— Погоди, Старков, может, и ты мне придумаешь задачку?

Леха думал, думал, даже глаза зажмурил от напряжения, но так ничего и не придумал. А тот, другой мальчик, придумал.

— Два отнять два, — сказал он, — сколько получится?

— Молодец! — погладила его по голове директор. — Ну, и сколько получится?

— Ноль! — гордо сказал мальчик.

А Лехе стало грустно: он не понял, что такое ноль.

Директор стала ему объяснять:

— Ну вот, смотри, Старков. Например, у тебя было два яблока и ты их съел. Что у тебя осталось?

— Два огрызка, — сказал Леха.

Долго потом отец смеялся над Лехой, когда они возвращались из школы домой.

— Сам ты огрызок, а еще злишься…

Леха не злился. Ему просто стало обидно. Разве ж он неправду сказал про огрызки, а они все смеются. Была б жива мама, она б не засмеялась. Мама прижала бы его к груди, приголубила.

«Хочешь, сынок, я тебе байку сбаю?»

Леха вдруг так ясно услышал мамин голос, что даже обернулся. Позади никого не было. Тогда Леха отдал ранец отцу и направился к телеге, одиноко стоявшей под липой. Залез, подстелил под голову сена и закрыл глаза.

«Рассказывай, мам».

Мать склонилась над ним, руки теплые-теплые, заговорила, как песню запела:

«Шел бай по стене, нес лапти на спине, сбаять ай не?»

«Сбаять», — сказал Леха.

«Шел бай по стене, нес лапти на спине…»

Дальше Леха не слышал. Только слышал, как Маруся дергала его за ногу, будила: вставай! Он не хотел вставать, потому что снилось ему, что он вовсе не спит, а идет с отцом на колхозное собрание. На собрании много-много народу и все хлопают, не ему, конечно, а председателю. Но вот председатель поднимает руку и говорит:

«Товарищи колхозники, предлагаю вместо Сани Маленького выбрать бригадиром Леху Старкова!»

Леха так обрадовался, что соскочил с телеги и побежал неизвестно куда. Опомнился лишь тогда, когда увидел на балконе Марусю.

— Тебя что — муха укусила? — смеялась Маруся.

Леха не ответил. Поднялся в свою квартиру, открыл дверь. Тетя Алиса и Натка сидели вдвоем на кровати и бодались лбами, как маленькие. Так и он, бывало, бодался с мамой, а Натке было, видать, все равно, с кем бодаться, и она громко хохотала, будто ее щекотали. И как-то так вышло, что Леха на минутку тоже забыл, кто это сидел на кровати и играл с Наткой, и спросил:

— Мам, а где папка?

Спросил и только потом одумался: кого это он назвал мамой, а тетя Алиса вздрогнула, замерла и не могла ничего сказать — язык отнялся. Так и не дождавшись ответа, Леха потоптался у порога и вышел. По привычке он хотел сбегать к виру, но вовремя спохватился: это ведь не Старики. Тогда он сел под кленом и стал глядеть в небо: может, оно тоже не такое, как в Стариках? Подошла Маруся. Теперь у нее, кроме уха, была завязана и коленка.

— Опять с кем-нибудь подралась? — спросил Леха.

— С кошкой. А ты чего ж на собрание не пошел? У нас все пошли.

— А ты?

— У нас замка нету.

— У нас тоже нету, — почему-то соврал Леха. — Зачем замки? В Стариках сроду ни у кого замков не было. Айда на собрание.

Маруся согласилась, и они вприпрыжку побежали к колхозному клубу. Прибежали, запыхавшись, но зря торопились — собрание еще не начиналось. Возле клуба и внутри него стояло, сидело, ходило много людей, и Леха удивился: это были все сплошь мужики. Откуда столько?

«Неужели они все бригадиры?» — подумал Леха и стал искать среди них отца. Вместо отца натолкнулся на Саню Маленького.

— Ты чей? — спросил его Саня и засмеялся: на этот раз он отлично узнал Леху. — Ну как — устроились?

— Помаленьку, — ответил Леха и зевнул, хоть и был рад неожиданной встрече.

— А я, понимаешь ты, решил повременить, — сказал Саня Маленький. — Куда мне с моей оравой с насиженного места трогаться? Да и неизвестно, что из всего этого коленкору получится. Надо мной покамест и в Стариках не каплет. Так ай не?

— Не знаю, — сказал Леха. Ему было как-то неприятно глядеть на Саню. Здесь, на Центральной, среди многих рослых мужиков он и в самом деле был маленьким и не ходил гоголем, как в Стариках, а рассыпался перед всеми мелкой птахой. Даже с Лехой по душам разоткровенничался.

— Ну, с Алисой как? — спросил он, подмигивая. — Мамкой еще не зовешь?

— Вот еще! — Леха нехотя отвернулся. Не хватало, чтоб он Сане Маленькому во всем признался. К тому же в толпе валивших в клуб он не увидел, а услышал отца: тот смеялся. Леха остановился как вкопанный: никогда он не слышал, чтоб отец так смеялся, и поспешил на этот смех. Отыскав отца, он вцепился в его руку, и их чуть ли не внесли в клуб, потому что объявили выступление председателя.

— Дорогие товарищи колхозники! — сказал председатель. — Поздравляю вас с досрочным выполнением плана продажи государству хлеба!

Вокруг захлопали.

Дальше председатель начал рассказывать о каких-то процентах. Леха не понял. Зато он увидел, как в открытую дверь клуба залетела ласточка, покружилась над головами и спокойно уселась на люстру. Длинным своим клювом она тихонько постучала по стеклу, будто прося внимания, и вдруг как залилась: «Чик-чик-чик-чирик». Прямо не дает слово сказать председателю.

Он поглядел на нее, улыбнулся.

— А теперь вопрос, так сказать, частный, но важный. До правления дошли сведения о неправильном поведении бригадира Стариковской бригады Сани, простите, Александра Богатырева. Пользуясь тем, что деревня находится как бы в стороне и выпала из нашего поля зрения, он превысил данную ему власть, поставил себя над народом и потерял, таким образом, уважение рядовых колхозников. Я предлагаю Александра Богатырева от руководства бригадой освободить. Прошу голосовать.

Леха слушал и своим ушам не верил. Все выходило точно так, как во сне, или так, как будто он снова зажмурился. Наверное, дед Егорыч все-таки написал бумагу председателю, как обещался тогда, на печке… А может, председатель и сам догадался? Он небось хитрый. Только нарочно прикидывается, чтоб не все разгадали. А Леха разгадал. Председатель — хороший, вот что, хоть у него лишь один глаз смеется.

Он хотел поделиться своим открытием с отцом, но тот взял Леху за руку и потащил к выходу.

— А кино? — уперся Леха.

— В кино завтра сходишь.

— Ага, завтра, может, не будет.

— Здесь кино каждый день крутят, успевай смотреть.

Они вышли из клуба и пошли широкой улицей, как будто у себя дома. В окнах уже зажигались лампочки, хотя небо было еще все в отсветах заката. А сзади, от клуба, их догоняла песня: «Главное, ребята, сердцем не стареть». Догоняла, да все догнать не могла. Зато догнал на своем «газике» председатель:

— Садись, леший, подброшу.

— Спасибо, Иван Захарыч, тут пехом рукой подать.

— Садись, поговорить надо.

Председатель уже успел переодеться в какую-то замасленную куртку и снова стал похож не на председателя, а на обыкновенного шофера.

— Ну, как, леший, надумал ко мне в бригадиры?

Отец немного помолчал, раздумывая.

— Нет, Иван Захарыч, — наконец сказал он, — какой из меня бригадир? Мне на трактор хочется. Поглядел я: техники тут у вас!

— Насчет техники — да. А к весне еще три трактора обещают. Эх, леший, да мы тут такие дела развернем — самим чертям тошно станет.

Он внимательно поглядел на отца.

— Ты в партию думаешь вступать?

— А я уже давно в ней, Иван Захарыч, — сказал отец, — еще с армии.

Председатель даже машину затормозил.

— Какого ж дьявола! В партии, а в лесу хоронишься. Дураком прикидываешься?

Отец молчал.

— Сани Маленького он испугался! — горячился председатель, крутя баранку.

— Да не испугался я. Просто связываться не хотел.

— Ах, не хотел связываться? Белы рученьки свои марать? Дескать, пусть за меня для меня жизнь устраивают! А я в сторонке поживу. Так, что ли? Нет, леший, ты сам рукава засучи да в драку, чтоб всякая грязь наружу не лезла. Вот это по-нашенски! Вот тут я тебе помощник. Но и ты мне должен помочь! На одной ведь земле живем, так что…