На него обрушились агентурное наблюдение и секретное подслушивание. Были изучены истории болезней пациентов Кремлевской больницы. Следователи оценили работу крупнейших медицинских специалистов страны как совершенно неудовлетворительную. «При изучении материалов на медицинских работников Лечсанупра вскрылась большая засоренность кадров этого ответственного лечебного учреждения лицами, не внушающими политического доверия по своим связям с антисоветскими элементами в прошлой враждебной деятельности». В результате такого медико-политического чекистского исследования был сделан вывод, что там «не создавались необходимые условия для надежного лечения больных, не было обеспечено добросовестное лечение и необходимый уход... за... руководителями зарубежных компартий и стран народной демократии, в том числе за товарищами Токуда, Торезом и Димитровым».
Внимание следствия привлекла смерть А. С. Щербакова и А. А. Жданова. «Лечение тов. Щербакова,— утверждал С. Д. Игнатьев,— велось рассчитан но преступно». Были арестованы заместитель директора санатория «Барвиха» Рыжиков, начальник Лечсанупра Кремля Бусалов, консультант Лечсанупра Виноградов, лечившие Щербакова Ланг и Этингер умерли под следствием. Их обвинили в том, что врачи «не использовали возможности сердечной терапии, неправильно применяли такие сильнодействующие средства, как морфий, пантопин, симпатол и различные снотворные». Щербакову после инфаркта «злонамеренно разрешили» вставать с постели. «Лечение товарища Жданова велось так же преступно»,— утверждалось в отчете Игнатьева. Были арестованы все врачи, лечившие Жданова в последние годы его жизни,— профессора Егоров, Виноградов, Василенко, врачи Майоров и Карпай, патологоанатом Федоров, обвиненный в том, что умышленно скрыл сведения об инфаркте Жданова.
«Следствием установлено, что Егоров и Федоров — морально разложившиеся люди, Майоров — выходец из помещичьей среды, Виноградов — примыкавший в прошлом к эсерам, Василенко — скрывший с 1922 г. свое исключение из ВКП(б), и связанная с ними еврейская националистка Карпай — все они составляли вражескую группу, действовавшую в Лечсанупре Кремля, и стремились при лечении руководителей партии и правительства сократить их жизнь» — такой вывод содержался в докладе Игнатьева Сталину.
Все арестованные под пытками дали показания о том, что они плохо относились к Советской власти, что они уже несколько лет существуют как организованная террористическая группа, что руководитель этой группы — профессор П. И. Егоров, «враждебно относясь к партии и Советской власти, действовал по указаниям врага народа А. А. Кузнецова, который в связи со своими вражескими замыслами был заинтересован в устранении товарища Жданова». Таким образом, «дело врачей» непосредственно оказывалось связанным с «ленинградским делом». Но не только!
Обвинение было выдвинуто против руководителя личной охраны Сталина ге- нерал-лейтенанта Власика, который, оказывается, видел письмо Тимашук, написанное 29 августа 1948 г., уже 30 или 31 августа и передал это письмо Абакумову. В проекте обвинительного заключения, направленном Сталину, этот факт излагался следующим образом: «Абакумов и Власик отдали Тимашук на расправу... иностранным шпионам-террористам Егорову, Виноградову, Ва^рленко, Майорову». Сталин, редактируя этот документ, не согласился: «Он (Жданов.— Авт.) не просто умер, а был убит Абакумовым». Так оказались связанными обе линии следствия. «Дело о врачах-вредителях» переходило в «дело о террористах» в Министерстве госбезопасности. В свою очередь, они непосредственно касались «ленинградского дела» и «дела о Еврейском антифашистском комитете»195
В арестах сотрудников МГБ просматривалась определенная логика. Первоначально арестованы были люди, непосредственно причастные к делу Этингера. Это были по преимуществу сотрудники Следственной части по особо важным делам — уже упоминавшийся начальник этого подразделения Леонов и др., а также ближайшее окружение Абакумова.
Однако логика организаторов дела вскоре подсказала еще одну группу сотрудников МГБ, на которых обрушились репрессии. Начались аресты евреев- чекистов. Были арестованы начальник спецбюро МГБ генерал-майор Н. И. Эй- тингон, руководитель подразделения, отвечавшего за разработку техники радиосвязи, Е. Анциелович, начальник отдела «К» МГБ А. Я. Свердлов, заместитель начальника 1-го Главного управления МГБ генерал-лейтенант М. И. Белкин, заместитель начальника 2-го Главка МГБ, руководитель спецлаборатории, где разрабатывались яды, Г Майрановский, тесно сотрудничавший с МГБ начальник следственного отдела прокуратуры Л. Шейнин и др.
За каждым из них стояли многие годы службы в карательных ведомствах и немалые, с точки зрения их начальников, заслуги — подготовка убийства Троцкого, участие в организации политических процессов, в диверсионных группах во время недавней войны.
Это не помешало их коллегам из МГБ под руководством представителя ЦК ВКП(б) в этом министерстве С. Д. Игнатьева сделать из заслуженных чекистов опасных террористов. Прекрасный повод к такому преображению дал А. Я. Свердлов. В его квартире был обнаружен целый арсенал диверсанта. В нем находились несколько ампул сильнодействующего яда, взрывные устройства с часовыми механизмами, замаскированные под шкатулку, коробку духов, пресс-папье, 5 пистолетов разного калибра, автомат, пара винтовок, патроны, гранаты...
Сын Якова Михайловича Свердлова, двадцать с лишним лет служивший «по чекистской линии», оправдывался тем, что это оружие было получено им в 1941 г. для организации диверсионной деятельности в Москве в случае ее сдачи немцам. Свердлову поручалось руководить такой группой, а оружие ему передали по распоряжению будущего начальника спецбюро МГБ П. А. Судоплатова. В 1946 г. были приняты меры по сбору розданного оружия, но за годы войны оно растерялось. У Судоплатова обнаружили большую недостачу сильнодействующих ядов. Сам Свердлов попытался объяснить наличие у него этого арсенала собственной забывчивостью и любовью к оружию. Но для следствия у Свердлова было несколько уязвимых страниц биографии — его обвиняли в причастности к троцкизму в конце 20-х гг., в том, что его уже дважды арестовывали — в 1935 и 1938 гг.196
В сентябре 1952 г. следователи, допрашивая заместителя начальника Следст- венной(|1асти по особо важным делам Л. Л. Шварцмана, сломили его. Он дал показания против большинства руководителей государства и партии, карательных ведомств страны. По выражению его следователей, он клеветал против Кагановича и Хрущева, против Меркулова, В. В. Кобулова, Мамулова и Фитина. Но эти линии в данный момент не интересовали Игнатьева, Маленкова и Сталина.
Более перспективными для них были признания Шварцмана в том, что он якобы готовил террористические акты против Маленкова. Шварцман сообщил, что о его замыслах знали Абакумов, Райхман, Палкин, Иткин, Эйтингон, бывший прокурор Дорон. Указания о проведении терактов он якобы получал от военного атташе посольства США Файмонвилла и от посла Гарримана. Причинами подготовки покушения должны были стать в первом случае — в 1950 г.— «разгром националистов, орудовавших под прикрытием Еврейского антифашистского комитета», во втором — в 1951 г.— месть за разоблачение вражеской деятельности Абакумова197
Цена этим показаниям известна — их вышибали многодневными «конвейерными» допросами, когда подследственному не давали спать, жестоко пытали. Жуткая логика тоталитаризма привела к тому, что в роли жертв оказались вчерашние усердные палачи...
Показания Шварцмана оказались настолько своевременными, что само дело Абакумова впредь стало именоваться делом Абакумова — Шварцмана, став оправданием репрессий против Еврейского антифашистского комитета и его руководителей. Под эти показания стали подгонять и другие допросы.
Усиленно разрабатывалась версия о причастности Абакумова к «ленинградскому делу». Напомним, что такой вариант содержался в «деле врачей». Доказать это было сложно: именно следователи МГБ «выколачивали» показания из А. А. Кузнецова, П. С. Попкова, родственников заместителя Председателя Совмина СССР Н. А. Вознесенского. Кстати, одним из таких следователей был сам Шварцман.
