного хирурга института Склифосовского, лечившего маршала Воронова, следователи пытались собрать, а точнее — сфальсифицировать показания по обвинению маршала в военном заговоре¹⁹³ Отметим одну немаловажную особенность: со времени «большого террора» дела врачей включались в крупнейшие политические процессы. Это было своего рода необходимой составной частью подготовки подобных акций сталинского Политбюро и НКВД — МГБ — МВД. Связь между событиями конца 30-х гг. и тем, что происходило в начале 50-х, хорошо осознавалась и организаторами, и исполнителями. Ссылки на аналогии с действиями «врагов народа Плетнева и Левина», якобы сокративших жизнь Куйбышева, Горького и его сына М. Пешкова, как уже отмечалось, нередко присутствовали в документах следствия. На поверхности следствия находилось «дело врачей». Были проведены аресты крупнейших врачей, связанных с Лечебным управлением Кремля.

В тюрьме оказались профессора М. С. Вовси, М. И. Певзнер, И. Г Лемберг- ский, Н. А. Шерешевский, В. М. Виноградов, Б. С. Левин, С. Е. Карпай, П. И. Егоров, В. X. Василенко. Рюмин, непосредственно занимавшийся допросами, сообщал позже, что его «куратор» из ЦК ВКП(б) С. Д. Игнатьев дал указание бить их «смертным боем». Более того, Рюмина даже обвиняли в том, что он недостаточно применял такие методы следствия. В письме Сталину, направленном в конце ноября 1951 г., Рюмин, оправдываясь, писал: «Я признаю только то, что в процессе следствия не применял крайних мер (здесь и дальше выделение в подлиннике.— Авт.), но эту ошибку после соответствующего указания я испра-

194

вил» .

Доказательство преступной деятельности «врачей-вредителей» натолкнулось на очевидную нехватку фактов. Да, смерть Жданова, Щербакова, Калинина можно было объяснить как результат террористической деятельности. Однако такое объяснение было не очень убедительным. Невысока была цена и личных «признаний». И тогда в дело пошла давняя оправдательно-объяснительная записка Тимашук. Ее попытка доказать справедливость своего диагноза и снять с себя обвинение во врачебной ошибке, приведшая к конфликту с врачами Кремлевской больницы, ее письма охране Жданова, а через него — руководству МГБ становились едва ли не главным медицински сформулированным аргументом в пользу обвинения.

Заявление Тимашук было подвергнуто экспертизе еще в 1948 г.— его нашли необоснованным. В 1952 г., спустя четыре года, письму Тимашук дали ход. Причина такого решения, очевидно, в отсутствии других аргументов, которые могли использоваться следствием. В обвинительном заключении по делу Абакумова этот аргумент использовался в полную меру. Это должно было не только доказать преступную деятельность врачей Кремлевской больницы и существование еврейской террористической организации, но и послужить обвинением самого руководства.

Мы еще вернемся к тому, как «дело врачей» превратилось в дело террористов в МГБ. Выводы по «делу врачей» содержатся в подробном отчете С. Д. Игнатьева, направленном в ноябре 1952 г. Сталину. В нем находится и история расследования, и та официальная позиция, которую представляло следствие. Этот отчет содержит следующие сведения. На основании решения ЦК от 11 июля 1951 г. «О неблагополучном положении в Министерстве государственной безопасности» была создана специальная следственная группа, которая изучила все сведения о медицинском персонале, в разное время причастном к работе в Лечебно- санитарном управлении Кремля.