ЦК КПСС и в дальнейшем закрепил за собой право «официального толкователя», не допускавшего иных, не получивших одобрения в Кремле и на Старой площади, «важнейших вопросов» истории партии и, следовательно, истории страны, где эта партия была правящей.
Установки, действовавшие в довоенном СССР, благополучно пережили и войну, и XX съезд, все реформы и перестройки. На место «Краткому курсу истории ВКП(б)» пришла «История КПСС», написанная под руководством заведующего международным отделом ЦК Б. Н. Пономарева17, ставшего вскоре секретарем ЦК КПСС, официально одобренная и рекомендованная к применению Центральным Комитетом КПСС; издание партийных документов разрешалось только с санкции высших партийных инстанций — вплоть до публикации их в горбачевских «Известиях ЦК КПСС», где каждый документ предварительно согласовывался с заведующим Общим отделом ЦК В. И. Болдиным и членом Политбюро А. Н. Яковлевым.
Историки, изучавшие послевоенный период истории страны, были лишены доступа к важнейшим документам18 Уточним: не просто лишены, но им было предписано и они были вынуждены пользоваться заведомо недостоверными источниками, к которым, без сомнения, относятся «исторические экскурсы» в текстах докладов вождей КПСС.
Приведу несколько примеров, для того чтобы представить своего рода историографическую ситуацию. Так, в заключительной речи на XXII съезде КПСС в октябре 1961 г. Хрущев подробно рассказал и напомнил делегатам съезда об июньском (1957 г.) Пленуме ЦК и борьбе с так называемой «антипартийной группой». Хрущев продолжил: «Несколько позже, в октябре 1957 г., Пленум ЦК КПСС дал решительный отпор попыткам бывшего министра обороны Жукова стать на путь авантюризма. ...Отбросив прочь обанкротившихся фракционеров, интриганов-карьеристов, партия еще теснее сплотила свои ряды...»19 Из речи следует, что Жуков — в одном политическом ряду с Молотовым, Маленковым, Кагановичем и другими противниками Хрущева.
На самом деле именно активная поддержка Жукова, угроза применить силу армии спасла Хрущева летом 1957 г., а выступление Жукова на пленуме стало самым аргументированным и резким выступлением в защиту Хрущева, против Маленкова, Молотова, Булганина и Кагановича.
Величайшей фальсификацией стала история «доклада Хрущева на XX съезде». Тот антисталинский доклад на самом деле был информацией, которую Хрущев зачитал делегатам после завершения съезда20 Количество примеров можно множить и множить.
Конечно, в распоряжении историков оставалась пресса, центральная и местная, отражавшая день за днем будни страны, были доступны архивы местных органов власти, промышленных предприятий, существовала разнообразная экономическая статистика, была возможность привлечь методы социологических исследований, устной истории — но все это требовало иной профессиональной подготовки историков, отличавшейся от той, которая считалась обязательной для исследователей истории КПСС и советского общества21
История советского периода считалась не просто гуманитарной, а, используя тогдашний жаргон, общественной наукой, что превращало занятия историей КПСС и советского периода в особый вид идеологической деятельности партии. Конечно, традиционные методы исторической науки не могли применяться здесь во всем их объеме.
В публикации, которой отводилась роль «перста указующего» для историков СССР,— «Очерках истории исторической науки в СССР» — содержалось такое определение: «Историография — наука, изучающая историю накопления знаний о развитии человеческого общества, историю усовершенствования методов исторического исследования, историю борьбы различных течений в области истолкования общественных явлений, отражающей борьбу классов, историю раскрытия законов исторического развития, историю победы марксистско-ленинской исторической науки над буржуазной псевдонаукой»22.
JI. А. Сидорова, исследовавшая историографическую ситуацию в стране, констатировала: «Руководящим принципом исторического исследования был назван "принцип коммунистической партийности" (Выделено JI, А. Сидоровой.— Лет.)». «Он,— продолжает исследовательница, цитируя "Очерки...",— противопоставлялся лицемерным утверждениям буржуазных ученых о "беспристрастии" и "объективности" науки». Марксистско-ленинская историография видела в истории исторической науки одно из отражений классовой борьбы в области общественных наук. «Советская историография подходит к своему предмету не объективистски, не с точки зрения констатации тех или иных историографических явлений, а с точки зрения воинствующей и единственно объективной коммунистической партийности»23.
Следовать указаниям партийных органов в изложении новейшей истории СССР, руководствоваться «идеологической дисциплиной» было удобно и академически выгодно. Не намерен перечислять огромное число авторов индивидуальных и коллективных работ, после прочтения которых только и оставалось задуматься: все интересно, наукообразно, есть ссылки на литературу и источники, есть таблицы. Но о какой стране написано? Я в этой стране не жил.
Такое положение «околознания» не могло не вызывать недовольство у профессиональных историков. В 50-х — начале 60-х гг. существовала надежда, что добрую волю проявит ЦК КПСС, и историки, обращаясь туда, надеялись, что «в духе XX съезда» будут открыты архивы24. Итог известен. 13 ноября 1962 г. Секретариат ЦК КПСС закрыл публикаторский журнал «Исторический архив» (закрывали с 1961 г.)25.
После отставки Хрущева была предпринята отчаянная попытка — апеллировать к общественности. Историки С. И. Якубовская и В. П. Данилов направили в редакцию либерального «Нового мира» статью под характерным названием: «О фигуре умолчания в исторической науке». А. Т. Твардовский считал, что это «очень важное и нужное высказывание. Я за напечатание...»26 Статью не напечатали. Ее остановила цензура.
Председатель комитета по делам печати Н. Михайлов писал в ЦК: «Ознакомление с содержанием этой статьи показывает, что ее авторы правильно отмечают некоторые недостатки в освещении истории советского общества и КПСС в годы культа личности. Вместе с тем они утверждают, что как в прошлом, так и в настоящем существуют "внешние причины, тормозящие изучение исторической действительности. Одна из самых серьезных среди них — это пресловутая фигура умолчания"... В качестве примера, когда замалчиваются имена некоторых видных революционеров, в статье названы Троцкий и Зиновьев... Все это, по утверждению авторов статей, обедняет историю гражданской войны, имеет "разрушительные последствия для изучения работы партийных съездов и съездов Советов", приводит к "сухому изложению резолюций", к схематическому показу борьбы мнений».
Подробно анализируя, едва ли не пересказывая рукопись статьи, Н. Михайлов отмечает, что «В. П. Данилов и С. И. Якубовская пытаются подвести своеобразную политическую базу под "теорию фигуры умолчания" в науке, литературе и искусстве. Они считают, что в идеологической работе партии будто бы длительное время господствует концепция "двух правд", которая и лежит в основе "теории умолчания"... Делая различные оговорки о том, что "фигура умолчания" была свойственна недавнему прошлому, В. Данилов и С. Якубовская тут же утверждают, что такое положение во многом сохраняется и сейчас.
В заключительной части статьи авторы пытаются доказать, что состояние советской исторической науки не отвечает требованиям времени, мешает воспитанию "молодых поколений, всего населения" в духе правдивости, доверия и уважения к истории партии и советского общества»27
«Фигура умолчания» В. П. Данилова и С. И. Якубовской,— пожалуй, самое точное, содержательное определение советской историографии истории СССР, сохранявшее свои признаки до последних дней существования КПСС. Например, директор Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС Г. Смирнов, сообщая своему партийному начальству о том, что в подведомственном ему учреждении имеется большое число неопубликованных работ Ленина, в декабре 1990 г. напоминал:
