На одной лесной поляне Вера нашла целый выводок красноголовых подосиновиков. Настоящая грибная семейка с папой, мамой, дедушкой и бабушкой. Вокруг них дружно водили хоровод молоденькие подосиновички, как малые ребятки, взявшись за руки. Полкорзины набрала она красноголовиков, а потом уже и искать грибы перестала — зачем их много? — ходила просто так по лесу, вдыхала хвойные смолистые запахи, слушала пенье разноголосых птиц.

«Вот бы научиться понимать птичий язык, — думала Вера, — сколько бы можно было узнать интересного из потайной жизни леса. Они ведь не просто поют, а передают друг другу информацию: где летали, где что видели». Видно, не напрасно пошла она учиться на биологический факультет, ее еще с детства влекла к себе таинственная жизнь природы. Но в детстве все казалось гораздо проще. Захочу и проникну в тайну птичьих разговоров, в шепот травы, в журчанье воды… Помнится, маленькой она со всеми ими разговаривала: с рекой, травой, кустом сирени под окном. Ей даже казалось, что они не только понимают ее, но и отвечают ей. А вот что отвечают, понять не могла и потому злилась на себя за это.

Правда, со временем она перестала с ними разговаривать, но то жгучее детское желание проникнуть или хотя бы прикоснуться к душе природы не уходило. Может быть, поэтому так и любила бродить по лесу, слушать шум деревьев, наблюдать жизнь муравейников. «Вот у кого стоило бы нам поучиться, — думала она, — организованности, дисциплине, у муравьев. У них не только в житейских делах высокая организация, но и в государственных. Целая непонятная нам вселенная».

Уже под вечер Вера набрела на заросли малинника. Малину никто здесь не брал, и переспелые ягоды уже не красного, а сине-бурого цвета сами падали в подставленные ладони. Она не только наелась малины, но, сделав из ольховой коры кузовок, и его набрала целехонький — бабе Мане на угощение.

Однако пора было возвращаться и домой, в деревню. Выйдя на опушку леса, Вера увидела несколько копен свежескошенного сена. И так ей захотелось полежать на нем, отдохнуть.

По небу плыли высокие облака, но вроде бы стояли на месте, а плыла, наоборот, земля — маленьким шариком в просторах Вселенной. Космонавты говорят, что из космоса он видится голубым, этот шарик, как и тот, что подплыл к ней в избе деда Кузьмы. Что, если бы она поймала его? Может быть, и открылся бы ей какой-то другой мир, о существовании которого люди не только не знают, но даже не догадываются. А в этом, другом, мире все устроено так, что можно понимать и без слов.

Сено пружинило у нее под головой, так одурманивающе пахло, что сразу же захотелось спать. Она бы и заснула, если бы внезапно кто-то не позвал ее:

— Вера!

Она быстро подняла голову: вокруг никого. Да и кому здесь быть? Но голос она узнала. Это позвал ее Иван Макарович, она не могла ошибиться. Но позвал откуда-то издалека, как будто из-под земли.

«С ним что-то случилось? — мелькнуло в голове. — Но что, что случилось? А может, я незаметно заснула и услышала его зов во сне?»

Она вздрогнула — внезапный озноб пронзил все ее тело. «Что же все-таки случилось с ним? Зачем он меня позвал? И откуда?»

Иван Макарович открыл глаза, но вместо неба увидел над головой белый потолок. Повернув слегка голову, он обнаружил такие же белые стены, белые занавески на окнах. Догадался: он в больнице. Но почему в больнице, ведь у него ничего не болит? Та боль, которая придавила его к скамейке в райкомовском сквере, прошла, словно ее никогда и не было.

«Но тогда почему я здесь и что со мной?» — подумал он, поднимаясь с кровати.

— Больной, — послышался сзади чей-то незнакомый голос, — лежите спокойно, вам вставать нельзя. — Молоденькая сестричка в высоком накрахмаленном колпаке склонилась над ним, привычным жестом поправляя подушку. — Доктор предупредил: никаких резких движений.

— Почему? — спросил Иван Макарович.

— Потому. Много будете знать, рано состаритесь.

— Я и так уже старый.

Сестричка лукаво улыбнулась:

— Я бы этого не сказала. Мужчина, что называется, в форме. Жаль только, что к нам попали. А то бы… — Она не договорила, заставила оголить руку и чуть повыше локтя всадила в мышцу здоровенную иглу, — Если почувствуете себя плохо, нажмите вот эту кнопку. Сумеете дотянуться? А пока лежите. Вам нельзя двигаться. — Уходя, она еще раз улыбнулась Ивану Макаровичу: — Не переживайте. Все будет хорошо. У меня глаз верный. А сейчас я позову доктора.

Когда доктор вошел в палату, большой, грузный, с объемистым животиком, выпиравшим в прорезь халата, Иван Макарович сразу даже не узнал его.

— Ну, как ты чувствуешь себя, Иван?

Только по голосу и можно было признать в нем бывшего школьного однокашника.

— Костя, ты?

— Тихо, тихо! Никаких эмоций!

Это был Костя Болотный из соседней деревни Выселки, но в школу он ходил снегиревскую. И учились они в одном классе, вплоть до девятого.

— Помнишь, Вань, как мы с тобой в город рванули? На «Тарзана». Подряд раз пять смотрели.

— А потом ты все по деревьям прыгал как сумасшедший.

— Ага, пока ногу себе не сломал.

— Точно, а я и забыл про ногу…

— Не твоя ж нога, зачем тебе помнить?

Костя засмеялся, придерживая руками живот и весь колыхаясь от смеха.

— С этой ноги, пожалуй, все и началось, — отсмеявшись, сказал он, — а не сломай я тогда ногу, не быть бы мне и хирургом.

— При чем тут твоя нога? — спросил Иван Макарович.

— Да понимаешь, очень мне тогда доктор понравился. Который кость мне вправлял. Такой миленький доктор с веснушками на носу.

— Узнаю старого ловеласа.

— А ты? — спросил доктор Болотный. — Что я?

— Ну, как существуешь? Странно, живем в одном районе и не видимся.

— Правда — почему?

— По разным орбитам крутимся: ты по своей, я по своей.

— Вот и пересеклись наши орбиты, — сказал Иван Макарович, — но лучше б и не пересекались.

— Да ладно, не горюй, поставлю я тебя на ноги, — снова засмеялся доктор, — по старой дружбе. На рыбалку еще с тобой поедем. Как там у нас в речке, рыбка еще клюет?

— А ты со школьных лет так и не был дома?

— Не был, — признался Костя. — Никого у меня в Выселках не осталось.

— А теперь и Выселок уже нет, — сказал Иван Макарович.

— Вот видишь…

Они помолчали, задумчиво глядя друг на друга, но словно и не видя один другого.

— А знаешь, Ваня, как страшно жить, — наконец произнес доктор Болотный, — если знать, что на земле не осталось даже того места, где ты родился.

— Ну, почему не осталось? — успокоил его Иван Макарович. — Деревни нет, но место-то есть. Даже старая береза растет, с которой ты прыгал Тарзаном.

— Правда? — оживился Костя и пообещал: — Приеду как-нибудь, непременно приеду. Только ты с меня слово возьми.

— Какое слово?

— Что приеду. Как бы клятву.

— Хорошо, беру.

— Вот теперь мне уж не отвертеться. Я себе за правило взял: свои обещания, кровь из носу, но выполнять.

— Завидное правило. Но ты, я вижу, специально меня все заговариваешь и заговариваешь, чтоб не говорить о главном.

— О главном? Ты знаешь, что в этой жизни главное?

— Знаю. Например, почему я оказался здесь у тебя? Для меня во всяком случае — главное.

— Тебе лучше знать, почему ты здесь, — опять засмеялся доктор Болотный. — Вот и объясни мне все по порядку.

— Но я ничего не помню. Сидел на скамейке в райкомовском сквере, облака плыли по небу…

— Вот там-то тебя и подобрали. Хотели сначала в вытрезвитель направить. Хорошо, что милиционер оказался внимательным. Разглядел, что непьяный. Привезли сюда.

— Инфаркт? — спросил Иван Макарович.

— Не знаю. Пока ничего не знаю.

— Какой же ты доктор? — усмехнулся Иван Макарович. — Что, сразу расписываешься в своей некомпетентности.

Но Костя не принял его иронии.

— Нужно провести детальное обследование — вот все, что я могу сказать. Будущее покажет. Ну, а сейчас как? На что жалуешься?