– Я согласен!

Однако его усмешку они, по всему, поняли по-своему.

– Хорошо, – сказал другой собеседник и снял телефонную трубку, набрал номер и протянул её Денису. – Поговорите со своей женой.

Дениса охватило нехорошее предчувствие, руки его задрожали, и он хотел было отказаться, но взгляд незнакомца был так спокоен, что Денис справился с собой и поднёс трубку к уху.

– Алло! – осторожно произнёс он.

– Денис! Дорогой! – зазвенел вдруг в ответ радостный голос Зои. – Как я счастлива!.. Квартира как раз для нас… Дети спят… Врач посмотрел и сказал, что дистрофии у них нет и скоро наши малыши будут чувствовать себя хорошо… Я так счастлива, что твоя работа…

Голос Зои и её слова исходили, словно, из другого мира. Мира радости и счастья, где тёплое солнце, свежая зелень, синяя вода…

Денис слушал и вопросительно смотрел на тех, кто, как он теперь понимал, вернули ему счастье.

– Пока достаточно, – прервали его разговор с женой.

– Итак, – заговорил вновь широкоплечий.

И пока он произносил это короткое слово, длящееся лишь мгновение, Денис успел подумать о многом.

О том, что просто так, за здоровье живёшь, не устраивают многодетные семьи, что за возвращённое счастье надо будет платить по большому счёту. Но он уже согласился на всё.

На всё!.. Выполнить любую работу, вынести любое испытание, убить или ограбить. И это согласие на всё возникло так, будто что-то горячее вспенилось в нём, ударило в голову, отразилось и обожгло сердце. На краткий миг ему приоткрылось будущее, к которому он ещё полчаса тому назад приблизился вплотную, а теперь оно отодвинулось в неведомую даль, оставляя поле для жизни, мыслей и чувств. И, главное, этот открывшийся простор был не только для него, но и для Зои и для детей.

– Я согласен на всё!

Триумвират оживлённо переглянулся.

– У нас к Вам есть предложение, назовём его так, – заговорил третий из незнакомцев. Слова он произносил сухо и строго, подчёркивая своё сходство с ним – был он сух, подтянут и его лица, казалось, никогда не касалась улыбка. – Наше предложение связано с некоторой трансформацией Вашего облика и обиталища Вашего сознания. Но не думайте, что Вы станете идиотом или что-нибудь потеряете в интеллекте. Напротив, нам кажется, приобретёте…

Поднятием руки широкоплечий обратил на себя внимание.

– Думаю, наступило время познакомиться. Я – Грег. Питер Грег. А это, – показал он на молодого и красивого человека, соединившего Дениса с женой, – Самерс.

Самерс наклонил голову, показав тонкий пробор в рано поседевших коротко остриженных волосах.

– Мольнар, – коротко представился третий. На плоских щеках его обозначились желваки. – Перейдём на ты и будем считать знакомство законченным. Ты удовлетворён?

– Вполне, – сказал Денис и подумал, что они назвались вымышленными именами.

– Тогда я продолжу изложение сути нашего предложения. На которое ты согласился пойти. И если это так, то мы не настаиваем на немедленном его выполнении. И всё-таки твой отказ после объяснений…

– Понял вас и согласен.

– Ну что ж…

Суть предложения Денис понял сразу. Он удивился, восхитился, поёжился и согласился окончательно.

Ему снился сон. Вначале в тумане возникло видение паутины с расплывчатыми тягами-паутинками. Постепенно они обретали чёткость, и он падал на них или, равновероятно, они надвигались на него. Они обволокли его тепло-влажной пеленой и проникли в сердце, мышцы и мозг и стали его содержанием, его существом.

Паутинки протянулись в неведомую даль, и каждая чутко отзывалась на любое явление, происходящее в той дали, и приносило ему какой-то сигнал, информацию, видение. И таких сигналов было много – тысячи и тысячи, но Денис пока не понимал их, а воспринимал в виде причудливой мозаики.

Сон продолжался, но стал уже походить на утреннюю дрёму, когда всё явственнее пробивается в сознание реальный мир, в котором нет места иррациональному, чудесному, а действуют жёсткие физические законы и причинно-следственные связи.

Денис импульсами, словно в нём стали включать и выключать, начал осознавать себя, но непривычное ощущение спутанности от бесконечных нитей паутины, составлявшей его естество, не только не проходило, но усиливалось. Она жила в нём… Или он в ней?

Его сознание уже почти проснулось. Насторожилось. Напряглись паутинки, сигналы приглушились, но зато возникло чувство раскованности, будто лежит он, привольно распластавшись на огромном поле, и полностью занимает его.

– Всё! – Хениг оторвался от пульта и повернул лисье лицо к присутствующим. – Он весь там.

Его слова словно застали врасплох тех, к кому они были обращены. Наступившую паузу Хениг использовал и ещё раз покрутил искатель, но картина на дисплее не изменилась.

– И он… – нарушил молчание Грег, приподнимая ввалившуюся в плечи голову.

Опять пауза, от которой всем стало тревожно и неуютно.

До того, пока Хениг объяснял свои действия, поведение приборов и состояние донора, всё казалось простым, понятным и даже беззаботным делом. Как в театре. Ну, приборы, так кто их не видел? Ну, вычислительная машина, так что в том нового? Это уже не такое чудо, как, скажем, десять лет назад. Ну, медицина, в конце концов. В отдельности – всё известное… Теперь же, когда свершилось задуманное, невероятное, когда закончился один этап дела и начинался следующий, не менее ответственный, чем первый, возник вдруг запоздалый вопрос, а что, собственно, они совершили? Что создали или кого?

– …что-нибудь чувствует, – закончил мысль Грег.

Хениг не торопился с ответом. Да и что определённое он мог сказать? Его интересовала в основном техника перевода интеллекта донора-человека с одной матрицы – биологической на другую – искусственную. И в этом он как будто преуспел. Однако, понимая свершившееся, он почему-то отнюдь не радовался, хотя, по логике, почему бы не порадоваться воплощению долго вынашиваемой идеи?

Одно, наверное, что он устал за последние месяцы. Работал день и ночь. Другое, пожалуй, главное, что совершённое – это не удовлетворение воплощения мечты, а чистая сделка. А ему всегда хотелось прославить своё имя. Как бы сейчас взорвался мир от его сообщения!..

– Я думаю, – произнёс он медленно, – сейчас его сознание находится в шоковом состоянии. Трудно сказать, как долго оно продлиться. По ка что… по-моему, всё идёт нормально. Так что, рассчитываю, через неделю он даст о себе знать.

– Хорошо, – деловито заключил Самерс, – подождём неделю.

– Через неделю, – монотонно сказал Мольнар, – если ничего особенного не случиться, встречаемся здесь же. Держите нас в курсе дела.

– Я вас понял, господа, – устало проговорил Хениг.

Он проводил гостей, вернулся к пульту и тяжело опустился в кресло. Окинул взглядом показания приборов и прикрыл утомлённые глаза.

То, чему он посвятил себя последние годы, свершилось, хотя и не так как мыслилось.

Ещё в молодости его поразила сложность сетей связи. Сотни тысяч точек коммутации, миллионы километров каналов, громадный арсенал управляющих машин, а теперь и разветвлённое взаимодействие вычислительных машин. Всё это представлялось ему огромным мозгом с распределёнными в пространстве города и за его пределами ячейками памяти, нервными волокнами и многоуровневыми связями.

С годами появилась мысль «вспрыснуть», как он говорил, сознание в девственную структуру сети связи.

И вот сегодня, ему, кажется, удалось, наконец, воплотить задуманное в виде конкретной сети.

Тело донора, бледно-жёлтое в свете ламп, неподвижно лежало на специальном столе. Оно оставалось живым в том смысле, что в нём происходили обычные биохимические реакции, сердце гнало кровь по артериям, а мышцы готовы выполнить любую команду. Но подать эту команду было неоткуда, потому что мозг, помещённый в голове донора, напрочь был лишён возможности выполнять свои функции в теле донора… Впрочем, Хениг не был до конца уверен, что так оно и есть на самом деле. В конце концов, мозг человека настолько сложная система с не до конца разгаданной структурой и возможностями, что он был бы рад ошибиться в своих заключениях, и донор остался человеком, лишь на время потерявшим сознание.