Тогда Катя развернула бумажку и сунула конфету прямо Петьке в рот: выплюнет или нет? Не выплюнул. Спросил:
— Еще есть?
И так они ехали на тракторе: Петька управлял, а Катя кормила его конфетами.
Когда проезжали речку, Катя предложила:
— Давай искупаемся, а?
— А зеленку кто подвезет? Я и так с тобой проваландался.
Пришлось ехать за зеленкой. Вдвоем они быстро накидали ее в кузов прицепа, даже утоптали, чтоб больше влезло, подвезли к ферме. Скотник Никита уже дожидался у транспортера.
— Ты что же это запоздал? — пожурил он Петьку. — Зеленку хоть свежую привез?
— Сам бы ел, да коровам надобно, — пошутил Петька и сгрузил зеленку на транспортер.
Никита нажал кнопку, и вико-овсяная смесь потекла прямо к кормушкам.
— Скоро еще подвезу, — пообещал Петька, — за мной дело не станет.
Но Никита попридержал его.
— Погодь, я тебе расписку дам.
— Какую расписку?
— На обратном пути заверни в магазин. Отдашь Глашке-продавщице. Она мне в долг никогда не отказывает.
Никита писал записку и морщился от натуги: пальцы дрожали, и карандаш так и плясал между ними.
— Вот еще! — вздернула плечом Катя. — Петька, не бери записку!
— Душа просит! — взмолился Никита.
Но Катя даже не стала с ним разговаривать, схватила Петьку за руку и отвела к трактору.
Никита с тоской поглядел ей вслед:
— Еще командует… Сопля мороженая!
Петька на тракторе уехал, а Катя долго смотрела ему вслед, потом направилась на ферму помочь матери — наступала как раз обеденная дойка.
Мать она застала в стойле возле Забавы — глаза у нее были заплаканы.
— Мам, ты чего? — встревожилась Катя.
— Ничего, дочунь, ничего. Смотри, какая крепкая телочка.
И хоть Катя злилась на мать, что та ее не позвала, когда Забава телилась, руки сами собой невольно потянулись к телочке.
— А как назвали? — спросила она.
— Никак. Пока никак. Сама придумай.
Катя задумалась.
— Давай назовем ее Звездочкой. Видишь, какая звездочка у нее на лбу?
— Пусть будет Звездочкой. Только б молока давала поболе.
— Ах ты, моя ласковая, ах ты, моя хорошая, — гладила Катя Звездочку по курчавой головке. — А ты, Забава, не мычи, ничего я твоей дочке не сделаю.
Надежда между тем прилаживала к вымени Забавы доильный аппарат.
— Мам, дай мне, — попросила Катя.
У нее получалось не так ловко, как у Надежды, но в конце концов Катя все же справилась с аппаратом, и молоко потекло густой струей в бидон.
Вдвоем они быстро закончили дойку, сдали молоко, вымыли аппараты, но Надежда все это время чувствовала на себе настороженный, вопрошающий взгляд дочери.
Когда возвращались домой, она спросила:
— Мам, а ты плачешь из-за… папки?
— Кто тебе сказал? — вскинулась Надежда.
— Что мне говорить? Я и так вижу.
— Ничего я не плачу.
— Ага, говоришь не плачешь, а у самой глаза все время на мокром месте. Скажешь, что и сейчас не плачешь, да? Привыкли обманывать, дескать, маленькая. А я уже не маленькая, все вижу, все понимаю…
Надежда снова заплакала. Кате стало жаль мать, нестерпимо жаль, она кинулась к ней на шею, стала утешать:
— Мамочка, родненькая, не плачь, ты ж у меня лучше всех. Самая красивая… Самая добрая… И — плачешь…
6
Не успел Иван Макарович переступить порог конторы, как секретарша Нина доложила:
— Из сельхозуправления требуют сводку по надоям. В третьей бригаде не вышел на работу пастух. Из райкома звонили насчет графика уборки. К тому же вас ждут.
— Соедините с третьей бригадой.
Не заходя к себе в кабинет, Иван Макарович тут же, из приемной, вызвал Николая Захаровича.
— Бригадира нету, — ответили из третьей бригады, — погнал коров в поле.
— Сам погнал?
— Больше некому.
— А пастухи?
— У них свадьба.
— У всех троих?
— У одного, но гуляют трое.
Первым его побуждением было тут же вскочить в машину и лететь на свадьбу. «Я им покажу! Нашли время свадьбы играть. Раньше ведь как было? Свадьбы справляли только по осени или зимой, когда с работой управятся. А теперь никаких тебе сроков, гуляй, когда вздумается. Ну, я им сейчас!»
И все-таки он смирил себя, спросил у секретарши:
— А кто женится?
— Женька Горюнов, такой конопатенький.
— На ком?
— Из города берет. Шефами они в третьей бригаде работали. Ну, Женька и заарканил одну. Ничего, симпатичная.
— Значит, собирается в город? — спросил Иван Макарович.
— А вот и нетушки, — засмеялась Нина. — Женька условие поставил, чтоб не ему в город, а ей, наоборот, в деревню.
— Согласилась?
— А куда денешься? Не оставлять же ребенка безбатьковичем. Женька ведь хитрый, все заранее рассчитал.
— Ну, тогда ладно, пусть погуляют.
Гнев у председателя прошел, теперь можно было спокойно заняться делами. Он вошел в кабинет к специалистам, попросил у главного зоотехника сводку надоев.
— На вчерашний день триста восемьдесят два литра, — не задумываясь, отчеканила Галина Матвеевна.
— Плюс или минус?
— Как вам не стыдно? — обиделась Галина Матвеевна. — Конечно, плюс. Так что в этом месяце, кажется, выкарабкаемся.
— Молодцы. Но чтоб и в следующем месяце…
— Постараемся.
Он вернулся в приемную, хотел позвонить в райком, но раздумал. Оставалось убрать каких-нибудь сто пятьдесят гектаров, тогда и доложит.
— Иван Макарович, вас ждут, — напомнила секретарша.
— Ах, да…
Он вошел в кабинет. Лучи утреннего солнца, врываясь в окно, разрезали кабинет как бы надвое. По эту сторону лучей все видать: стол, знамена в углу, по другую сторону — все как в тумане. Туман колыхнулся, и он увидел Веру Сергеевну.
— Вернулись? Что ж вы так долго?
— Долго? Прошло только пять дней.
— А мне показалось — пять лет.
Она стояла по ту сторону разделяющего их снопа лучей, неясная и словно бы далекая, и Иван Макарович невольно протянул руку, чтоб вывести ее из этого туманного далека, но она опередила его и сама шагнула к нему навстречу.
— Боже, как я вас ждал!
Зазвонил телефон, и руки его опустились, глаза потухли.
— Да, я слушаю. Насчет сдачи мяса государству? Мы этот вопрос проработали. Да. Взяли повышенные обязательства. А как же? Труженики нашего хозяйства понимают. Да. Идем в графике. Сколько сдано? Шестьсот пятьдесят тони… Конечно, ручаюсь. Да. Председатель колхоза Исачкин. — Он положил трубку, виновато улыбнулся: — Из газеты.
— Собственно, я тоже к вам по делу, — сказала Вера Сергеевна, — вы просили меня…
— Я — просил?
— А кто же — насчет «Малышка»…
— Ах да! — спохватился Иван Макарович. — Спасибо, что напомнили. Но «Малышок» у меня дома. Береге как зеницу ока. Я вам его принесу. Хорошо?
— Куда принесете?
— Домой… Или в школу. Куда прикажете. Несколько секунд она колебалась.
— Лучше в школу. В кабинет биологии.
— Только, пожалуйста, я прошу вас, чтоб не пропало ни одного зернышка. И спасибо вам, спасибо.
— За что?
— Что взялись помочь нам. Ах, какая ж вы славная!
Он не удержался и обнял ее за плечи. Это произошло случайно, как бы мимоходом, но, обняв ее, Иван Макарович вдруг почувствовал, что не в силах разжать руки. Снова зазвонил телефон, и они оба разом вздрогнули.
— Простите…
Он слушал, что говорили ему на другом конце провода, но ничего не понимал из того, что говорили. Тогда он осторожно положил трубку на стол:
— Пусть поболтает.
— А кто это? — шепотом спросила Вера Сергеевна.
— Понятия не имею.
Теперь они стояли по обеим сторонам большого председательского стола, между ними лежала телефонная трубка и все говорила, говорила.
— Ну, я пойду? — тихо спросила Вера Сергеевна. — Вам ведь некогда.
Он молча, кивком головы согласился, но, когда она уже подходила к двери, остановил:
— Можно, я приду к вам сегодня вечером?
— Нет, — сказала она, — ни за что! — И, улыбнувшись, добавила: — Неужели вы сами этого не понимаете?